Как правило, первый спектакль нового худрука становится декларацией, манифестом. О театре и о себе. Иногда — о том театре, куда пришел.
«Таланты и поклонники» Карбаускиса — история по-театральному многослойная, режиссер читает пьесу, не минуя ни одной подробности, беседуя с ситуациями, конфликтами и коллизиями Островского, разветвляя действие на несколько сюжетов (жизненных и театральных), добиваясь актерского блеска абсолютно от всех исполнителей. В этом спектакле меньше экзистенции, которой так славен М. Карбаускис, и больше лирического, что естественно для спектакля о театре и о себе. В такой теме — никак без идентификации, и иногда мне кажется, что как Флобер говорил: «Мадам Бовари — это я», — так и Карбаускис мог бы сказать: «Саша Негина — это я».
Сцена из спектакля. Фото Д. Жулина
Проржавевший бункер воздвигнут С. Бархиным на сцене красно-ржавой Маяковки. Здесь все на своих местах, тщательно скрываемое от жизни железным занавесом: и таланты, и поклонники, и трогательная Домна Пантелеевна (Светлана Немоляева), и головастик Петя Мелузов (Даниил Спиваковский), и впавший в депрессию и пьянство тихий обаятельный Великатов (Михаил Филиппов) в футболке и кепке, подомашнему, — этакий «Лужков», имеющий средства содержать театр. Все слежалось, проржавело и увяло, как букеты, которые без конца пытается освежить в ведрах с водой немолодой скучающий франт Дулебов (Игорь Костолевский) — провинциальный олигарх. В бежевом. В бежевом, песочном, цвета моли, впрочем, почти все кроме Негиной.
Простая, в каком-то хуторском ситцевом платьице а-ля Фрося Бурлакова, прямолинейная и даже грубоватая Негина (Ирина Пегова), человек из другого мира, в прологе робко ступает ногой на поворотный круг (варианты — жесткий диск, заезженную пластинку), пытается приноровиться к его движению, вскочить. Все так или иначе приводят в движение эту жизнь, и все здесь для Негиной — несвобода: и Мигаев, и маменька, и Петины нравственные принципы, и — как выяснится в финале — миллионы Великатова, которому она, объясняясь с Петей, резко, хрипло и властно скажет: «Уйдите».
И когда в финале уедет поезд со всеми персонажами (на круге стоят стулья, и герои, накрыв ноги дорожными пледами, уезжают от нас в паровозно-самоварном дыму), на пустую сцену, как на каток, выбегает Саша Негина и мчится на этом круге, и летит! Свобода от всего! Счастье! Никто не давит! Ее простая (предательски простая), но талантливая природа, не нуждающаяся ни в ком (ни в Петином просвещении, ни в великатовском развращении), вырвалась из ржавого бункера. Дайте творцу денег и свободы — и он полетит, не надо будет всем миром крутить ржавую пластинку…
Это если — коротко. А ведь можно и длинно, с удовольствием, описывая тонкие кружева Немоляевой, самоиронию Костолевского, задумчивую тонкость Филиппова… Спектакль длинный, почти четыре часа, но совершенно не утомительный. Он и о том, что это в ржавом бункере нужно быть героиней, страдать и держаться строгих нравственных постулатов, а на пустой сцене, на свободе, на скользком блестящем (не ржавом!) диске можно ни о чем не думать, а просто лететь.
Февраль 2012 г.
Комментарии (1)