В замкнутом пространстве образуется своя система ценностей. Однажды мы все от этого здорово пострадали, когда Советский Союз, его поэзия, театр и кино были выхвачены из контекста мирового развития. Сейчас вроде бы мир открылся, но картина сворачивается обратно. Я наблюдаю цеховую замкнутость. Например, есть 100 кинофестивалей, 50 призов на каждом. Ни один молодой человек не останется без приза. Это вдохновляет, но и дезинформирует… Я наблюдаю это в маленькой Грузии, а сейчас наблюдал в Москве, в зале, где я смотрел театр Комплисите. Театральная система тоже замкнута, тут образуется свой средний класс режиссеров, свой андеграунд, мы оказываемся опять в той же позиции, в той же системе, из которой так радостно выпорхнули на свободу лет пятнадцать назад.
Примерно десять лет назад я видел замечательный английский спектакль «Улица крокодилов» и так познакомился с еще очень молодым режиссером Саймоном Мак Берни. Меня послал на этот спектакль Питер Брук и объяснил, что я увижу настоящий театр, но «Улица крокодилов» превзошла мои ожидания. И сейчас я специально прилетел в Москву, чтобы два раза посмотреть «Шум времени».
Это удивительный спектакль — Пятнадцатый квартет Шостаковича. Сама идея сделать книгу или спектакль о ком-нибудь из великих людей всегда вызывает во мне настороженность. Эмиль Золя, друг Сезанна, дышавший вместе с ним, совершенно его не разглядел, не видел его живопись… Этим же страдают книги о Гогене. Есть несколько французских литераторов, которые каким- то образом справляются, существуют приемлемые книги о Ван Гоге (но в то же время Ван Гог сам более крупный писатель, чем те, кто пишут о нем, его письма можно отнести к великой французской литературе).
С настороженностью я вошел в этот спектакль как зритель, хотя заранее говорил своей подруге, очень хорошему критику, что даже если это будет выдающийся провал, все равно увидим три выдающиеся минуты искусства, которое никто не умеет делать так, как Мак Берни. К счастью, это оказалось заблуждением. Я давно не видел таких точных, неиллюстративных, из сути вынутых спектаклей, рассказанных на безукоризненном театральном языке. От этого не оторвать глаз. Четыре актера, очень правильно похожие друг на друга, с нейтральными лицами, молчащие, «делают» одного Шостаковича, но к тому же они — органическая часть Пятнадцатого квартета. Эпизод с ветром поверг меня в уныние, потому что я год работал над тем, как сделать на сцене ветер, — и у меня ничего не получилось. А тут я с завистью увидел, как легко это можно сделать, просто засунув руки в карманы… Я испытывал восторг, как школьница десятого класса. Спектакль действует на меня абсолютной театральностью, мне рассказали о том, что лежит внутри этой музыки, не иллюстрируя ее, а создав атмосферу, в которой я стал лучше, проникновеннее слушать Шостаковича и понимать его глубины, его юмор. Все, чем так чарует музыка ХХ века. Режиссерский подвиг то, что он, Мак Берни, все время хочет нивелироваться, быть невидимым, как будто исчезнуть, и достигает этого.
Не владея формой, наши иногда берут крепости. Но Мак Берни берет крепость, формой владея. Это абсолютно европейский спектакль, если понимать под этим точно рассчитанный и сделанный спектакль. В Европе есть сухие, «деревянные» спектакли (их Брук и называет «мертвым театром»), «Шум времени» — точные удары рапиры в сердце. Он действует на мои эмоции тем, как точно достигаются в нем поставленные цели. Можно ли без сердца наблюдать этот ветер, видеть, как Первая скрипка поднимает в финале последний стул? Так трогает! Сердце сжимается. И таких мелочей там океан. Как он смог все время держать крупный план, не прибегнув ни разу к крупному плану? Кажется — спектакль идет на авансцене, хотя он не выходит на авансцену…
Мак Берни принадлежит к тем режиссерам, у которых нет проблем с находками — этими ужасными паразитами, сжирающими многие спектакли. Здесь все гармонично и служит одной цели, стремясь к завершению. Это так цельно, как яблоко Сезанна.
Июль 2005 г.
Комментарии (0)