Самый чистый магизм — это тот, которому вас никто и никогда не учил. Он родился внутри вас и вышел с полной убежденностью.
Театр Morph, организованный в 2006 году, известен в узких кругах как экспериментальная группа, ориентирующаяся на эстетику перформинга, физического и атмосферного театра и современного танца. За время существования театром создано несколько десятков акций и перформансов, а также спектакли, в числе которых «Учение Дона Хуана», «Каин и Авель», «Метаморфозы», «Психоз 4.48». Сегодня группа позиционирует себя как метафизический театр.
Их спектакли сбивают с толку. Одних они заставляют встать и уйти, других завораживают на самом глубинном чувственном уровне, делая своими адептами. Все тайны тайн «морфов» мы попытаемся выведать у идейного вдохновителя, режиссера, актера, танцовщика Сергея Хомченкова.
Мария Курышина. Сергей, вы дважды дипломированный специалист с опытом драматического актера в академическом театре, с режиссерской школой СПбГАТИ — и вдруг такой поворот: перформинг, эксперимент, какие-то странные танцы, «метафизический театр», вообще отдающий сектантством…
Сергей Хомченков. Да, с количеством образований, дипломов и опытов в «нормальном» театре проблем нет… Видимо, нашего специализированного образования как-то не хватило или наоборот, не знаю… А несколько сезонов в Орловском драматическом театре им. Тургенева дали мне лишь знание, как не хочется делать или как не надо.
Курышина. Во время учебы в академии вы познакомились с творчеством японских мастеров буто. Как это повлияло на вас?
Хомченков. Это перевернуло мое сознание. Я узнал другой мир, другой театр, другую энергопередачу. Все началось с того, что я увидел вживую перформансы прямых учеников Хидзикато Тацуми, создателя танца буто, и будто переворот в душе случился. Я начал заниматься, посещал мастер-классы. Информация, которую я от них получил, — очень обширный материал. Это касается самопознания и саморазвития. Самой значимой для меня была встреча с Мойе Ямамото, который оказал на меня большое влияние. Как-то так вышло, что именно его буто дало понять, что значит высказываться всей своей сущностью. Что танец и движение — это результат плотной, сконцентрированной, внутренней сердечной работы — и жесткой телесной муштры самого себя. При этом речь идет о легкости и открытости энергетических каналов. Правда, со временем возник вывод: европеец не может делать буто в силу различия ментального… И если говорить о языке, то, безусловно, надо телесный язык адаптировать к нашему восприятию… Собственно, это и есть, наверное, основная зона моих личных исследований. Подчеркиваю: именно моих, и это происходит в разные периоды с разной интенсивностью. А я в компании не один!
С. Хомченков Фото из архива редакции
Курышина. Что для вас театр?
Хомченков. Для меня театр — это смысл, театр — это самоидентификация, и, думаю, для зрителей тоже. Театр — это энергообмен. Театр — живая субстанция, которая возникает здесь и сейчас, и здесь и сейчас она умирает, оставляя свой невидимый отпечаток… Всех по-разному, но он меняет.
Речь идет о театре-проводнике. Речь идет о театре волшебства. Речь идет о театре магическом. Речь не идет о театре каноническом, коммерческом и т. д.
Курышина. То есть вы не рассматриваете театр как способ заработка?
Хомченков. Это крайне сложный вопрос. И да и нет… Конечно же, мечта заключается в простом: как бы заниматься тем, чем нам искренне хочется заниматься, и при этом не сгинуть в губительных волнах нищеты и мейнстрима?
Курышина. Вы долго вынашивали идею собственного театра?
Хомченков. Я даже не помню, но, наверно, долго. Когда-то я понял, что меня все не устраивает, и стали появляться рядом люди, близко мыслящие на сей счет… Я подчеркиваю: Театр Morph — это группа людей, и довольно многочисленная, и это не только актеры, танцовщики, это музыканты, художники, дизайнеры, администраторы и просто люди, которые нам помогают. Вот совсем недавно, меньше года назад, появился писатель Роман Михайлов, который создает для нас текстовую, драматургическую и философскую основу, именно он принес термин «метафизический театр».
Курышина. Сперва у вас была «Студия Pro-Voda», затем она преобразовалась в Театр Morph. Изменился ли стиль, изменилась ли концепция театра с переменой названия?
