На кухне доживает свой век ковшик. Его купили когда-то, чтобы варить кашу моему новорожденному сыну, но именно он связан для меня со словом «Представление» — то есть со студенческим журналом «Представление», который со всей очевидностью является предтечей, прообразом, прародителем «Петербургского театрального журнала». Короче — пражурналом, без которого не было бы «ПТЖ». Сразу скажу: изучив через тридцать лет номера «Представления», я сама поразилась, насколько много было заложено там, хотя, сочиняя «ПТЖ», мы, помню, не хотели повторять «Представление»…

***

Просто так преподавать мне быстро наскучило, и поздней осенью 1986 года я прикнопила листок на доске объявлений факультета (такая хлипкая, из реек, висела около деканата на третьем театроведческом этаже): «Кто хочет делать студенческий театральный журнал, приходите в 307 ауд. Такого-то числа». Числа не помню, кажется, стояло начало декабря, и в холодную, плохо отапливаемую батареями конца застоя аудиторию каким-то вечером приползли студенты разных курсов. Много лет я жила в убеждении, что это были Аня Иванова (ныне международно признанный авторитет в области театра кукол Анна Иванова-Брашинская), Ира Бойкова (ныне доцент кафедры русского театра РГИСИ Ирина Ивановна Бойкова), Надя Маркарян, Инна Маликова (ныне доктора искусствоведения, профессора зарубежной кафедры РГИСИ Надежда Александровна Маркарян и Инна Анатольевна Некрасова) и Оля Каракаручкина. Иру, Надю и Олю я учила критике, Аню и Инну один семестр — какой-то там стилистике…

Но на самом деле все было совсем не так. Слава богу, что «Представление», осознававшее свою профессиональную миссию, гордо себя протоколировало, мы сочиняли на тему своей истории капустники и обязательно публиковали общий фотопортрет компании, делавшей очередной номер. И слава богу, что есть отдел редкой книги в нашей Театральной библиотеке, хранящий десять томов, погрузивших меня через тридцать лет в то раннеперестроечное время.

Господи, неужели мемуары, какой ужас… Может быть, я поступаю неправильно, отдавая сейчас «Представление» истории?..

В общем, холодным вечером пришли только Аня Иванова и Инна Маликова (потом в капустной пьесе «Протокол нашей жизни, или Дни одного заседания» я писала: «Декабрь 1986. Институт. Всюду — холод и следы разорения, социальной пассивности, профессиональной апатии и неясности целей. Среди всего этого в пустой аудитории сидит Пугель и дышит слабым пламенем. Над его головой витает Идея. Входят Аня и Инна. Увидев Идею, садятся и ждут. Постепенно сцена заполняется народом».

В качестве «народа» потом подтянулись Ира Бойкова, Вадим Драпкин, Оля Каракаручкина. На первом «круглом столе», посвященном программе «идеального журнала», в театроведческой лаборатории № 313, среди каталожных ящиков, хранивших что-то драгоценно-театроведческое, с нами сидел еще некто А. Дундуков, но его смыло сразу и бесследно. Надя Маркарян вошла в редколлегию позже, хотя печаталась с первого номера. Даша Крижанская (с того же курса) тоже с первого номера «курилась» рядом, и, когда спустя годы мы представляли «Представление» на страницах журнала «Театр», с нами была и Даша. Их однокурсница Лена Феофанова появлялась изредка, придумав рубрику «Сновидения» (в этом жанре она писала позже и в «ПТЖ» уже под фамилией Вестергольм). Так или иначе, все это были сокурсники и параллельнокурсники, мои студенты, причем некоторые — немногим младше меня, поскольку учились на вечернем (Каракаручкина — самая первая моя группа, потом были Маркарян, Крижанская, Феофанова, следующие — Бойкова и Драпкин).

А где же студент Леня Попов? — спросит всякий свидетель тех легендарных лет и событий, поскольку вся журнальная эпопея в народном сознании неразрывно связывает нас с Ленькой, и правильно связывает. А студент Леонид Попов был в это время в армии и, узнав о затее с журналом, слал мне отчаянные письма: «Марина Юрьевна, не начитайте без меня, дождитесь, я скоро вернусь, ну как же журнал — и без меня?!»

