С. Беккет. «Каскандо». Инклюзивный театральный проект #ЗАживое.
Екатеринбургский ТЮЗ. Руководители проекта: Елена Возмищева (куратор), Дмитрий Зимин (режиссер)

Это я вышла из пространства «Каскандо» в середине, не чувствуя никакого комьюнити и чувствуя только принуждение и неловкость. И спросила, почему я должна смотреть это как театральный зритель, тоже я. Но на самом деле я ушла не как критик, а как человек — от чудовищной неловкости, возникшей для меня на этом тренинге (спектаклем и театром не назову), той, которую перенести нельзя, надо уйти, хоть сто раз прослушай заклинания условного Косиньски. Так бывает, когда присутствуешь при чем-то выставленном на публичное обозрение, хотя выставлять не надо. А это был показ программы «Реального театра». Вызов? Хорошо. Я не приняла этот вызов. Имею право не принимать многие вызовы, в том числе трендовые. Я вышла.

Да, сначала вместе с участниками мы повторяли цифры, слова — шли упражнения на внимание, на коммуникацию, и как участник тренинга я неохотно, но выполняла эти упражнения. Вызвали — выполняю, гуманистически уравниваю себя и «других» (хотя есть другие сферы социальной жизни, где это привычнее и не так напоказ). При этом вместо меня тут могли сидеть любые другие люди, не пытающиеся разыскать в «Каскандо» искусство. Театра здесь не было, никаких его черт даже приблизительно не брезжило, я как таковая была не нужна. Я вышла.

Но бог с ним, с театром. Переводя через дорогу инвалида, надо ли сразу выкладывать ролик в ютуб? Или вызовы нового времени и язык его описания требуют именно публичности? Это и есть новояз? Помогая нездоровому, надо ли делать свою работу достоянием общественности? Когда-то Тамара Владиславовна Петкевич, недавно ушедшая, после лагерей много лет проработала в театре для слепых. Бывшая зэчка, бывшая актриса и театровед выбрала для служения их. Она предпочитала молчать об этой своей работе — боже упаси выставить что-то напоказ, выставить напоказ себя, такую милосердную и стоическую. Этот язык описания предмета мне ближе. Не на экскурсию в проект, посещение которого — эпизод для расширения кругозора, а годами. Я вышла.

Знаю по собственному опыту, что, помогая другому, больному, забываешь о себе — и это сладостный, спасительный альтруизм. А мне кажется, что последнее время инклюзивные проекты используются их авторами для себя, инвалиды тут — часто средство. Ну, по крайней мере не без этого, а великий Иммануил при встрече всегда говорил мне, что нравственно только такое поведение, когда человек для тебя — цель и никогда не средство. Я даже беседовала об этом с людьми, ведущими большие благотворительные фонды. Они — прекрасные люди — не отрицали, что, в том числе, это острое лекарство, позволяющее уйти от собственной депрессии в беду других. Что не отменяет миссионерства. И, может быть, екатеринбургские актеры вочеловечились в процессе работы. Но это не моя тема, я вышла.

Хорошо, примем происходившее в помещении театра за спектакль (не находя, правда, в нем никаких эстетических элементов и наблюдая только коммуникативные практики). Вам важно, что его исполнители — люди нездоровые? То есть это эстетизация болезни? Если же авторам все равно, больные или здоровые играли так называемый спектакль, то почему я должна внеэстетически сострадать беде этих людей, коммуницировать именно с ними, а не со здоровыми? В предложенном «языке описания» вызов не был точно определен. Я вышла.

Нет, я вовсе не гонитель модных соц. проектов. Но я считаю, что старушку через дорогу надо переводить без последующего селфи. А увиденное было селфи, селфи, селфи. Как мы хороши, великодушны и сострадательны… Мне стало не по себе. Это не была установка (ведь я пришла?), это было то органическое чувство, когда тебя выносит из помещения от мучительной неловкости, когда понимаешь — так делать нельзя. Не хочу употреблять словосочетание «нравственное чувство», поди разбери — оно ли это было, но оно не имеет никакого отношения к новым пространствам, размыванию границ эстетического и этического и конференции «Точки доступа». Которая тоже — не новое Евангелие, как не новое Евангелие Леман и Фишер-Лихте. Просто мне стало не по себе, и я вышла из этого якобы «другого» и якобы театра. И никакие конференции мне тут не в помощь.

Марина Дмитревская
Октябрь 2017 г.