Хомченков. Да, конечно, конечно. Очень серьезно изменилось все. Концепции как таковой в «Проводах» не существовало. У нас была очень простая задача — альтернатива. Альтернатива тому, чему мы учились и чем занимались. Для кого-то, как, например, для меня и моих коллег, альтернатива стала основным родом деятельности.
Мы разошлись, многие разбежались в разные стороны. Из «Студии Pro-Voda» впоследствии возникло очень много театральных компаний.
Театр Morph был первым. Его концепция, если грубо сформулировать, — это осознанный обмен энергией, осознанная провокация, осознанное погружение в экстрим. Термин Ежи Гротовского «проводник» мною сейчас тоже очень часто используется.
Название «Театр Morph» произошло от термина «тетраморф». Тетраморф — это четыре священных животных, охраняющих четыре стороны света, четыре времени года, четыре стихии. Тетраморф — это четыре составляющие. А вообще «моrph» — это смысл.
Курышина. То есть театр приобрел с названием некий другой смысл?
Хомченков. Нет, он приобрел название Театр СМЫСЛА.
Курышина. Театр смысла… А есть ли какой-нибудь объединяющий смысл ваших спектаклей? Сверхзадача?
Хомченков. Угу, мощный вопрос… Вы, наверно, заметили на примере «Герой In’a», что мы проходим между жанрами, по кромке жанров и в конечном счете возникает смысл. Он простой, и о нем можно было бы просто сказать. Но если о нем просто скажешь, он не прозвучит так, как должен, — не произойдет волшебства преобразования. Преобразование — очень важный момент в искусстве вообще. Мы стремимся к преобразованию на всех уровнях, поэтому эффекты от наших спектаклей очень странные. Преобразование после спектакля может произойти через месяц, через два, три, и осознание тоже. Просто словами добиться преобразования намного сложнее. Я бы ни за что не сказал, что драматические спектакли прямо такие уж и зрелищные. Они, конечно, атмосферные, с плотным энергонавалом, но энергообмен ради того, чтобы произошел секундный момент зависания, осознания и преобразования, в них невозможен — это очень сложный путь. Иногда спектакли делаются очень долго, например, на создание «Учения Дона Хуана» у нас ушло два года, потому что очень сложно спровоцировать человека на преобразование. Преобразование — это и есть энергообмен, это — как любовь, когда по-настоящему. Таков безусловный театр, такова безусловная энергия актера.
Мы используем разнообразные методы. Я это делаю, потому что прошел через разные слои — от академического лютого режиссерско-актерского воспитания до прогулок по подвалам, альтернативных выступлений в клубах и вообще в антитеатральных местах. Эти вещи слились в странный бульон, поэтому возникла эстетика, не имеющая названия. Эстетика Театра Morph.
С. Хомченков в спектакле «Герой In» Фото С.Карловой
Курышина. Сергей, в какую театральную традицию вы себя вписываете? Какому театру наследуете?
Хомченков. Театру волшебства. Театру чистого магизма. По Гротовскому, театр делится на два типа: театр-«проститутка» и театр-«проводник». Театр-праздник — это театр-«проститутка». Она радует. Она приходит, получает деньги. Она отдается и оставляет радость, ублажая инстинкты. Театр-проводник — это театр преобразования, внутреннего волшебства, настоящего, закрытого интимного магизма. При этом он не имеет никакого отношения ни к мистицизму, ни к религиозности. Это что-то на грани мистерии. Мы не воспроизводим откуда-то взятый символ, мы создаем символы.
Курышина. Если вы создаете символы, значит, наследуете театру символизма?
Хомченков. Нет-нет-нет.
Курышина. Символизм очень широко бытует в японском театре, а вы как раз занимались у японских мастеров, влияние которых не отрицаете… Символизму свойственно было передавать внутренние эмоции с помощью пластики, они пытались создать, выражаясь вашими же словами, «театр волшебства, внутреннего магизма» и обратились к поэзии.
Хомченков. Нет-нет. Я плохо разбираюсь в поэзии, и на интуитивном уровне я даже ее сторонюсь, потому что поэзия, как мне кажется, по определению немножко лжива. Искреннее высказывание и настоящий внутренний посыл не впихнуть ни в какую форму. Не то чтобы я сторонник голой эмоции, просто я заметил на наших собственных опытах, что чем эмоциональней, надрывней сделано произведение, тем холодней оно воспринимается. Например, «Психоз» очень эмоциональный, надрывный спектакль, в нем очень много женской рефлексии, и поэтому он отстраняет от себя зрителей, воспринимается очень холодно.