Потому что журнал был нашей общей манией. Мы хотели журнал! Полувековое отсутствие в Ленинграде театрального журнала было комплексом факультета, школы. Ленинградскую критику страна не знала, журнал «Театр» печатал ленинградцев крайне редко, и когда после института меня начали регулярно там публиковать — это было просто из ряда вон, какой-то «прорыв блокады». В этом смысле моя жизнь сразу сложилась экстраординарно, меня печатали во всех журналах и газетах, от «Театра» и «Современной драматургии» до «Правды» и «Известий». Конечно, я ругалась с редакциями, боролась с цензурой, но ничего из написанного не оставалось лежать в ящике.

Но журнала-то не было! И надежда организовать его даже не брезжила, говорили, что обком КПСС «никогда этого не согласует». Так шли годы. Чуть-чуть публиковала что-то о театре «Аврора», с началом перестройки возник журнал «Искусство Ленинграда» — безадресное дитя всех творческих союзов — про всех и ни про кого… Но театрального журнала не было!

И мы решили его сделать. Вот так, не снимая пальто, декабрьским вечером в холодной аудитории 307 и решили. И некоторое время спустя собрались на круглый стол «Идеальный журнал» определять цели и задачи и сочинять манифест.

***

Мой издательский опыт к этому моменту был, не поверите, огромен! Он начался на третьем курсе, когда театроведческий факультет переехал на Моховую. То есть тоже в непосредственной близости от 307-й, когда, впервые войдя 1 сентября 1974 года в коридор третьего этажа бывш. Тенишевского училища, я увидела правый простенок этого коридора. Рядом прислонилась случайно оставленная кем-то рама с натянутой на нее чистой мешковиной (до нас тут квартировало художественное училище). Рама по габаритам фантастически вписывалась в простенок, соответствие пропорций поражало, пройти мимо было нельзя.

Я и не прошла. Так началась стенгазета факультета под названием «Газета». Каждый раз она имела новое название, а оформленные материалы прикреплялись булавками к холсту. «Цветик-семицветик» — из ситцевых аппликаций, экзаменационная «Аппасессионата» — на «морозных» серебристых обоях сессионного января (эх, не знали мы тогда, что спустя 45 лет родится журнал «Замыслы», вручную расклеивающий по страницам листочки деревьев!..). Фотографии (а снимала я беспрерывно) нещадно воровали, особенно лица любимых педагогов, так что мы стали их приклеивать и однажды даже выпустили номер «Утраченные иллюзии»: на большом листе розовой бумаги торчали только подписи («Г. В. Титова за пасьянсом „Могила Наполеона“» «Б. А. Смирнов в мире голого чистогана», «В. А. Сахновский на встрече со снобизмом и дилетантизмом»), а вместо фотографий зияли дыры, подпаленные спичкой…

Делали мы «Газету» вдвоем: за дизайн отвечала Таня Пономаренко, на два курса младше. Интересно, что, поварив эту кашу, мы так и распределились в последующей жизни: мания печатного слова приговорила меня к «ПТЖ», а художественная Танька основала галерею «Борей», и мы живем последние четверть века в сопоставимых по бедности и духоте артподвалах…

В дни выхода «Газеты» к стенке было не протолкнуться, а меня периодически вызывали для проработки на партбюро факультета, особенно тучи сгустились, когда слово «Газета» мы написали огромным черным модернистским шрифтом газеты «Правда». Это смешно, но это же было! Смешно и другое: когда на заседаниях родной кафедры потом регулярно «прорабатывали» «Представление», то элегически произносили: «Вот раньше была стенгазета, вот это было — да…» Как будто не я ее делала, включая поздравительные выпуски по случаю защит диссертаций нашими педагогами (нафотографируешь, ночью проявишь-напечатаешь-сделаешь — и вот висит в 9.30, к первой паре, спецвыпуск).

Когда, окончив институт и отработав год завлитом «на северах», я поступила в аспирантуру — меня «кинули» возрождать стенгазету (за год факультет стосковался), а в помощь выделили третьекурсницу Лену Саломатину. Почему-то очень отчетлива картинка: кафедра, и входит эта третьекурсница — ныне Елена Всеволодовна Третьякова, профессор и проректор. С тех пор мы с ней и дружим. Но номеров сделали немного. Почему — точно не помню, надо бы спросить, но все бежим куда-то по делам…

***

В общем, факультетский коридор располагал к издательской деятельности. И начали мы «Представление» с плаката в коридоре «Журнал родился!» и «круглого стола» для создания манифеста, как и полагается приличным людям. Кроме упомянутых, с нами в тот исторический момент была еще Света Мурза.

