Петербургский театральный журнал
Блог «ПТЖ» — это отдельное СМИ, живущее в режиме общероссийской театральной газеты. Когда-то один из создателей журнала Леонид Попов делал в «ПТЖ» раздел «Фигаро» (Фигаро здесь, Фигаро там). Лене Попову мы и посвящаем наш блог.
16+

МЕСТО ПАМЯТИ

МИФ ПРОТИВ ИСТОРИИ

На открытии Московского кинофестиваля (ММКФ-2019) показали нарезку из фильмов, отражающих историю России. Началась она с кадров из «Андрея Рублева», а закончилась не «Т-34», как можно было подумать, а «Аритмией» — фильмом про современность. Так, по картинкам, предлагалось гостям фестиваля представить себе нашу страну.

История для кинематографа — это прежде всего визуальный материал. В отличие от театра, где в силу активного присутствия драматургии исторические коллизии часто служат лишь поводом для размышления о смысле развития человечества, кино не может обойтись без визуализации и с самого своего зарождения в первую очередь предлагало зримое воплощение знакомых по учебникам персонажей из античной, древней или христианской истории. Самый первый российский игровой фильм («Понизовая вольница», 1908) тоже был в определенном смысле историческим (хотя его примитивная декоративность, конечно, в подметки не годилась фильмам Гриффита или Абеля, которые стремились к настоящей реконструкции событий). Желание показать на экране оборону Севастополя или сражение на Чудском озере очевидно связано как с интересом к отечественному прошлому, так и с желанием удивить зрителей живописной фактурой.

«Понизовая вольница». Кадры из фильма. 1908

Идеологическая составляющая, конечно, тоже учитывалась: государству требовались видимые доказательства законности своего имперского статуса. Поэтому при царе снимали про Ермака, Петра Великого и воцарение Романовых, а при большевиках — про взятие Зимнего и 1905 год, при Сталине — про Грозного и Невского.

В 1990-е годы, когда за поиски собственной опоры взялась новая российская государственность, отечественное кино охотно обратилось к советской истории, чтобы разоблачить искажающий ее правду миф. На пятнадцать лет почти все сюжеты нового русского кино в большой степени были связаны с обличением советского режима как времени насилия и пропаганды. Персонажи влюблялись, дружили, расходились, рожали детей — исключительно на фоне большой истории. Периоды менялись, но для кинематографистов они оставались в первую очередь сталинскими, брежневскими или хрущевскими.

К концу нулевых возник запрос на другой дискурс, причем шел он поначалу снизу, от нового, родившегося в 1990-е зрителя, которому не было дела до выяснения отношений отцов и дедов, а захотелось героики, эмоций, понятных (похожих на голливудские) легенд и духоподъемных мифов. Кассовый успех обруганного критикой фильма Федора Бондарчука «Сталинград», в котором война представлялась не реальным историческим событием, а чем-то вроде древнего эпоса, в духе Толкиена, стал примером для отечественных блокбастеров.

«Понизовая вольница». Кадры из фильма. 1908

Явление министра культуры В. Мединского тоже началось с исторических мифов: еще не будучи членом правительства, он написал роман «Стена», где приключения в духе второсортных советских повестей для юношества были призваны привлечь новых читателей к идее утопической России в вечном кольце врагов. Но более востребованными оказались его «Мифы о России», в которых чиновник настойчиво, хотя и вопреки фактам, утверждал ошибочность нелестных для родины стереотипов. С этого противостояния, в сущности, и пошла борьба Мединского и его Военно-исторического общества за новую мифологию, которую нынешнее кино обязано пропагандировать — раз берет деньги у государства. Уверенность в том, что увиденное на экране как бы само собой становится реальностью, заменяя собой любые архивные и личные документы, — наивна, но небезосновательна: увиденное действительно может быть убедительней сказанного.

Кинематографисты против мифа не возражали — если уж снимать кино для кинотеатров, то есть аттракционное, развлекательное и массовое, то без легенд не обойтись, будь то легенда о Коловрате или о хоккейном тренере. Вопрос только в том, какова эта легенда, кто положительный герой и в чем его положительность. Для чиновника вопрос решается просто, но для авторов сюжетов, рассчитывающих на успех у публики, он не вполне однозначен. Поэтому наши «патриотические фильмы», снятые про историческое прошлое, страдают раздвоением сознания: в них простые героические люди под руководством некомпетентных и всего боящихся начальников спасают как честь Родины в целом, так и честь свой команды, бригады, экипажа, роты и т. д.

