КАЗАЧЬЕМУ РОДУ НЕТ ПЕРЕВОДУ?

Наше общество, испытывая последние лет тридцать серьезный кризис идентичности, так или иначе стремится осознать и утвердить себя через осмысление истории: дореволюционной и советской. Этот процесс имеет в регионах свои акценты; в Краснодарском крае, например, принципиально важным объектом интереса, реставрации и мифологизации стала история казачества — особенного сословия, которое определяло идентичность здешнего населения еще 120 лет назад.

Казаки пришли на место жительства черкесов после Кавказской войны; однако за «черкесскую» идентичность «отвечает» республика Адыгея, а Кубань по большей части ощущает и позиционирует себя полноценным наследником казачьего края — края тех самых запорожцев, которым подарила эти земли Екатерина II. По всему краю ходят казачьи патрули, на главных улицах городов идут парады казаков.

Правда, единство истории казачества не выглядит столь уж несомненным.

После революционных событий монархически-анархические Кубань и Дон долго надеялись на независимость, защищали свои земли от красных, и слово «казак» стало синонимом белогвардейца. Донбюро ЦК РКП 8 апреля 1919 года обнародовало свою директиву: «Насущная задача — полное, быстрое и решительное уничтожение казачества как особой экономической группы, разрушение его хозяйственных устоев, физическое уничтожение казачьего чиновничества и офицерства, вообще всех верхов казачества, распыление и обезвреживание рядового казачества…». Множество казаков в итоге эмигрировали — по разным оценкам, до 300 тысяч человек. Они вывезли с собой, в частности, кубанские войсковые регалии, стали частью первой волны эмиграции и начали писать историю казачества. Эту трагедию потери родины описывает в своем романе «Наш маленький Париж» Виктор Лихоносов.

Оставшиеся на родине прошли через раскулачивание и «расказачивание». Коллективизация и расселение тяжело ударили по остаткам казачьих семейств.

В 1930-х укрепляющаяся империя начала пере-осмысливать образ казака. Именно тогда начал формироваться советский миф о свободных бунтарях и первооткрывателях (Пугачев, Разин, Ермак), который органически перетекал в образ советского «красного» казачества. В 1934 году был создан ансамбль песни и пляски донских казаков, в 1936 году — Кубанский казачий хор. На праздновании годовщины ОГПУ в 1935 году в Большом театре всех поразило присутствие группы казачьих старшин в форме, тогда же, по предложению Шолохова, в казаки был торжественно принят Сталин — по требованию последнего через открытое голосование.

Казаки были «встроены» в советскую картину мира. «Правда» писала 18 февраля 1936 года: «…основная и подавляющая масса казачества сжилась и сроднилась с колхозным строем, сжилась и сроднилась с советской властью, покончив с проклятым прошлым, когда казачьи районы, особенно Дон и Кубань, были оплотом контрреволюции и гнездом антисоветского саботажа».

Характерно описание парада на первом советском казачьем слете в Ростове, в 1936 году: «Торжественный парад открывают донские казаки. С саблями наголо они лихо мчатся мимо трибуны, сопровождаемые приветственными криками и аплодисментами. За ним вихрем проносятся кубанцы и терцы. Четко отбивая шаг, проходят колонны кавалерийских частей… Над колоннами демонстрантов трепещут красные знамена. В руках портреты Сталина, Молотова, Ворошилова, Кагановича и других руководителей государства. Портреты казаков Пугачева, Разина, Подтелкова и Кривошлыкова украшены живыми цветами. Взрослые поднимают над головами детей, чтобы им было лучше видно. На большом грузовике установлен пограничный столб с огненной надписью СССР. Свиное рыло с фашистской свастикой пытается проникнуть за священный рубеж, но путь ему преграждает боец Красной армии и казак с оголенной шашкой. Скачет со своим отрядом легендарный „Чапаев“, проносятся автомобили с осоавиахимовцами в противогазах. Над городом опустились сумерки, и площадь осветили прожектора, а над колоннами зажглись факелы». Фантастический фьюжн.