— Чего мы хотим? К концу института выясняется, что студенты не только ничего не хотят, но очень мало могут. Особенно в малых жанрах, — произносила я не потерявшие до сих пор актуальности слова. Десять лет спустя мне удастся пробить в учебный план семестр «разных жанров» — и «Представление» сыграет тут свою роль.

Но делали мы журнал не институтский, берите выше — мы зарождали театральную печать города, нашим адресатом была «театральная общественность» как таковая!

«Представление» (отличное, кстати, название!) — это было наше идеальное представление о профессии. «Представление» — это был театр, представление. «Представление» представляло миру новых авторов.

— Правдивое отражение текущего театрального процесса в его многообразии! (Потом это станет основой «ПТЖ».)

— Главным принципом подхода к спектаклям должна быть диалогичность! (Это тоже перейдет в «ПТЖ».)

— Возрождая многообразие театрально-критических жанров… (Возрождение жанров будет основой основ и для «ПТЖ».)

— Одной из главных задач журнал ставит сплочение всех людей творчества в нашем институте, в городе, в стране (чем не «ПТЖ»?).

— Единственными критериями отбора материала в журнал являются его актуальность и высокий профессиональный уровень! (На том стоим и сейчас.)

Он назывался «студенческий художественный театрально-критический». Все слова были важны, мы хотели возвратить театральной критике художественность, это станет и фетишем «ПТЖ», особенно в первые годы.

Рубрики — «Очень передовая статья», «Явления», «Переживания», «Личное» (его намертво занял своими произведениями Вадим Драпкин, и оно исчезло вместе с ним, растворившимся к концу института в кино-артхаусе, а теперь живущим в соцсетях постами крайне религиозного свойства). «ПроблеМЫ» (то есть проблемы, как видим их мы). «Дoма» (то есть — учебные спектакли). «Оттуда» (зарубежный театр). «Разъезд» (ездили мы мало, но все же…). «Побеги» (тут и наши «побеги» туда-сюда, и молодые побеги искусства). «Гости» (встречи с М. Левитиным, Т. ШахАзизовой и др.). «Манифесты» (не только наши, было напечатано, например, переведенное Г. Хасиным предисловие к книге Арто «Театр и его двойник» или выступление Тацуми Хиикаты о танце буто).

Рецензии, проблемные статьи рождались, конечно, во многом из курсовых — тех, что, по сути, были уже статьями.

Автор был главной фигурой. Каждая статья открывалась фотографией этого автора и его ответами на вопросы новой, свежей анкеты: «Отчего вы всегда ходите в черном?», «Почему люди не летают?», «А правда ли, что Бомарше кого-то отравил?»

***

И вот тут мы возвращаемся к ковшику. Когда в самом начале лета 1987 года Леня Попов вернулся из армии, у меня дома уже сутки делался второй номер. Был раздвинут стол, за которым в восемь рук мы вырезали и расклеивали фотографии в пять экземпляров напечатанного, вычитанного и переплетенного в мастерской на Литейном «Представления». Поначалу я выбивала из института какие-то копейки на машинистку, потом сбивала на перепечатке пальцы Оля Каракаручкина.

Видимо, наскоро бросив дома армейский рюкзак и едва ли переодевшись, Ленька рванул на Железноводскую, 31, чтобы не упустить момент, схватить за хвост ускользавшее от него журнальное счастье. Думаю, он даже не успел поесть, поскольку в комнату вошел, энергично поедая из прихваченного на кухне ковшика оставшуюся с утра холодную манную кашу: «Ну, что тут у вас?!» Я и сейчас так и вижу его с этой ложкой и кашей, не желающего терять больше ни минуты. («Л. Попов — всегда хочет есть» — отмечено в списке действующих лиц капустника «Протокол нашей жизни».)

