Танос, герой одного из комиксов вселенной Marvel, желая осчастливить человечество, уничтожил ровно половину людей на Земле, чтобы остальным было сыто и просторно. Но выжившие человеки не стали счастливыми, они помнили, что были у них семьи, друзья, коллеги, соседи, одноклассники. Они помнили и страдали от этого, а страдание не входило в планы комиксового бога. Тогда Танос решил уничтожить все человечество скопом и создать новых людей, чтобы им не о ком было сожалеть, чтобы им некого было помнить. Способность помнить для Таноса стала причиной истребления человечества.

Н. Марковский (Томас), О. Сенченко (Пит). ТЮЗ им. А. А. Брянцева. Фото Н. Кореновской

Бандерлогов, обезьянье племя из киплинговской «Книги джунглей», презирали в том числе и за то, что они не могли ничего удержать в памяти на приличный срок. Способность помнить выступала здесь критерием, определяющим уважение к племени.

Сцена из спектакля. Фото Н. Кореновской

В пространстве современной подростковой литературы разговор о способности помнить ведется постоянно, но редко становится главным. В книге Петера ван Гестела «Зима, когда я вырос» (2001) герои стремятся вспомнить все, что с ними происходило, и уже никогда не забывать. С разницей в год этот роман поставили в Театре юного зрителя и Большом театре кукол.

Н. Марковский (Томас), О. Сенченко (Пит).
ТЮЗ им. А. А. Брянцева. Фото Н. Кореновской

Роман «Зима, когда я вырос» повествует о дружбе десятилеток в 1947 году. Томас Врей, главный герой, выдумщик и потрясающий рассказчик, подружился с Питом Званом и его двоюродной сестрой, тринадцатилетней Бет. Собственно, и все события. Пит уедет в Америку, а Томас резко повзрослеет. Дело в том, что у этих детей, выживших в войне, нет воспоминаний, точнее — им нечего помнить. Томас, мать которого умерла от тифа, помнит, как с ней ругался, но не ее лицо. Пит смутно помнит только отца, но не мать и не их вместе, погибших где-то в лагере смерти. Единственная, кто говорит с Томасом и Питом об уничтожении евреев и о войне, — Бет. Она хранит фотографии родных и скудные воспоминания, заставляя мальчиков вспомнить, что они знакомы и уже дружили когда-то давно, до войны, когда все были живы. Взрослые, которыми окружены дети, — отец Томаса или тетка Пита — не просто ничего не рассказывают, а вообще никогда не говорят о прошлом. Они не понимают, как объяснить смерть, геноцид, войну. Они не хотят помнить. Травма закрыла рты взрослым в этом мире. Тетя Пита погребена молчанием, как слоем пепла, она не спит ночами, жжет свет и прислушивается к звукам. Отец Томаса считает, что говорить значит врать, к тому же после войны прошло совсем мало времени, чтобы о ней писать. Перед нами поколение детей, переживших Вторую мировую войну, но большая часть их знания только из рассказов Бет.

Артем Устинов в спектакле ТЮЗа бережно относится к тому, что героям важно вспомнить, и сосредотачивается на единственной зацепке в памяти Пита об отце — песне «Sonny Boy» в исполнении Эла Джолсона. Песня становится тригерром, запускающим процесс воспоминания, она не позволяет Питу забыть отца и то, что их связывало. С нее начинается спектакль, где уже 11-летний Томас Врей вспоминает прошедшую зиму, когда познакомился с Питом Званом. Он поет по-русски текст этой песни, и пока она для нас, зрителей, ничего не значит. Ее смысл и способность «включать» воспоминание откроются, когда Пит (Олег Сенченко) поставит для Томаса заигранную пластинку на патефон. Мелодия становится важна не только персонажам, но и нам. Мы смотрим на сбывшееся обещание отца не отдавать своего мальчика ангелам (песня об этом). Отец Пита и не отдал — отвез сына на велосипеде в деревню, подальше от Амстердама, где уже командуют нацисты, но сам не выжил. В этом спектакле Пит все время в процессе припоминания и постепенно «подключает» Томаса, чтобы он тоже что-то вспомнил, чтобы он помнил хотя бы то, что сейчас с ними происходит. Пит задает вопрос и долго-долго всматривается в лицо друга. Возможно, Пит был бы рад, если бы болтун Томас, который много сочиняет, и сейчас придумал бы что-то про его семью, дом, родных. Томас (Никита Марковский) вскакивает на ноги и начинает вдохновенно врать, что он помнит их дом и день рождения четырехлетнего Пита, но вдруг осекается. Ложное воспоминание вряд ли обрадует друга.

К. Плюснина (Бет). ТЮЗ им. А. А. Брянцева. Фото Н. Кореновской

Бет (Ксения Плюснина), в отличие от своих младших друзей, в полном смысле свидетель, она знает, что произошло. Она видела, как увели родителей Пита, видела, как разграбили их дом. Это знание стерло улыбку с ее лица. Плюснина играет Бет не занудой, как пытается представить ее Пит, а суровой девочкой, для которой мир утратил свою беззаботность, оставив только дела. Бет неплохо справляется с обязанностями свидетеля в этом спектакле: помнить и не бояться спрашивать, за что убили родных, в конце концов, только она дает совет Томасу расспросить отца о матери, пока хоть кто-то помнит.

