Анна Алексахина — народная артистка России, ученица Игоря Владимирова, актриса театра им Ленсовета. Катерина Васильева — ученица Сергея Женовача, выпускница ГИТИСа, работает в Студии Театрального Искусства. Мать и дочь, петербургская и московская актрисы.

Алексахину и Васильеву я знаю давно, с тех времен, когда младшая из них была ученицей средней школы, носила прическу со множеством цветных резиночек и любила комедийные спектакли в Ленсовета. Мне запомнилось, как однажды после спектакля Аня торжественно сказала: «Сегодня Катя шла в школу самостоятельно». Я не успела восхититься, как Анна добавила: «А я бежала следом и из-за угла следила за ней». Катя росла домашним ребенком, и потому в семнадцать лет уехать учиться в Москву было серьезным и смелым шагом. В первую очередь для ее родителей (отец Катерины Васильевой — актер театра Комедии им. Н. Акимова Александр Васильев).

Алексахина и Васильева востребованные актрисы, они живут между двумя городами в столь насыщенном графике, что этот разговор не мог состояться у нас несколько лет. И наконец мы все втроем встретились в петербургском Доме актера для того, чтобы поговорить о театре и о профессии. Началось все с воспоминаний.

Анна Алексахина Когда ты была маленькой, мы старались не приваживать тебя к театру, не хотели, чтобы ты паслась за кулисами и маялась в гримерных. Думали, будет лучше, если ты будешь жить своей детской жизнью и в театры ходить как зритель. Конечно, мы с тобой пересмотрели все сказки, а иногда брали тебя и на вечерние премьеры. Помню, на премьере «Самодуров» мы сидели в ложе, и в финале, когда происходит всеобщее примирение и Лунардо—Мигицко обнимается с дочкой (ее играла Света Письмиченко), все воодушевлены и радуются, ты вдруг упала мне в колени и начала надрывно плакать от переполнивших тебя эмоций. Я это запомнила.

Катерина Васильева И сейчас расчувствовалась… В детстве я и не мечтала быть актрисой, просто наслаждалась каждым днем.

И это было прекрасно: упоительная игра с утра до вечера. Конечно, я любила ходить к вам с папой на спектакли, и «Виновника торжества» в театре Комедии посмотрела раз двадцать. Хотя я понимала, что на сцене мои мама и папа, но не воспринимала вас как своих родителей, верила в магию персонажей. И в то же время испытывала огромную гордость за вас, и мне очень хотелось, чтобы взрослые в зале знали, что это мои родители. Так что я могла сказать соседу по креслу: «А это — моя мама!»

Алексахина А помнишь, как тебя взяли сниматься в кино? Ты училась в третьем классе, вдруг вечером звонок: «Вы знаете, что Катя утверждена в фильм немецкого режиссера на роль дочки Бетховена? Мы приходили в школу и выбрали ее». Я ответила, что ничего не знаю об этом, спрашиваю тебя, а из твоей комнаты доносится: «Я не хочу!» Ты усыпляла нашу бдительность. Мне казалось, что на том все и закончилось. Правда, было еще удивительное приключение с балетом Бежара. Лет в восемь на детском дне рождения тебя высмотрела помощница Бежара по «мимансу». У тебя были примерки пачки, грим, репетиции с Бежаром, а я волновалась за кулисами, и мне кричали: «Где мама девочки?» Ты же норовила поговорить с Бежаром, чтобы «освежить свой французский». И пока я листала блокнот, где были расписаны твои выходы, ты решительно отстраняла меня и спешила на выход «балетной пробежкой». Я-то думала, что у меня гиперактивный и рассеянный «близнец», а ты оказалась очень собранной, сосредоточенной и на удивление профессиональной.

Васильева Да, мой дебют состоялся в Мариинском театре. Но это потом оцениваешь чудеса, которые с тобой происходят в детстве. Тогда я не могла понять, почему все удивляются, когда я говорю, что мои родители актеры. Ваша работа казалась мне обыкновенной.