Курышина. «Психоз 4.48» — единственный ваш спектакль по пьесе. Для постановок вы выбираете сложный философский, метафизический текст (Кастанеда, Кафка, Библия) — чаще прозу, нежели драматургию. Почему?
Хомченков. Да, мы поставили «Психоз» по пьесе Сары Кейн — и все. Долго искал пьесу, которая бы меня штырила (когда материал начинает вскрываться, из него как бы вылезают джины, и это очень сильно влияет на психофизическом уровне). Очень важно присутствие какого-то света. 99 % пьес — косые-кривые по форме или эмоционально, внутренне не совсем искренни, то есть — от ума, очень сильно от ума. В них уже проставлены все запятые, все восклицательные знаки, прописаны все ремарки — ну и что там ставить?! Там же все написано и все, что нужно делать, уже сказано. Возьмите какого-нибудь Уильямса — ну и зачем я там нужен?!
Курышина. Над спектаклем «Герой In» вы работали вместе с Романом Михайловым — автором рассказа «Героин приносили по пятницам», по которому и был поставлен спектакль. Каково это — работать с автором?
Хомченков. Работать с автором — значит работать с живым текстом. Мы сошлись с Ромой в глобальном. В том, что театр — это единственно возможная живая, энергетическая субстанция. Он вообще ничего не понимает в театре, но он перформер и мистик, а я, наоборот, перенахлобучен театральными школами и практиками разного рода. Его тексты живые, потому что он очень четко чувствует литературную композицию. При этом он знает и понимает, как можно выразиться на уровне мощных внутренних, скрытых символов. Его сознание настолько широко, что ему абсолютно плевать на европейскую ментальность, которой нужно «про что». Про что сюжет. Меня тоже уже утомило это «про что». Рома хорош литературно, но с драматургией у него не очень. Мы дополнили друг друга, потратили очень много усилий в «Герой In’е» на то, чтобы линейное восприятие состоялось, но внутри было много преобразовательных процессов. Об этом говорится в диалогах, в действии, и в итоге происходит метафизическое свидание настоящих героев и проводников-актеров.
Сцены из спектакля «Каин и Авель». Фото П. Лащенко
Курышина. Спектакль основан на реальных событиях?
Хомченков. Да, это реальная история о том, как молодой человек попал в клинику, и о том, как любил, и о том, как всего этого не произошло, потому что он уже умер. Мы посвятили этот спектакль конкретному человеку. Наша внутренняя сверхзадача на этом спектакле была — организовать метафизическое свидание героя и его возлюбленной. Конечно, мы поиграли там и с историей «как убить театр», поэтому довели некоторые сцены до абсурда.
Курышина. «Психоз 4.48» задумывался как трилогия. Будет ли продолжение?
Хомченков. Может быть, вернусь. Сам спектакль «Психоз» создавался, когда я находился в состоянии внутреннего раскачивания, такого маятника, который очень быстро мотался с большим диапазоном. В спектакле все это проявилось. В нем возник черный юмор на грани безвкусицы, который отражает нашу действительность — не копирует, а отражает. Это театр рефлексии, от которого я отошел, может, временно, не знаю, жизнь сама покажет. Сейчас меня больше интересует театр созидания. На самом деле мы с Ромой планируем другую трилогию, две трилогии. Первая (мы ее назвали «Большая трилогия») — на большую сцену, большой формы. Спектакли должны будут идти три дня. Первый спектакль «Герой In» и еще два проекта: «Война» и «Золотаревские болота». Эта трилогия должна поступательно организовывать преобразующие процессы настоящей реальности — в реальность созданную, волшебную, мистическую. Я верю, что это состоится — наверняка.
Курышина. Почему вас привлекает больная психика?
Хомченков. Нет, не привлекает. Меня интересует психиатрическая реальность. На этом фоне легче разворачивать символическую игру. Зритель оказывается за гранью социума, за гранью реальности. Клиника — это некий флэшбэк для того, чтобы отследить сюжет. При этом действие спектакля «Герой In» происходит не в психушке, а в театре.
Сцены из спектакля «Каин и Авель». Фото П. Лащенко
«Учение Дона Хуана». Сцена из спектакля. Фото А. Ольхи
«Метаморфозы». Сцена из спектакля. Фото А. Ольхи
Курышина. «Вся жизнь — театр, все люди в нем актеры»?