«Француз». Кадры из фильма. 2018

Фильмы, снятые в новой путинской России, трудно назвать историческими, поскольку с историей в них обходятся примерно так же, как во времена Шекспира, — то есть перевирают безбожно. В последние годы развлекательное кино осваивает три больших периода: Великая Отечественная война — «28 панфиловцев» (2016), «Битва за Севастополь» (2015), «Танки» (2018), «Т-34» (2018), «Несокрушимый» (2018); Древняя Русь — «Викинг» (2016), «Легенда о Коловрате» (2017), «Скиф» (2018) — и Россия, которую мы потеряли, то есть эпоха предреволюционная, — «Контрибуция» (2016), «Матильда» (2018), «Анна Каренина. История Вронского» (2017). Можно ли считать историческими фильмы, где действие происходит в советское послевоенное время, спортивные драмы «Тренер», «Движение вверх», «Лед» и фильмы о покорении космоса «Время первых» и «Салют семь» — вопрос спорный. С точки зрения технологии историческим можно считать тот фильм, для которого среду нужно воссоздавать заново.

«Француз». Кадры из фильма. 2018

Тенденция у всех этих картин одна — продюсеры коммерческого кино ищут в истории зрелищность и приключения. Время разоблачений прошло, но создавать новые государственные мифы тоже неинтересно, идет эксплуатация старых.

Авторское кино относится к зрительскому как графика к живописи, поэтому иллюзорная достоверность в нем изначально выше. Но в авторском кино исторические фильмы и снимаются реже — прежде всего потому, что они дорого стоят, а авторское кино — дешевое. Российское авторское кино с его небольшими бюджетами просто не в состоянии эксплуатировать исторический материал как средство визуальной выразительности, как это делал тот же Тарковский.

«Француз». Кадры из фильма. 2018

Но не в этом причина того, что в последние годы по-настоящему прорывных фильмов на историческом материале снято не было. Скорей, это связано с отсутствием в отечественной «высокой» культуре внятного запроса на пересмотр истории, не сформировалось предпосылок для возникновения болевых точек, остается лишь фиксировать уже созданные решения. В этом зависании на стереотипах нет большой разницы между авторским и коммерческим кино.

«Довлатов». Кадры из фильма. 2018

Не берусь оценивать еще не вышедшее «Братство» Лунгина (который, кстати, прежде снял исторический фильм «Царь», где как раз пытался представить оригинальную версию развития отношений Ивана Грозного и митрополита Филиппа). Но если судить по сценарию «Братства», в фильме делается попытка показать афганскую войну более документально, чем это сделал Федор Бондарчук в «9 роте» (хотя кто знает, как сегодня был бы встречен и этот фильм навечно оскорбленными ветеранами). Однако взгляд на войну как на сложное сплетение непонятных простому ее участнику политических интересов нов только в приложении к советскому присутствию в Афганистане.

«Довлатов». Кадры из фильма. 2018

В фильмах, претендующих на вдумчивое отношение к прошлому, давно существует тенденция к воссозданию почти архивной (археологической) визуальной подлинности (ставится задача «воссоздать эпоху на уровне микроэлементов», от чего, к сожалению, макроэлементы не становятся самобытней). Елена Окопная, художник фильма «Довлатов» и жена его режиссера Алексея Германа, получившая за свою работу приз на Берлинале-2016, рассказывала, что много времени проводила в архивах, рассматривая фотографии и старые вещи, изучая архитектуру и транспорт, используя детали в качестве знака подлинности. Она считает, впрочем, что среда с 1970-хгодов изменилась не принципиально: «В небольших городах в России сейчас все еще больше СССР, чем современности, но все же атмосфера и стиль стали другими. Сохранившаяся материальная культура помогает обойтись без компьютерной реальности, рисовать которую дорого, да и выходит неубедительно». Однако «Довлатов» получился не столько исторической, сколько ностальгической картиной, понравился зрителям, но не убедил критику.

«Мальчик русский». Кадры из фильма. 2019

Андрей Смирнов снял фильм «Француз», еще не вышедший в прокат, где Москва 1960-х показана как бы глазами молодого французского коммуниста. В черно-белом фильме, на мой взгляд, удачно стилизована манера раннего Годара и раннего Германа-старшего. Прозрачность «новой волны» используется для показа молодых героев, а густой отечественный документализм — для тех, кто прошел войну и лагеря. В визуальном плане фильм весьма кропотливо и точно воспроизводит быт эпохи, и эта документальная реальность в нем, пожалуй, более интересна, чем реальность интеллектуальная. Автор в своем представлении об истории следует старой диссидентской концепции, главной задачей для него остается обличение преступлений советской власти, а частные проблемы героев служат поводом для демонстрации общественно значимого содержания.