Спустя три года в такой же июньский день (а память как будто слепляет их в один), когда мы опять клеили очередной номер, в квартиру ворвался, каким-то образом узнав мой адрес, еще один персонаж — получивший в этот день Театр на Литейном Гена Тростянецкий. Примчался с предложением варить общую творческую кашу, создать что-то такое при театре… Горячился, махал руками… Это было вдохновенно, и мы согласились, хотя и пугнулись его напора. Но ни во что конкретное дальше дело не вылилось. А вообще-то, по сути, через год вылилось в Идею «ПТЖ», возникшую именно в Театре на Литейном, на фестивале Камы Гинкаса…

Возникший Попов, конечно, сразу же стал двигателем нашего прогресса, тем более — коллектив-то был девичий… Статьи читали и правили все, каждый. Эти студийные законы, безбрежная демократия сохранятся и в «ПТЖ», на том и развалится первая редакция (ну, вы помните «Современник», и как все начиналось, и чем все кончилось). Живы эти правила по сей день. Недавно текст одной моей студентки, который мне нравился, редакция большинством голосов постановила не печатать. Тут я очередной раз вспомнила «Представление»…

Я, педагог, была рядовым членом редколлегии, М. Бенкендорфом и М. Пугелем. И вот точно — никакой руководящей должности мне было не нужно, «Представление» — это было вдохновение, студийное веселье, хотя мы писали тексты и так уставали от «производства», куда там!

В журнале было много серьезных статей, но в «Лицах» мы практиковали пародии. Если бы нынешние читатели помнили ведущих критиков тех лет, они бы оценили!

«Апокалиптические константы» (В. Гульченко о «Сиде» в постановке Ж. Десарта, в пересказе А. Левшина): «Сиду ли под стать стать и под силу быть героем нашего нелепого в своей административно-хозяйственной несуразности времени? Нужен ли этому юноше-убийце отца собственной любимой — нимбу святого подобный ореол воина-победителя, когда на дворе такое?».

А. Свободин. Размышления о спектакле БДТ «На дне» для газеты «Московские новости»: «К 70-летию Великого Октября известный советский режиссер Г. А. Товстоногов поставил на сцене Большого драматического театра им. М. Горького спектакль по пьесе М. Горького „На дне“. Как известно, эта пьеса написана в 1902 году, что дало повод некоторым критикам упрекать Георгия Александровича в том, что он не откликается на перемены в нашем обществе…».

Наброски будущей рецензии Н. Крымовой: «В ТЮЗе — как положено — полукруглый зал. Ряды разбегаются, как круги по воде. (Не забыть потом вычеркнуть это сравнение.)

За окном остался прозрачный (конец мая) вечер, а здесь было дымно и сумрачно. „Дыма без огня не бывает“, — сказал бы об этом А. Д. Попов.

Когда я так входила в спектакль? В довоенном детстве — в „Синюю птицу“. Несвежесть костюмов, непреодолимое увядание перестоявшихся щей — это я разглядела позже, на студенческой практике».

Пародии писались почти всегда анонимно, и сейчас не вспомню, кто автор какой. Ну, а автора этой пародии как забыть? Это был студент Попов, пародировавший педагога-критика Дмитревскую: «…Гирлянды новогодних лампочек… Разлиты посреди двора помои… Цитаты из моих старых рецензий… Слияние (или соединение?) деталей разных спектаклей в одном… Теза. Антитеза. Ситез тез.

Настало время сказать, что это. Это спектакль.

Спектакль, который стал программным, хотя стать им был не должен. Не мог. Не хотел. Не желал. Не пытался. Диалектика жизни.

Свет. Музыка. Фигуры. Пауза. Оформление. Решение. Ассистент режиссера.

…А пьеса слаба, плоха, худа, ничего не рождает, ничего не вызывает и никакого отношения не имеет. Вопрос с ней решен однозначно: нет».

Ленька, Ленька, Ленька… Мы перебрасывались орг. проблемами, пересекая институтский двор, опаздывая на занятия (я — учить, он — учиться). Полусловом, очень быстро обсуждали что-то в институтской столовке, поедая капустный салат (Бойкова не сдала, Маликова сдала, в Учебном театре вырубили свет и фоток не будет, эх, жизнь наша руководящая…).

Планы (наши с Ленькой планы) были глубоко центробежными. Тем более — это было время бурного студийного движения, бесконечных новых групп, проектов…

В одном из моих капустных текстов картина выглядела так: «Пустое пространство. По сцене ходят носороги, собаки и лягушки. О. Каракаручкина сидит за пишущей машинкой и все время печатает одно и то же предложение. Иногда подходит Л. Попов и расставляет в этом предложении знаки препинания — каждый раз разные. После этого он набирает номер телефона.