Хомченков. В какой-то степени… Настоящая жизнь — за пределами театра. Настоящий духовный поиск, настоящая мольба, настоящий свет, настоящее знание — они за пределами театра. Именно поэтому мы говорим об этом, через такой театр разрушаем театр жизни. Потому что, к сожалению, наше европейское сознание, наше отечественное бытие все время пытается определить всем роли. Мы сами пытаемся определиться по каким-то ролям, оказаться в зоне наименьшего сопротивления, в зоне ясности, а это опасные вещи. Поверьте мне, я как человек тоже к этому стремлюсь. Мне тоже хочется стабильности, хочется спокойствия, но это мгновенно убивает что-то другое. Это очень странная, противоречивая вещь. Да, конечно, жизнь — это театр, но с такой примитивной драматургией. И нужно преодолеть этот театр, тогда возникнет волшебство. Театр, который занимается отражением жизни, театр, который занимается морализаторством, рудиментарной рефлексией, — это не театр. Меня очень печалит, что многие мои коллеги, взрослые люди развлекаются с убогой «проституткой», которая и удовольствие доставляет убогое.
Если заниматься преодолением этого, то будет так, как было у нас года четыре назад. Закончился «Дон Хуан», и мы уже выбегаем на демонтаж, поворачиваемся и видим, что зрители сидят на месте. Кто-то уже вышел (спектакль же закончился), но эти люди остались сидеть в неком жестком осознании. Я видел глаза примерно ста человек — это такое перенаполнение! Люди потом говорят: «Да у вас спектакль — вынос мозга», а мы его, наоборот, вносим. Хотя, чтобы что-то привнести, нужно сперва прибраться.
Курышина. Актеры вашей труппы — кто они?
Хомченков. Разные люди. Есть старая гвардия — это люди с академическим образованием, с которыми мы начинали когда-то. Актеры определенной формации, особой работоспособности, своего уровня энергопередачи, и помимо Театра Morрh у них существует еще 528 разных дел. Они развиваются и в профессии кукольника, и в профессии художника (некоторые), и в профессии драматического актера и т. д.
Есть новоприбывшие, которые привнесли нечто другое. Я стараюсь призывать новых людей не из театральной среды — из творческой, но не совсем театральной. Мы учимся настраиватьcя и работать с внутренними каналами — это самое сложное и самое главное. Внутренние вещи принципиально важны, а форма физическая и танцевальная набирается постепенно.
Курышина. Вы сами преподаете танец?
Хомченков. То, что я преподаю, сложно назвать танцем. Это больше попадает под европейский термин physical theatre. Но я стараюсь не упускать академические моменты физических и психофизических тренингов. Могу сказать, что к этому не каждый способен. Огромное количество людей проходит, и почему-то тяжелее всего людям из актерской среды. Реально, школа убивает человека, а у меня же задача — человека воскресить.
Курышина. Как бы вы назвали свой пластический прием одним словом?
Хомченков. Телоговорение или тело-высказывание… как-то так.
Курышина. Да Винчи дописывал свои картины всю жизнь. Возвращаетесь ли вы к своим спектаклям?
Хомченков. Каждый раз мы что-то переделываем.
Играли последнего «Хуана», и все равно там что-то переделывалось: совершенствовалась сценография, мы придумали какие-то новые фокусы… С «Психозом» то же самое — пять показов, и все пять разные.
Курышина. То есть, если я завтра пойду на «Герой In», у меня сложится совсем иное впечатление и, возможно, что-то в спектакле я даже не узнаю?
Хомченков. Это будет уже совершенно другой спектакль. Более того, многие наши фэны, которые несколько лет назад ходили на «Хуана», сейчас пришли и сказали, что это абсолютно новое впечатление.
Курышина. Идеальный зритель Театра Morph — какой он?
«Метаморфозы». Сцены из спектакля. Фото А. Ольхи
Хомченков. Да обычный зритель, обычный человек. Но вы же понимаете, что человек может досидеть до конца, выйти и забыть увиденное. А на наших спектаклях это невозможно. Поэтому я и говорю, что мы — единственное живое театральное явление в городе. Потому что мы не оставляем равнодушными. Человек может уйти, плюясь, он может говорить: «Чтоб я еще раз сюда пришел?! Да никогда!!! И вам не советую». Он будет говорить об этом всегда, но он не скажет: «А, ну да, видел… а что они там делают, напомни… нет, не помню». Либо ненавидят, либо наоборот.