В Великой Отечественной войне казачьи кавалерийские части участвовали наравне с другими советскими войсками. Но нельзя забывать и тех казаков, которые воевали на немецкой стороне и были выданы советскому правительству в Лиенце и Юденбурге. По разным оценкам, это от 45 до 60 тысяч человек, большинство из которых погибли затем в лагерях. Эта тема остается весьма болезненной и для современной казачьей историографии.

Таким образом, казачья идентичность сегодня — это проблемная зона, где пытаются непротиворечиво существовать «древняя слава» казаков-запорожцев, память о казачестве в эмиграции и гордость за «красное» казачество: все векторы направлены в прошлое. Стремление властей к возрождению и укреплению казачества объяснимы, но достаточно большая часть общества воспринимает казаков, все еще находящихся в поиске внятной социальной роли, как «ряженых». Что такое вообще казаки? Национальность — в нашем случае с украинскими корнями? Сословие? Культурная группа?..

В советском театральном прошлом Краснодара было немало названий, так или иначе связанных с историей края, и затрагивали они две главные эпохи: период 1910–1920-х годов (революция, гражданская война) и годы Великой Отечественной войны. В общем эти спектакли развивали советскую картину истории края: героические красные и заблуждающиеся белые, доблестные защитники Родины.

В 1990–2000-е годы, несмотря на пересмотр роли казачества и его официальное «возрождение», кубанской темы на сцене Краснодара практически не было. Шла на сцене драмтеатра разве что «фантастическая побрехенька» «Звезда казака» Н. Малюченко — фантазия на тему фольклора и инопланетян, с такими словами в аннотации: «Подлинным здесь является другое: неукротимый казачий дух, вера в Бога, истинный патриотизм, кровная привязанность к родной земле — и, конечно, настоящая любовь. Эти ценности казачьего бытия не утратили своей важности и в наши дни».

В 2000-х годах тема кубанской, в основном казачьей, самобытности была поднята на краевом уровне более активно: был написан и введен в учебный план школ и вузов ряд учебников по кубановедению; по приказу губернатора всем миром построена этнографическая деревенька Атамань. Как говорила на пресс-конференции Галина Золина: «Каждому муниципальному образованию было дано задание: построить колодец, подвал, хозяйственные постройки (курятник, коровник или конюшню) и хату, которая бы отражала одну из профессий».

В середине 2010-х годов тема кубанской истории, региональной идентичности стала возвращаться и на сцену. Приближалось 80-летие образования края, и культурное начальство спустило разнарядку: поставить спектакли о казаках. Краснодарские театры спешно начали искать материал.

 

КАКИМ ТЫ БЫЛ — ТАКИМ МЫ И ПОСТАВИМ

Театр драмы пошел по пути, проторенному советским кинематографом, и решил поставить «Кубанских казаков» (по пьесе Н. Погодина «Веселая ярмарка»). Есть же в соседнем Ростове «титульный» спектакль «Тихий Дон», пусть и у нас будет что-то такое, типическое.

У приглашенного из Екатеринбурга режиссера Кирилла Стрежнева уже был опыт постановки советских киношлягеров на сцене Свердловской музкомедии. И «Кубанские казаки» стали поводом ностальгически вспомнить старое доброе кино и старую добрую идею советского казачества.

На пресс-конференции в Краснодаре спросили, о чем же режиссер будет ставить «Кубанских казаков» сегодня, когда мы уже многое знаем и о жестоком расказачивании 1920–1930-х годов, и о природе «изобилия» в сталинском искусстве. Режиссер ответил: «О мечте». «Не будет никакой политики», — сказал он.

И правда, на сцене — некая странная греза о борьбе хорошего с лучшим: «Заветы Ильича» против «Красного партизана». Политики в визуальной части достаточно, но той самой, советской, музейно сохраненной — и даже преумноженной. Высоко над сценой, на вершине гигантской дуги, реют серп и молот. Зеркало сцены обрамляет гипсовый портал в стиле монументализма: телята, звезды, рабочий и колхозница. Огромные фанерные подсолнухи, громадная луна, знатные усы: у нас, на Кубани, все большое. Казак целует бутафорскую голову коня.

