Своей новой работой Сергей Хомченков продолжает исследование темы безумия, поиска границ здоровой и больной ментальности и чувственности, диалектики «нормы» и «патологии». Спектакль повествует о молодом человеке, пациенте психиатрической больницы, который рассказывает новым друзьям о своей любви. Кажется, это чувство не имеет никаких шансов, но пациенты верят в то, что их странные ритуалы и молитвы Богу позволят им перенестись к возлюбленной главного героя.
Если верить спектаклю «Герой In», сумасшедший не такой уж потерянный человек, каким он может рисоваться в воображении обывателя. Напротив, психотик четко вписан в структуру языка, прописан означающими, инструкциями, прошит текстами, значения которых иной раз не понимает, но которые позволяют ему хоть как-то репрезентировать себя. «Меня Игнатом зовут», — повторяет один из героев, то обращаясь к своему соседу, то произнося это в видеокамеру, то просто говоря в пустоту. Так что непонятно даже, с кем он разговаривает в эти моменты и какой смысл несет для него это изречение. Имя в данном случае никак не связано с его носителем, в душевном мире психотика слово и образ не совпадают друг с другом.
«Герой In». Сцены из спектакля. Фото С. Карловой
Психотик не авторизует речь, он не говорит от первого лица, он не говорит с кем-то, но при помощи повторения одной и той же мантры он пытается это первое лицо нащупать, протезировать, выговорить. В этом и состоит позитивная работа бреда, на что обращает наше внимание Фройд. Персонажи спектакля не просто несут околесицу, а пытаются в этом крошеве слов найти самих себя: «Нас кормят генномодифицированными продуктами. Генная индустрия. Я контролирую все по ночам. Здесь устраивают сходки. Мои люди варят черный суп». Но кто это говорит? Два персонажа поочередно выдают этот текст, механически воспроизводят его. Обрывки телевизионных программ, фрагменты медийной речи, подслушанные высказывания врачей, осколки воспоминаний. Эта речь не принадлежит никому из персонажей, эти «розенкранц-и-гильденстерн» легко меняются ролями, репликами, личностями. У них не только симптом один на двоих, но и личность.
Цель психотика — нащупать в языке те опоры реальности, которые могли бы создать устойчивую и непротиворечивую картину мира. Этой цели и служит бред, единственным недостатком которого является то, что он рано или поздно натыкается на внутренние неразрешимые противоречия и это чревато развязыванием психоза. Герои спектакля отчаянно пытаются найти то основание реальности и те механизмы воздействия на нее, которые смогли бы определить их место в этом мире. «Если мы будем правильно молиться, то Бог нас обязательно услышит и сделает, как мы хотим», — говорит один из героев. «Если мы правильно поставим тумбочку, то она станет алтарем, и мы увидим твою невесту», — продолжает он. Оптимизму этих шизофреников может позавидовать любой негоспитализированный. И они погружаются в поиск этого верного кода, правильного языкового алгоритма, который позволил бы установить взаимосвязь между вещами и словами, телом и ощущением, реальностью и фантазией, внешним и внутренним. Обычный же человек пользуется тем инструментом, который у него есть, и не задается вопросом о его устройстве и возможных точках сборки своей психической реальности (ведь никакой другой реальности попросту нет). Поэтому в клиниках так эффективна бывает двигательная терапия: именно она позволяет психотику связать воедино внешнее (музыку) и внутреннее (движение) через ритм, овладение своим телом, когда нужно найти точки скрепления между слухом, голосом и мышечными сокращениями — точки ощущения тела. «Я бы устроил в больнице дискотеку, — говорит один из героев, — но такую, где каждый танцевал бы так, как умеет, как будто его никто этому не учил».
Уже в первой сцене герой то ли бежит по шпалам, то ли карабкается по лестнице, то ли танцует в клетке — он словно вписан в какие-то структурные рамки, бесконечную дорогу однообразных означающих, по которой должен бежать вечно, дабы не проваливаться в психоз. Бессмысленное повторение, кропотливое плетение бреда, бег по шпалам слов и значений позволяют психотику хоть как-то удерживаться на поверхности реальности. Проблема лишь в том, что язык бесконечен, тогда как психика все же имеет свои пределы. И в этом неравенстве, несовпадении человека и означающего и состоит трагедия психотика.
Однако Сергей Хомченков не только дает надежду своим героям, но и оправдывает ее, позволяя им совершить чудо и прикоснуться к тому мистическому опыту любви, о котором они так мечтали. Финал получился почти в духе Кастанеды: бред сумасшедшего оказался более праведен и действенен, чем так называемый здравый смысл. Сила любви оказывается сильнее безумия, — мог бы сказать экзистенциалист.
Январь 2012 г.
Комментарии (0)