Курышина. Каково идеальное пространство для ваших спектаклей?
Хомченков. Где никто не мешает.
Курышина. С какими трудностями сталкивается человек, организовывающий свой театр?
Хомченков. На этапе студийности были трудности с формулировкой концепции, постановкой задач, с внутренними концептуальными моментами. Когда организовывается театр, образуется группа людей и каждый вносит свой вклад, свою лепту, кусочек своего сердца. Этап студийности перетекает в этап, требующий перехода на новый уровень взаимоотношений с социумом, экономических, менеджерских составляющих — это уже немного другая история и, конечно, самое сложное. Внутри даже маленькой группы должна возникнуть очень четкая административная организация. Еще одна сложность — это непонимание… Мы не понимали, как нам существовать экономически, как нам найти контакт с площадками, как найти точки соприкосновения со зрителем, который не знал, кто мы, что мы и почему нужно прийти. Про нас начали узнавать за счет провокативного трендового названия первого спектакля «Учение Дона Хуана». Пока этот наш «бизнес», если говорить честно, занимается выживанием…
Курышина. Почему в современном мире так активно развивается пластический, физический театр?
Хомченков. Он только-только начал развиваться в России. В Европе — это уже обычное, нормальное, стандартное явление. Насколько мне известно, там даже субсидируются и поддерживаются государственными грантами, фондами именно physical theatre, пластические постановки или постдраматические явления. В Лондоне посещаемость галерей современного искусства намного больше, чем у пабов и клубов. В Петербурге все современное воспринимается очень странно, к сожалению, и с чем это связано, я не знаю. Может быть, город действительно традиционный, люди больше реагируют на то, что уже давно известно, чем на новое.
Курышина. Почему на сцену современного театра идут люди без образования?
Хомченков. Если речь идет об акционизме, о перформинге и о неком самовыражении разовом, то это явление нормально. А если речь идет о профессионализме и профессионализации, то я могу сказать, что единицы из получивших образование добились какого-то (не люблю я это слово) успеха. Особенно в последнее время.
Если говорить о трендовых именах, то ни Леня Лейкин, ни Слава Полунин, ни Антон Адасинский, ни, простите меня, мадам Пельтцер, известная бабушка русского театра, покойная ныне, — не имеют театрального образования. Более того, Константин Сергеевич Станиславский тоже не оканчивал театральный институт.
Курышина. Где граница между профессионализмом и дилетантизмом в вашем типе театра?
Хомченков. Это сложнейший вопрос… Надо бы организовать некий форум. Посадить каких-нибудь профессиональных академистов и каких-нибудь отмороженных перформеров. Полистать какие-нибудь видеоматериалы, подумать и поговорить на эту тему. Мне сложно ответить на этот вопрос, потому что я имею два высших театральных образования, почти половину гуманитарного (исторический факультет) и себя считаю дилетантом.
Курышина. Кого же вы считаете профессионалом?
«Психоз 4.48». Сцены из спектакля. Фото А. Ольхи
Хомченков. Тут очень сложно определить критерий профессионализма.
Курышина. Успех может быть критерием?
Хомченков. Успех штука относительная. Его сейчас очень легко организовать для любой дерибасни. Вопрос рекламы, пиара и провокации.
Курышина. Нет, неправда. People не будет хавать все!
Хомченков. Хавает, хавает. Ну, сейчас действительно
такой период, когда народ стал более
разборчивым. Потому что закончился инфопоток
Курышина. Возможны ли еще новые формы?
Хомченков. Как говорится, накануне конца времен люди перестанут удивляться. Удивляться они перестанут, когда перестанут чувствовать. Пока мы еще чувствуем, хотя уже постепенно отходим от этого. Новые формы возможны. Мне, конечно, как молодому, еще интересно погородить городушки. Мы сейчас будем немножко отходить от большой формы и уходить в камерность. У нас еще задумана маленькая трилогия по рассказам «Рыба», «Самолеты» и «Мыши-Мутанты», где все будет построено на минимализме. Это особая форма. Конечно, новые формы возможны. Пришло же видео в театр и спокойно живет. Пришли нереальные конструктивы и костюмы, и это живет. Я думаю, что сейчас будут приходить виртуальные конструкции. Единственное, что не уйдет и не должно уходить, — это живая энергия актера и передача энергии.
Февраль 2012 г.
Комментарии (0)