И все поют те же песни Исаака Дунаевского: «Ой, цветет калина», «Каким ты был, таким ты и остался». Здесь, в песнях, появляется лирика и возникает призрачный образ советской утопии с кубанским акцентом. Театр заступает на территорию ностальгии по прекрасному прошлому.

Хорошие драматические артисты находят, похоже, хмурое саркастическое удовольствие в том, чтобы играть удалых казаков, веселых и застенчивых девиц и брутальных председателей колхоза. Особенно странно слышать канцелярит 70-летней давности: «несоответствие получается с государственной торговлей»; «принципиальный мир гораздо лучше беспринципной ссоры».

Режиссер добавил пару прямо-таки бёртоновских персонажей и такие бутафорские детали, как, например, летающий фанерный силуэт машины, чайки, огромные овощи и фрукты. Предстающий перед глазами мир поражает сочетанием погодинского текста о проблемах колхозов со сценографическими гиперболами.

Для большей «народности» постановки к труппе театра драмы добавлен ансамбль «Казачья вольница». Он поет и танцует, участвует в массовых сценах, дополняя образ лубочно-праздничного спектакля. А в конце драматические артисты садятся на авансцену и поют: «Как прекрасен этот мир, посмотри!» Ну и что, что это песня не сороковых, а семидесятых. Главное — идея правильная.

Получился образец антиисторического спектакля об истории, вот такой парадокс. Вернее, Стрежнев постарался сохранить идеализирующе-ласковый взгляд на советское казачество; но и с казачеством все не так просто, да и попытка спустя более чем шесть десятилетий повторить фильм в оценках и акцентах вызывает серьезное недоумение.

 

КОНЦЕРТ О ТРАГЕДИИ

Музыкальный театр, также угодивший под распоряжение о «казачьем» спектакле, оказался в непростом положении: требовалось эпическое полотно, которое могло бы быть создано средствами музыкального театра. Вначале, памятуя обширный опыт в области «кубанских» оперетт, театр выбрал оперу-сказ «Казачий кордон» (либретто Ивана Вараввы, музыка Владимира Чернявского). Но этот проект не сложился.

И Музтеатр решился поставить на своей сцене самый, пожалуй, известный роман о Краснодаре: «Наш маленький Париж» Виктора Лихоносова. Для постановки спектакля был приглашен молодой режиссер Николай Панин.

Роман «Наш маленький Париж», опубликованный в конце 1980-х, стал лирическим посвящением дореволюционному Екатеринодару, его судьбе и его жителям. Он повествовал о драматической эпохе, о Первой мировой, о революции, об эмиграции — о том, как было разрушено казачество и весь милый, старый, провинциальный мир. Лихоносов написал роман, опираясь не только и не столько на письменные источники, сколько на воспоминания очевидцев, старых казаков. В основе сюжета — судьбы нескольких казачьих семей, и эмигрантов, и оставшихся на Кубани, на протяжении длительного времени: от 1900-х до 1960-х. Старик Лука Костогрыз, атаман Бабыч, интеллигент Бурсак и вояка Толстопят, любовные линии, ленивый купеческо-казацкий город — все это оказывается сметено огнем гражданской войны и трагедией народа, разорванного надвое. Для Лихоносова принципиально важен момент возвращения из эмиграции, воссоединения: именно по патриотизму он судит своих героев. А в целом пунктирные сюжетные линии оказались совсем не главным; важнее — воссоздаваемое ощущение времени, любовно-ностальгический взгляд на невозвратимое прошлое. В общем, Лихоносов первый и пока, наверное, единственный писатель, который так серьезно осмыслил трагедию казачества в романной форме.