Л. Попов. Марина Юрьевна, завтра в 6 утра в ДК слепоглухонемых выступает Театр Жестокости (пауза). Понятно. Тогда послезавтра в 3 часа ночи в гардеробе БДТ — кооперативный театр из Малого драматического (пауза). Понятно. Тогда — сегодня через полчаса в оркестровой яме Кировского театра — массовая акция «Мы из андеграунда» под руководством Юхананова (большая пауза, Л. Попов слушает). Тогда до свидания.

И. Бойкова (долго ищет по сцене что-то, не находит, обращается к Каракаручкиной). Оля, ты не видела тут листочка из 256 варианта моей рецензии на непоставленный спектакль Додина?

О. Каракаручкина. Ира, мы же опубликовали его в № 5!

И. Бойкова. Как, уже? А остальные отрывки?

Л. Попов (звонит по телефону). Марина Юрьевна, тут студия «На четвереньках» в Юсуповском дворце, студия «Без зрителей» на стадионе им. Ленина, а в пятницу… (пауза, Л. Попов долго слушает.) Тогда до свидания.

О. Каракаручкина. А где Надя, Даша, Катя?

Л. Попов. Надя и Даша все время сидят на ступеньках лестницы СТД и что-то переписывают. Про них спрашивают — кто такие? — но уважают…

Входит М. Дмитревская, обремененная склерозом и творческими намерениями студента Толи Юркина.

М. Дмитревская. Что-то я хотела сказать… Да, тут в СТД будет выступать группа — у них обрезаны уши и носы. Л. И. Гительман говорит, что это очень интересно. Еще организовали студию Стржельчик и Басилашвили, а ваш, Леня, театр слепоглухонемых оказался кооперативом из театра Комедии. Г. Егоров возглавил Художественный театр, а студент финского курса Алексеев, которому я в прошлом году поставила двойку, организовал «Общество любителей искусства и литературы». Все надо смотреть (падает и не встает)«.

Кстати, именно в «Представлении» родился автор фельетонов М. Пугель, а цитаты А. Кугеля сразу были начертаны на наших знаменах и страницах и потом лишь переместились вместе со знаменами в «ПТЖ».

Еще мы любили анонсы. УЧРЕЖДЕНИЕ медали для главных режиссеров Ленинграда «За освобождение Кресла».

ОТКРЫТИЕ народного театра Транспорта! В репертуаре С. Стратиев «АВТОБУС», Н. Семенова «ТРОЛЛЕЙБУС», Т. Уильямс «ТРАМВАЙ ЖЕЛАНИЕ».

ПРЕМЬЕРА НА НОСУ! Репортаж о репетициях «Сирано де Бержерака» в Театре им. Пушкина! НЕ ПРИЕДЕТ ПИТЕР В ПИТЕР (материалы к непредстоящему визиту П. Брука в город на Неве).

И опять периодически устраивались проработки. Собиралась кафедра, вставала зав. кафедрой профессор Галина Алексеевна Лапкина — и… Неутомимый Ленька обязательно фельетонно стенографировал ход очередного «цензурного комитета».

«Кафедра истории и теории советского театра… заслушала доклад члена редколлегии М. Ю. Дмитревской «Как и зачем выпускается наш журнал».

М. Ю. Дмитревская. Знаете что?! Делать в нашем институте журнал — это безумие!

П. В. Романов. Ну-ну…

Дмитревская. Денег ни на что нету!

В. П. Якобсон. Ш-ш…

Дмитревская. Не «ш-ш»! Машинистка перепечатала 15 страниц бесплатно и считает это за подвиг! Что касается помощников… Эти помощники — 2, 3, 4 курсы — ничего делать не хотят!

Л. Г. Пригожина. Я получила распоряжение ознакомиться. Ознакомилась. Криминала нет.

Т. А. Марченко. А помнится, были газеты, висели на стенках… Агитируйте, пропагандируйте и провоцируйте студентов! Они у нас постарели.

Надя Маркарян. На мой взгляд, более игровая манера должна быть у журнала.

Лапкина. Еще более игровая?!

Аня Иванова. Это попытка опробовать профессию. А то ведь и потребности такой не возникает. Даже нас, редколлегию, подталкивает Марина Юрьевна.

Леня Попов. Наши студенты — это наши студенты, вы же их знаете. Это не студенты, а большая проблема. В принципе мы ведь не для студентов делаем журнал. Студенческим он называется постольку, поскольку его делают студенты: мы. А не потому, что он для студентов или для института.

Лапкина. То есть, это как — не для института?! Вы что, считаете себя неформальным объединением? Какая цель у журнала? О чем вы хотите оповестить мир?