В спектакле БТК мелодия Эла Джолсона не звучит, а небольшой накладной поворотный круг, похожий на пластинку, только увеличенную в размере, — это сцена для людей и для кукол. То, что в книге относится к вещам, будоражащим воспоминания, в этом спектакле становится пространством / местом, но не местом памяти. Кукольные Пит и Томас кружат на пластинке, так выражается их дружба. Практически лишенная слов, постановка, скорее, ассоциативный ряд, смена этюдов на понятные темы — урок в школе, поход в гости, мытье в ванне, промелькнет эпизод с отцом-писателем, сидящим за столом с грудой бумаг, его кукольное альтер эго будет сделано из исписанных листов, проскачет персонаж в немецкой военной форме. Михаил Кулишкин, держа кукольного Томаса, повторяет: «Я Томас Врей, мне 10 лет», — то ли боясь забыть, кто он, то ли пытаясь понять, что это значит — быть десятилетним Томасом Врееем. И только это как-то связывает спектакль с темой памяти. Мятая белая бумага отвечает и за зиму, и за «настоящий» зимний лед, медленно пропетая хором цоевская строчка «Над землей мороз…» создает ощущение зимнего оцепенения, холодрыги. Спектакль вспоминает о детстве в холодном городе, только вот чье это детство?

Герои книги пытались восстановить в памяти свое прошлое. Казачук ставит книгу как воспоминание о детстве, с узнаваемыми для всех эпизодами школьной или детско-подростковой жизни. Устинов пытается сохранить уникальность детства 1947 года не в предметах быта, а в особенностях психологии героев и в типе героя — ребенка, пережившего войну, отчасти потерявшего свое детство.

О геноциде и войне герои книги будут знать только то, что смогут вспомнить сами, взрослые не расскажут. В семье Пита Звана есть целая система табу, то, о чем нельзя говорить, — об улице, где когда-то был их дом, об отсутствующих теперь навсегда родных. В семье Томаса Врея не говорят об умершей маме. Травмированные взрослые — травмируют детей.

Оба режиссера находятся от событий книги на расстоянии семидесяти лет, им надо собирать информацию из косвенных источников, запустить механизм постпамяти. Ближе и понятней оказывается свое детство и детство актеров, свой травматический опыт взросления. Но и героям приходится собирать свои воспоминания о жизни довоенной и военной из обрывков фраз, из фотографий, из звуков пластинки. И для героев, и для создателей спектаклей работает только постпамять.

М. Кулишкин (Томас). Большой театр кукол. Фото С. Левшина

Сцена из спектакля. Большой театр кукол. Фото С. Левшина

Для персонажей книги «вспомнить» становится событием жизни, узнать, что происходило, — это как обрести идентичность. Для постановщиков память о геноциде — предлагаемые обстоятельства. Это вроде понятно. Для спектакля в БТК — обстоятельства войны спрятаны очень глубоко, а потребность вспомнить геноцид не важна вообще. Томас не хотел, чтоб одноклассники знали, что у него умерла мать, в спектакле это первое, что мы узнаем про него, — он сам говорит об этом Питу. Для героев книги смерть их родителей — травма, о которой они хотели говорить, но не могли. Для героев спектакля это лишь повод сблизиться. Иногда события предельно обобщены, частности исчезли, а осталось то, что у всех похоже, — первые неявные влюбленности, уроки правописания. Спектакль ТЮЗа, пытаясь не потерять важную тему, говорит и о детском любопытстве ко всем проявлениям жизни, от игры на льду замерзшего канала до скромного поцелую в щеку и оформившегося интереса к женскимногам.

Один из персонажей книги, учитель физкультуры, вспоминает Первую мировую войну как развеселую прогулку по местным деревням, где хохочущие розовощекие девушки охотно угощали солдат и были с ними ласковы. Этот единственный взрослый, говорящий о войне, путает время своей молодости с тем, что такое война. И если бы не Пит, у Томаса могло навсегда остаться только это прекраснодушное представление о том, что значит «воевать».

Взяв за основу одно и то же произведение, режиссеры акцентировали или травмирующие воспоминания, или те, что у всех похожи, — различно то, что героям спектаклей важно помнить. Казачук обращается к памяти, заставляя зрителя узнавать и слегка сожалеть, что все так было. Устинов привносит знание о травме и ее последствиях.

Помнить естественно, когда ты взрослый, но и то все помнят разное. Для одиннадцатилетнего ребенка помнить себя четырехлетним нормально, но и эта память оказывается клочкообразной, выборочной, потому что нет всей картины происходившего. Герои Ван Гестела и стремятся восполнить пробелы в памяти, чтобы знать, как все происходило. Бандерлог не придавал памяти значения. Танос слишком хорошо осознавал негативные последствия воспоминаний. Люди часто сами предпочитают не помнить. Перестанем помнить, перестанем страдать и станем бандерлогами. Возможно, тактика бандерлога поможет выжить, но, скорей всего, ненадолго.

Май 2019 г.