Для инсценировки лирической прозы нужно было приложить серьезные усилия. Панин, неоднократно встречавшийся с Лихоносовым, смог справиться с этой задачей лишь отчасти, вычленив несколько сюжетных линий и воплотив их в диалогах с неизбежным упрощением. Инсценировщику удалось сохранить тот серьезный и лирический взгляд, который предложил автор романа. Но вместе с тем «музыкально-драматический» спектакль оказался не столько самостоятельным произведением, сколько калейдоскопичной иллюстрацией, своего рода концертом по мотивам. В спектакле участвуют пять коллективов, включая балет Григоровича и духовой оркестр: это придает действу оперный размах, но в то же время некоторые «номера» при таком подходе неизбежно выглядят вставными эпизодами.

Основа аудиоряда — произведения Слонимского, Рахманинова, Скрябина, Глинки, Шопена и многих других; романсы, русские народные и казачьи песни. В спектакле перемежаются и объединяются драматические сцены и музыкальные номера. Объединяющим началом постановки стало впечатляющее сценографическое решение: художник Татьяна Баранова придумала несколько ярких метафор. Главная из них — разворот книги высотой во всю сцену. Со страниц ее как бы сходят герои, на них проецируются видеохроника и старые фотографии. Сюда, на экраны-страницы и «корешок» между ними, помещены и «титры» — имена героев, даты, названия эпизодов.

Эта постановка достаточно внимательна к местным историческим реалиям: здесь зачитывается жалованная грамота Екатерины II; празднуют назначение Михаила Бабыча наказным атаманом, а Николай II приезжает на Кубань в Первую мировую. Основная историческая тональность спектакля — трагическая: Первая мировая война и гибель царской семьи подаются здесь как несчастье всего народа, без разделения на красных и белых, правых и виноватых.

Торжественное настроение сохраняется на протяжении всего спектакля. Но если музыкальные составляющие: хореография массовых сцен, акапельные хоры, симфонически-хоровая и чисто оркестровая музыка — сделаны с характерным для Музтеатра вниманием к деталям, — то драматические фрагменты, составляющие сюжетный костяк истории, значительно менее органичны. Диалоги звучат пусто и схематично, артистам явно неуютно на пустоватой сцене, трудно с большими объемами текста.

И все же этот спектакль, при всей его жанровой фрагментарности и неровностях исполнения, предлагает цельный взгляд на трагедию казачества, на то разделение единого народа-сословия на две части, которое до сих пор не отрефлексировано и мешает формированию непротиворечивой и содержательной казачьей идентичности. Образ казачества в спектакле, несмотря на привычную внешнюю яркость, оказывается сложнее и драматичнее того «праздничного», парадного казачества, которое можно встретить на улицах современного Краснодара.

И вместе с тем Лихоносов, а за ним театр создают свой миф о прекрасном дореволюционном прошлом, свою утопию о прекрасной Кубани, которую мы потеряли.

 

«МАРТЫШКА» УХОДИТ В БОЙ

Казачьей темой кубанский театр не ограничился. Полтора десятка лет назад здешний известный журналист и писатель Владимир Рунов написал сценарий о войне на Кубани под названием «Мартышка». Его прочла министр культуры Виктория Лапина, растрогалась до слез и постановила: спектаклю быть в репертуаре театра драмы. Премьера состоялась в 2018 году.

Важным свойством постановки была заявлена ее документальность. В интервью «Российской газете» Владимир Рунов говорил: «Сейчас, спустя десятилетия, воспоминания наплывают образами и отражаются в книгах, сценариях и пьесах. Все они основаны на реальных событиях. Я вообще не люблю ничего выдумывать, ведь все есть в жизни. Тот же Мартын Хребто. После войны он был егерем, потом ездовым, работал под началом моего дяди. Я знал, что у него есть орден Славы, а уже через годы его нашел второй орден Славы».

Место действия — Кубань, которая страдает под немецкой оккупацией и освобождается от нее. По сюжету Хребто (Мартын, Мартышка) в годы освобождения Кубани был юн, но уже отличался непревзойденной точностью: он был внуком легендарно меткого охотника. Яркой чертой веселого, но безжалостного к врагам снайпера стали разные глаза: один голубой, другой — карий.