Дмитревская. У нас есть рубрика «Дома», она иногда пустует, это нехорошо. Но в принципе она — одна из многих. И это нормально.

Лапкина. И все же — каков статут вашего журнала? Это что, неформальный самиздатовский орган?

В. В. Иванова. Студенчество, кажется, вполне формальное объединение. «Представление» — профессиональный студенческий журнал. Кроме того, на данном этапе — явление города.

Александр Платунов (аспирант). Вам не хватает брутальности! Меня ваш журнал не удовлетворяет. Он оторван от общественных проблем, домашний такой журнал.

Дмитревская. Да просто наш театр далек сегодня от общественных проблем, что нами и отражено!

Конечно, сейчас интереснее заниматься общественными проблемами, говорить о чем угодно вообще, а не о театре! Что мы все часто и делаем! И забываем о театре, и теряем свою профессию! А надо ее не терять, что мы и пытаемся напомнить!

Платунов. КАКУю ТАКУю профессию?

Дмитревская. Театрального критика!

Платунов. Такой не существует!

Ирина Давыдова (аспирантка). Просто авторы журнала выражают не себя, не свое мышление и не свое поколение, а уровень, мысли, стиль и поколение Марины Юрьевны!

Лапкина. В последнем номере у вас, извините меня, много саморекламы. И много Марины Юрьевны. Два материала на номер — это, Марина Юрьевна, знаете ли, много.

Дмитревская. Если вам так хочется, вы моей фамилии там вообще больше не встретите!

Ю. М. Барбой. Уровень самовыражения, на котором вы держитесь, — он вполне достоин. Про поколения говорим. Это само собой не делается. Если не ощущают себя поколением — значит, не ощущают. И ничего не поделаешь. А что Марина Юрьевна невольно влияет — это ведь нормально. Это их журнал. А статус — если уж о нем говорить — это журнал нашей кафедры! Как это ни смешно!..

Лапкина. Нет! Это не журнал нашей кафедры! И это абсолютно не смешно!"

Спустя несколько лет, когда возникнет «ПТЖ», его будут обвинять в том, что там много Дмитревской и все пишут «из одной чернильницы»… А еще спустя десятилетия, когда зрелый «ПТЖ» начнет делать молодежные номера, отдавая целую книжку журнала в неподцензурные студенческие руки, с такой же жесткостью на факультетском СНО педагоги Е. В. Маркова и П. М. Степанова будут обсуждать один из студенческих номеров, вменяя третьекурснице Оксане Кушляевой: «Вас и ваших текстов так же много в молодежном номере, как много бывает в обычных номерах Дмитревской».

Ну, в принципе, если посмотреть на этот номер «ПТЖ», — Лапкина была абсолютно права. Абсолютно.

«Мы подвержены влиянию, или кругом одна Дмитревская» — стенографировал иронический Попов. Мыто точно знали, что это вранье: если у «Представления» и была настоящая цель — то это стирание стилевой унификации, выработка оригинального, свежего авторского стиля, мы хотели литературы, игры, статьи как формы, мы готовы были прятаться за псевдонимы, только бы был текст, так что обвинения в «дмитревском влиянии» были обидны и для меня, и для ребят.

«Представление» было — детство.

Первая редакция «ПТЖ» — юность.

С 1996 года «автор» поменялся, и начались «мои университеты»…

В «детстве» мы много смеялись, пили чай с сушками, а члены редколлегии Попов и Дмитревская наперегонки писали капустники про родное «Представление». Им отводился один день в году: 1 января в 17.00 мы бросали родных и собирались у Леньки дома, его мама Лина Ароновна накрывала стол, и мы праздновали Новый год.

Ну, например, капустником «Наша жизнь в искусстве» Ленька отвечал моему предыдущему капустнику про студийность.

«Л. Попов (входит). Здравствуйте, Марина Юрьевна. Сегодня Рома Смирнов и его группа — помните, я вам рассказывал? — выступают в ДК сантехпросвещения. Весь сбор со спектакля идет в пользу Юхананова (уходит).

Д. Крижанская. Это не искусство, это бред сумасшедших, это профанация, это черт знает что! Мы с Надькой написали статью об этом, но „Театральная жизнь“ делает вид, что ничего не получала, а Алю Кравцову не устраивают какие-то формулировки! Ей нужны формулировки, когда искусство захватывают такие вот, как этот ваш Юхананов и с кем вы там еще носитесь! Сегодня вы над ними смеетесь — а завтра они вас на первом столбе!»

