А. Иванов. «Сучилища».
Серовский театр драмы им. А. П. Чехова.
Режиссер Петр Шерешевский, художник Алексей Унесихин

Я иду в новый день, я сливаюсь с толпой.
Я хочу, чтобы все здесь считались со мной.
Открываю в себе без преград новый мир.
Я свободой дышу и живу каждый миг.
Ты запомни это навсегда:
Я не игрушка, вот так! — 

поет надтреснутым голосом популярная певица Алиса Алексеевна Кожикина четырнадцати лет от роду, превращенная волей своих родителей и продюсеров в этакого наштукатуренного гомункула. Сей дикий продукт поп-культуры драматург Андрей Иванов делает любимой песенкой своей героини Таньки, девочки с училища, девочки-сучилища. А режиссер Петр Шерешевский превращает эту образцовую поэзию текстогенераторов в настоящую Танькину арию, ее дикий и живой вопль.

Сюжет пьесы «Сучилища» универсален и абсурден одновременно. Однажды Сереже, преподающему философию в торговом колледже, звонит его малолетняя студентка Танька и приглашает сходить в театр на «Ателлу». Сережа рассказывает об этом своему приятелю Славику, который склоняет его к маленькой сделке: он должен соблазнить девушку и поделиться с участниками закрытого интернет-сообщества «Камарилья» видеоотчетом первого раза девственницы-пэтэушницы. Герой, которому посулили за это новенький ноутбук и почетное членство в той же «Камарилье», нехотя соглашается и завязывает отношения с ученицей с училища. Очень скоро пари выходит герою боком. У Таньки обнаруживается только что освободившийся с зоны ухажер, который грозит расправой, да и сама героиня все больше и больше пугает горе-блогера…

Пространственное решение спектакля — популярный перевертыш, но такой полнокровной метафорой он не был давно. Зритель сидит на планшете сцены лицом в зрительный зал. Актеры играют и на сцене, и в бескрайнем море кресел и ярусов. Кажется, театр заглотил нас в свою темную пасть, и из этой огромной пасти большой рыбины мы вглядываемся в далекое театральное море.

К. Пестова (Танька). Фото Е. Чижовой

Режиссерская фантазия размыкает историю взаимоотношений продавщицы из рыбного ларька и преподавателя философии в увлекательный мир европейской культуры. И рыбная лавка, Танькино рабочее место, превращает сценическое пространство в смутно знакомую рыбацкую деревушку, мир, одетый в серое дерево мостков и заборов, в грязные тряпки парусов и мокрый свалявшийся песок. Кажется, здесь какаянибудь театральная Ассоль могла ждать своего Грея, а Дульсинея — рыцаря или вот-вот начнутся «Кьоджинские перепалки», да даже шекспировские близнецы где-то у берегов этой сценографии могли потерпеть крушение. Выцветшая материя, из которой сшиты костюмы героев спектакля, представляет нам полинявших грандов и селянок, монахов и рыцарей какого-то нескончаемого Возрождения.

Входя, вваливаясь, въезжая в театральное пространство, серовские артисты представляются: «Карина Пестова, исполняю роль Таньки», но ни эти представления, ни театральность пространства и костюмов не означают, что нас ждет остраненный способ существования. Театральность общего решения в спектакле легко соединяется с полным слиянием актера и роли.

Ни один герой здесь не схема, не пародия и не умозрительная конструкция, хотя за каждым мерещится какой-нибудь «культурный» двойник.

Сережа Кирилла Имерова в своей мантии семинариста напоминает иногда философа Хому Брута. А отец Таньки Егор (Дмитрий Плохов), пьяница в инвалидном кресле, в своей деревянной коляске-колеснице, сделанной из носа лодки, поставленной вертикально, кажется чуть ли не деревянным христосиком из какой-нибудь мрачной готической церкви. Отсидевший в тюрьме Костик (Алексей Дербунович), верный Танькин ухажер, — то ли лодочник Харон, то ли бритоголовый монах сурового христианского ордена. А личный Сережин искуситель Славик (Сергей Каляев), лидер интернет-сообщества «Камарилья», уже впрямую выступает как испанский дворянин, плетущий дворцовые интриги. Но как только между главными героями завязываются отношения, весь этот культурный гул уходит на второй план, перед нами сюжет нашего времени.

В спектакль зашит парадокс. Мы вроде бы смотрим историю про встречу героев из разных миров, условного представителя сословия «интеллигенция», завсегдатая Фейсбука, носителя европейской культуры и девочки из самых низов, культурный контекст которой — популярные песенки про любовь-морковь, сочиненные под копирку. Но практически сразу эта социальная история теряет в спектакле значение. Поместив своих героев в большой театрально-литературный котел, режиссер предлагает нам вглядеться в них пристальнее.

К. Имеров (Сережа), К. Пестова (Танька). Фото Е. Чижовой

Танька, вполуха слушавшая философию в торговом колледже (откуда она там вообще взялась?), продавщица рыбы, Элиза с улицы Талобухина, встраивает в свою дикую, но цельную картину мира осколочные знания: «Ателлу», «Сапокла» и одно Сократово изречение «Заговори, чтобы я тебя увидел». И она заговорит. По воле абсурдных российских законов театр заменяет обсценную Танькину лексику придуманным новоязом, и в этом спектакле ее грубая речь обрастает оглушительным «З». «Зеба», «зыбить» «зибота», «зебапетало». Звериный язык, звериная система ценностей, но все-таки система. «Любить и зыбить» — жизненная программа Таньки, не прощающей никакого предательства, будь это котенок, от которого вдруг плохо пахнет, или Сережа, выложивший их интимное видео в интернет. Выбрав раз «Единственного», она уже не отступится, как бы ни «накосячил», будет любить и зыбить.