Спектакль поставил режиссер Геннадий Николаев. Начинаясь как военная драма, постановка затем принимает форму мелодрамы с элементами комедии. Образ войны во многом наследует эстетике советских фильмов с их верой в хорошее. Хорошее воплотилось в образах суровых партизан, самоотверженных бойцов батареи Зубкова и в идиллической коллективной жизни в снайперской школе. Плохое — в фигурах злопамятных, развратных полицаев и с иголочки одетых, безжалостных фрицев.

Визуально спектакль вышел интересным и масштабным (художник Сева Громовиков). Огромная сцена театра драмы затемнена, сверху — круглая спиральная конструкция, загорающаяся то белым, то красным: грозный светящийся водоворот то ли северного сияния, то ли сполохов войны. В центре воздвигнута грозная остроугольная конструкция рваных очертаний, которая при повороте и в разном освещении оказывается то горой с колючей проволокой, то носом корабля, то полуразрушенной лестницей, то старой стеной: страшные хронотопы войны. Мелькающие документальные кадры, сюрреалистическое видео сна фельдмаршала как будто создают ощущение какой-то другой, более объемной и многогранной истории.

В массовых сценах задействовано до полусотни студентов-актеров, а в конце под трогательную песню они маршируют в зал с плакатами «Бессмертного полка». Трудно представить более публицистичный финал — и более отвечающий современным официальным тенденциям восприятия военного наследия.

Поначалу, правда, планировалось нести портреты реальных прототипов героев, но это не вполне получилось: историческими лицами с уверенностью можно назвать лишь фельдмаршала Клейста (Анатолий Горгуль) и капитана Зубкова (Виталий Стеблецов).

В ходе рекламной кампании театр столкнулся с необходимостью подчеркнуть историчность героев, в частности — главного героя сценария. Но Мартына… не нашли в документальных источниках.

Зато литературная биография у снайпера оказалась интересная. Так, впервые Мартын Савельевич появляется еще в книге Рунова «Стрельба на поражение» (2005), правда, там у него больше орденов Славы: «Сегодня ради Дня Победы Мартын надел все свои награды, и среди них — три ордена Славы». Проясняется в этой книге и принцип создания образа — и имени: «В детстве его звали Мартышкой. Он был невысок, худ, с шапкой жестких густых волос, торчащих, как у симпатичной плюшевой обезьянки, вертикально и в стороны. …У него были разного цвета глаза».

Вот фрагмент интервью с Владимиром Руновым:

— Владимир Викторович, можно ли сказать так: образ Мартышки — это художественное обобщение?

— Да, конечно!

— Видимо, я была введена в заблуждение рекламной кампанией спектакля. Я так поняла, что Мартын — историческое лицо.

— Это же замечательно! Главная задача любого писателя — заставить всех поверить, что это реальность.

Конечно, обобщение — классическая писательская практика. Но обобщение все же далеко не равно документальности и историчности, а спектакль «Мартышка», вольно или невольно, получился классическим образцом мокьюментари.

 

«НОЧНЫЕ ВЕДЬМЫ» И ЦВЕТОК ПАПОРОТНИКА

Спектакль на основе событий кубанской военной истории решил поставить и Радион Букаев, когда стал главным режиссером вновь образованной структуры под названием Театр Защитника Отечества. Театр должен прописаться в самом центре города, в старинном здании Дома офицеров после его реставрации.

Перед новым театром, вполне в соответствии с названием, была поставлена задача патриотического воспитания. Радион Букаев решил обратиться к юной аудитории с помощью новых театральных жанров и мультимедиа-приемов.

Первой премьерой театра в 2018 году стал спектакль «Ночные ведьмы» — так прозвали его главных героинь, летчиц из Таманского женского авиационного полка, который активно участвовал в освобождении Кубани от фашистов.