Первые номера художественно оформляла студентка-сценограф Катя Шапошникова. Когда она уехала, какими-то картинками — с миру по нитке — оформили один из номеров.

А потом в моей жизни возник Резо Габриадзе. И быстро понял, чем завоевать расположение: однажды комната в квартире Битовых на Невском, 110, в которой останавливался Резо, оказалась буквально устлана к моему приходу графическими обложками для журнала «Представление», весь паркет в этих черно-белых «кляксах» с названиями рубрик… На страницах «Представления» впервые появился и его «Перламутровый веер», потом перепечатанный в «ПТЖ» № 4. «Я печатаюсь в наиболее социально незащищенных изданиях», — декларировал Резо. Нынешний юбилейный «ПТЖ» тоже выходит в обложке Габриадзе. Прошло 30 лет…

Постепенно наш «самиздат», лежавший в читальных залах Театралки, библиотеки СТД в Москве, в ленинградском Доме актера, в институтской читалке и пользовавшийся достаточной популярностью (последние страницы — «Обратная связь» — отводились для отзывов читателей), стал действительно известен. Мы были самый настоящий театральный журнал и просили всех считать его таковым! Мы проводили встречи с читателями, совершенствовались «полиграфически», а главное — сочиняли и сочинили 10 номеров, непохожих друг на друга. «Представление» представилось на страницах журналов «Театр» и «Искусство Ленинграда», и всей редакцией мы ездили в Москву на какую-то конференцию театральных изданий. Как настоящий журнал. Мы и были настоящий журнал. Настоящий. И пусть бы все уже замолчали.

Когда редакция «Представления» окончила институт, ко мне пришел Ленька и сказал: «„Представление“ должно умереть вместе с нами». «Нет, — ответила я, — его будут делать следующие». И снова повесила на стене бумажку: «Кто хочет…». И солнечной осенью 1990-го первым… пришел Леня. За ним, не желая уступать территорию журнального дела, по объявлению явились прошлые «представленцы», а уж потом — новенькие студенты.

Мания журнала не слабела.

Стало тесно, многолюдно… И вот тогда я договорилась с Олегом Ивановичем Пивоваровым, и компания окончивших институт первых «представленцев» составила ленинградскую редакцию «Театральной жизни». В нее уже вошли Феофанова и Крижанская, а Маликова и Каракаручкина двинулись другими тропами.

Последний номер «Представления» делали Э. Гафарова, Н. Млынская, П. Полуйко, И. Карябкина, Е. Емельянова, Е. Николаева и я. Но счастья уже не было.

Номер вышел в феврале 1991 года и сообщал моим пером, что журнал не выходил год, пока «группа товарищей, которая, быть может, станет редколлегией „Представления“, вычитала, собрала, склеила и пр. новый № 10, который мог стать юбилейным для прошлой редакции. Не скрою, расставание было грустным. Все-таки четыре года, проведенные с И. Бойковой, Н. Маркарян, О. Каракаручкиной, Л. Поповым и И. Маликовой, были счастливыми годами для „Представления“. Сможет ли журнал существовать дальше — покажет жизнь. Нужен ли он в изменившихся погодных условиях обилия неформальной печати? Покажет та же жизнь. Она уже показала, что для прошлой редколлегии дело делания „Представления“ не было лишним: институт окончила группа не только профессионально одаренных людей, но людей, умеющих делать журнал. Они теперь — молодежная редакция „Театральной жизни“ (читайте грядущий № 7 „ТЖ“), и, провожая их с Моховой улицы в Кисельный тупик г. Москвы, утирая слезы радости, мы машем носовыми платками: „Счастливого пути, Ира, Инна, Леня, Надя, Даша! Поживем — увидим“».

Шел февраль 1991-го. «Представлению» исполнилось 5 лет. Молодежная редакция «Театральной жизни» не захотела позиционировать себя как компания, сложившаяся в «Представлении», они начинали как бы новую жизнь, никак не представили в первом номере свою прошлую общую биографию, и я, обидевшись, помню, писала тогда Леньке, что петух не успел прокукарекать даже один раз…

Подходила весна 1991-го. До возникновения Идеи «ПТЖ» оставалось чуть больше полугода. Но об этом никто тогда даже не догадывался…

(Продолжение следует.)
Ноябрь 2017 г.