«Мальчик русский». Кадры из фильма. 2019

Интересен дебют ученика Сокурова (не удивительно ли, что большинство фильмов о прошлом связаны с Петербургом?) Александра Золотухина. Его «Мальчик русский» (2019, участник программы «Форум» Берлинского фестиваля) показывает Первую мировую войну через совсем ничтожный в историческом смысле эпизод: деревенский парень в первой же атаке теряет зрение, но остается в армии. Его слепое — в буквальном и переносном смысле — существование среди войны оказывается очень интересной метафорой именно для визуального воплощения: экран демонстрирует пепельно-коричневую гамму, привычную для старых выцветших фото, звук и музыка отсылают к хронике еще немого кино, бытовая фактура предельно аутентична, но, несмотря на это, фильм кажется сном, видением и воспринимается скорее как оммаж учителю Сокурову, чем как исторический сюжет.

«Мальчик русский». Кадры из фильма. 2019

Екатеринбургский режиссер Алексей Федорченко в фильмах «Ангелы революции» и «Война Анны» совершает радикальный жест — его экранная реальность мало претендует на узнаваемость и похожесть. Зато режиссерское мастерство постановщика смогло придать почти карнавально утрированному изображению нужную энергию, что обеспечивает неожиданный ракурс в «Войне Анны» (где девочка переживает смысл оккупации, обитая в трубе неработающего камина в немецкой комендатуре). А в «Ангелах революции» из яркой визуальности первого русского авангарда возникает революционная тема искусства как насилия.

«Война Анны». Кадры из фильма. 2018

Исторический сюжет в кино по определению обладает меньшей подлинностью, чем современный, — зритель меньше верит в безусловность изображения, если ищет в нем историческую точность. Кино еще и потому мало подходит для размышлений об историческом процессе. И если прежде оно вполне могло представить хотя бы визуально убедительный образ времени, в сознании зрителей замещавший собственную память, как это случилось с «Октябрем» Эйзенштейна, то сегодня, в эпоху глобальной визуализации, в этом смысле кино трудно конкурировать с другими медиа.

«Война Анны». Кадры из фильма. 2018

Возможно, поэтому режиссер Сергей Лозница, например, снимая как игровое, так и документальное кино, обращаясь к истории, предпочитает делать монтажные фильмы: «Процесс» (2018), «Событие» (2015), — перекладывая на хронику основную смысловую нагрузку. А если и снимает сам, то рассказывает о прошлом опосредованно, наблюдая за наблюдателями: празднующими 9 мая в берлинском Трептов-парке, где установлен мемориал в память о погибших во Второй мировой войне, в «Дне победы» (2018) или туристами в «Аустерлице» (2016). И это, скорее, размышления не о событиях, а о восприятии исторического чувства как такового.

«Война Анны». Кадры из фильма. 2018

Прямое авторское высказывание на исторические темы сегодня не рождается. Обращаясь к истории, кинематограф может удивить только конкретностью судеб частных людей, в их многообразном опыте найти нечто новое, нетривиальное. Но этого в российском кино нет почти совсем.

«Аустерлиц». Кадры из фильма. 2016

Глеб Панфилов заканчивает очередной фильм по Солженицыну. Андрей Звягинцев собирается снять исторический альманах из трех сюжетов: про блокаду Ленинграда, Бабий Яр, что третье — не знаю, — но пока он в процессе подготовки и еще не приступил к съемкам. Справится ли самый известный российский режиссер с очевидным дефицитом идей по поводу прошлого?

«Аустерлиц». Кадры из фильма. 2016

Спрос на исторические темы есть на телевидении. Сериалы о прошлом снимают много, но в них, при том, что именно на сериальном производстве сейчас сосредоточены основные силы и деньги, господствуют унылые давние стереотипы. Разброс тем тут велик — от Грозного с Годуновым, эпохи дворцовых переворотов до советского угрозыска, маньяка из Мосгаза и недавнего «Ненастья» С. Урсуляка про 1990-е. И при всех попытках (а они делаются) показать под новым углом старых знакомцев или подарить зрителю новых персонажей (например, Троцкого) в исторических сериалах настоящих удач, определивших бы национальное бессознательное, как это сделали в свое время те же «Семнадцать мгновений весны», увы, тоже нет.

Апрель 2019 г.

Комментарии (0)

Добавить комментарий

Добавить комментарий
  • (required)
  • (required) (не будет опубликован)

Чтобы оставить комментарий, введите, пожалуйста,
код, указанный на картинке. Используйте только
латинские буквы и цифры, регистр не важен.