Авторы текста (первый вариант пьесы написан коллективом театра) решили добавить к истории легенду. В центре сюжета — летчица из «ночных ведьм» и ее младшая сестра; в опасный момент сестра находит и съедает цветок папоротника, чтобы стать невидимой и всемогущей (метафора смерти), — и помогает двум летчицам выжить, а сама исчезает с первыми лучами солнца. Сказка о цветке папоротника оборачивается историей о самопожертвовании, а ее антуражем становятся советские реалии (интерьер простой квартиры, упоминание о репрессиях) и факты из истории Великой Отечественной: существование полка летчиц-истребителей. Текст поначалу получился фрагментарным, порой просто неясным, и впоследствии режиссер обратился к драматургу Светлане Баженовой для доработки пьесы.

Букаев поставил спектакль-комикс: этот прием был неожиданным и открыл новые возможности для артистов, предъявил новые задачи. История о ночных ведьмах предстала как череда сменяющихся ярких проекций — страниц комикса с нарисованными яркими пейзажами и мультяшно-злобными фашистами (художники Нарек Мирзоян и Армен Оганисян). За соответствие эпохе отвечали исторически точно скроенные костюмы, копии оружия, стилизованные рисунки.

Артисты стали героями нарисованной истории: где-то они неподвижно сливались со страницей, где-то действовали на ее фоне, в остраненной манере героев мультфильма. Необычная «плоская» среда, эстетика комикса требуют единого подхода в плане актерского существования, пластики, интонационного решения. Пусть эта цель не во всем была достигнута, но сочетание внешне статичной картинки, ее внутренней динамики и живого актерского плана привлекает благодарное внимание детей и подростков, для которых комикс так или иначе уже стал частью визуальной культуры.

Спектакль в предельно простой, эмоциональной форме рассказывает об отваге, полетах, настоящей дружбе — и смерти. Красивая картинка в духе комиксов манга, а также фантастическая история вольно или невольно говорят о романтической привлекательности мира войны.

Несмотря на объективные сложности постановочного процесса (у театра нет помещения, нет репбазы) и прокатной судьбы, «Ночные ведьмы» — новая реплика в разговоре краснодарского театра об истории. История Великой Отечественной войны здесь подается как легенда, но этот ход в рамках жанра вполне оправдан.

 

НАПИСАТЬ НЕЛЬЗЯ ПОСТАВИТЬ

Среди театральных опытов, имеющих отношение к истории Кубани, нужно упомянуть променады от компании «Голос города». Это спектакли-прогулки в наушниках: «Оккупация. 43» (авторы Алексей и Екатерина Пономаревы, режиссер Радион Букаев) и «Улицы революции» (авторы — Дарья Прыгунова, Анастасия Волкодав, Алина Рожкова). Эти истории оперируют наибольшим количеством фактов и исторических лиц; немалую роль играет и привязка истории к улицам города, где проходят спектакли. Однако «Голос города» балансирует на рискованной грани между искусством и развлекательно-коммерческим проектом, что не всегда способствуют созданию подлинно художественных произведений.

Какие основные проблемы выявляют «исторические» кубанские спектакли?

Собственно история, документальные сведения редко попадают на сцену или попадают в идеализированном, смягченном виде: так, рассказ о школе снайперов во втором акте «Мартышки» становится лирической комедией на фоне Черного моря. На место истории приходит легенда: «Кубанские казаки» последовательно представляют картину изобильной послевоенной Кубани, Мартын Хребто становится гениальным снайпером — внуком легендарного охотника, почти магом, — а летучие «ночные ведьмы» ищут алый цветок папоротника.

Не хватает не только рефлексии над историей, ее переосмысления с современных позиций. Со сцены за редким исключением не звучат исторические тексты: ни документы, ни письма, ни хроники. Документальный материал оказывается недостаточно красноречивым, и нет драматурга, который взялся бы за историю, отряхнув ее от пыли легенд. Нет такого запроса и от театров.

Март 2019 г.