Удивительная серовская актриса — Карина Пестова. Ее Танька — сложное театральное создание, почти мифическое существо и одновременно девочка, впервые познающая влюбленность, желание, близость любимого человека, впервые отдающаяся и тут же сбрасывающая все маски, все свое местечковое кривляние. И это стремительное ее изменение актриса играет подробно и остро. Танька выходит осязаемая, телесная, и вместе с тем она изменчива, как фантом или полтергейст. Нежная, а через секунду грубая, испуганная и тут же опасная, разрушительная.

А. Дербунович (Костик), К. Имеров (Сережа). Фото Е. Чижовой

Мы знакомимся с Танькой—Пестовой в первой же сцене спектакля. Приложив к уху морскую раковину, прерывисто дыша, словно в бреду или в горячке, она звонит Сереже, в котором ей померещился тот единственный, звонит, переругиваясь с напарницей по рыбной лавке, и, привлекая на помощь Софокла и Сократа, пытается вызвать интерес у высшего разума — Сережи. Танька дрожит от страха и от своей полуобморочной решимости. И кажется: повесят на той стороне трубку — тут же упадет замертво. Небожитель Сережа отвечает ей через такую же раковину откуда-то издалека, из глубины зала, далекий, выбранный ею «пользователь Фейсбука». Как только это дрожащее существо с раковиной у уха заговорит, ее язык, произношение, мимика, ее кривая усмешка и нелепые попытки набить себе цену — все закричит о происхождении. И это первое впечатление, первый портрет героини такой сильный, что он обманывает нас, так же как должен обмануть героя. Но все переворачивается в сцене первой близости. Режиссер аккуратно расставляет акценты, совсем не педалируя, без лишних театральных эффектов указывая на драматическую вину героя. Сережа Имерова, может быть, не бог весть какой мыслитель, но Таньку он разглядел, понял ее. И единственная короткая сцена обоюдной их нежности длится какие-то несколько секунд. Актеры полулежат на желто-песчаном планшете сцены, Сережа проводит рукой по волосам Таньки и говорит, в общем, два слова: «Какая же ты маленькая и дикая». Танька тут же кусает его за руку, обидевшись за дикую, но это неважно, важно, что «маленькая». Не «Сучилище», не демон-суккуб, а ребенок, и только. И этот ребенок только что забрал себя у всех — у отца, у криминальных ухажеров, у всего своего грубого мира и принес ему, безо всякой торговли и манипуляции. Такие подарки не возвращают. И в этой короткой сцене философ на миг окрылен, счастлив не меньше, чем какой-нибудь чеховский Иванов, которого вдруг полюбила Саша. Не пугает его даже откровенный рассказ про кладбище задушенных Танькой в детстве котят, как не пугает и рассказ про ее реальное место работы и про весь ее невысокий социальный статус. Зато угрозы бритоголового верзилы Костика Сережу—Имерова напугали быстро. Да так, что он тут же забывает всю свою былую нежность, нервно и зло гонит ее и сам бежит, испуганно морщась. Вот здесь, а не позже, когда она узнает об их пари, девочка превращается в монстра, и это процесс необратим. С этого момента все более она утверждается в своей жизненной программе: «любить и зыбить». И кажется, исчезает в темноте зрительного зала и актриса Карина Пестова, и пэтэушница Танька, на их месте пышет огнем дракон Малефисента, ведьма Панночка, колдунья Медея. А философ Сережа уже один из многих, имярек средневекового моралите, очередной блохастый кот, пьяница-отец, сиделец Костик — такой, как все.

Дикая Танька словно бы и не этим конкретным Сережей прельстилась, а той самой европейской культурой, ее гуманистическим обещанием, обаятельным, как пушистый котенок. Пересидела бедная пэтэушница «под бородой» античных философов, увидела в них свои «алые паруса». Но фокус в том, что под вывеской последних скучающих интеллектуалов, носителей европейских ценностей, скрываются все те же вчерашние гопники, научившиеся правильно ставить ударение в слове «звонит» и заказывать кофе в мужском роде. А потому Сережа, философ с училища, расправляется с Танькой так же легко, как она с котятами, правда, не сам, а руками печального убивца Костика. Харон Костик нежно душит и увозит на деревянной лодке по черной полиэтиленовой Лете свою обожаемую Таньку, последнюю античную героиню.

Сцена из спектакля. Фото Е. Чижовой

Кажется, что «Сучилища» Петра Шерешевского — это последний и самый печальный спектакль постмодерна. Режиссер берет пьесу времен нового средневековья, пьесу о людях, лишенных культурной и исторической памяти, и помещает этих людей в пространство неиссякаемого культурного контекста. Вокруг них курятся сюжеты английского и испанского Возрождения, Шекспир, Кальдерон, Боккаччо, моралите и плутовской роман, трагедия мести и барочная комедия… Испанские гранды, античные богини, Ассоль и Медея тут и там мерещатся на серовской сцене, но герои их не узнают, как, пожалуй, не узнают их и зрители. Режиссер, как волшебник Просперо, забрасывает новых Миранд и Калибанов на этот театральный остров, но они там не выживают.

Ноябрь 2017 г.