Алексахина Но с возрастом ты стала тяготиться этим. Я помню, однажды ты пришла из школы и сказала: «У нас новая математичка, и она ко мне хорошо относится не потому, что я твоя дочь». Мы, конечно, все это мотали на ус.

Васильева Ты хотела, чтобы я стала врачом.

Алексахина Наверное, все родители хотят, чтобы их дети стали врачами.

Васильева А потом у меня появилась мечта стать Маргаритой Тереховой из «Собаки на сене». Я выучила всю пьесу наизусть. На голову надевала колготки, как косы, к талии привязывала одеяло — это был кринолин, вбегала в комнату и долго раскланивалась перед зеркалом. А вот теперь я не люблю кланяться. Более осмысленное отношение к театру у меня появилось в 9 классе, когда я стала участвовать в школьных спектаклях. У нас в школе была очень талантливая режиссер Анжела Паульс, которая в тандеме с учительницей французского ставила спектакли для международного фестиваля французского театра нефранкоговорящих стран. И там я сыграла свою первую роль — Чио-Чио-сан.

Алексахина А мы с папой потворствовали твоему увлечению потому, что это было на французском языке, и прохлопали, что это — театр.

Васильева Я была счастлива, потому что нас бесконечно отпрашивали с уроков и репетиции были сладостной возможностью не сидеть на занятиях. Мы даже гастролировали, были в Литве, во Франции на фестивалях. И однажды поехали на фестиваль в Щукинское училище в Москву.

Алексахина И там тебе дали приз за лучшую женскую роль.

Васильева Мне так понравилось в Щуке, что захотелось там учиться.

Алексахина Вот ты нас и огорошила. Вдруг сказала: «Я решила попробовать поступать в театральный институт». Мы с папой растерялись: ты училась в прекрасной школе, где очень сложное обучение на двух языках, я мечтала для тебя о Сорбонне, и вдруг — театральный! Но отговаривать мы не стали, сказали: попробуй. А ты нам говоришь: «Поеду в Москву, здесь все будут говорить, что я поступила, потому что я ваша дочь». Ты даже свою программу нам не читала. Только сообщала, что выбираешь, и я тебе что-то робко советовала. Да я и сама боялась слушать. Честно говоря, я тогда зажмурилась и ждала, чем все это закончится. Благо экзамены в театральные вузы в начале лета.

Васильева Да, тогда на меня повлияло еще то, что я посмотрела «Вишневый сад» Някрошюса. Неделю потом вспоминала атмосферу, жесты, мизансцены, просто бредила этим спектаклем.

Алексахина Тут мы с тобой совпадаем. Мой самый любимый спектакль — «Отелло» Някрошюса.

Васильева Это был тот театр, в котором я мечтала оказаться. Сейчас же мне неважно, в какой стилистике, с каким набором выразительных средств сделан спектакль, главное — чтобы он воздействовал на меня эмоционально. Я хочу работать в таком театре, который тревожит. И потому мои пристрастия меняются, например, на той неделе я посмотрела в театре Моссовета «Машеньку» с моей подругой Надей Лумповой в главной роли, теперь, когда я нахожусь под сильным впечатлением, мне кажется, что я с удовольствием сыграла бы в таком спектакле. Но вообще-то, когда я поступила в ГИТИС и оказалась в мастерской Сергея Женовача, то почувствовала, что это абсолютно мое, это очень мне близко.

Алексахина А я с таким пиететом отношусь к тому, что делает Женовач, что когда ты поступила к нему в мастерскую, то для меня это было неожиданностью, практически чудом. И через тебя я приобщаюсь к его искусству, наблюдаю, как он растит учеников в своем волшебном театре. И как он тяжело трудится. Потому, даже если у меня остаются какие-то вопросы после ваших спектаклей, я все равно понимаю, что это не пущено на самотек, не режиссерская лакуна, как это часто бывает. В спектаклях Женовача продуман и создан каждый микрон, там не бывает дыр и пустот. И потому мне не хочется внедряться со своими советами тебе. Да я не все твои спектакли и видела, находясь на расстоянии и со своей занятостью.

Васильева А я из твоих нынешних спектаклей еще не видела «Иллюзии». У меня к тебе есть вопрос. Какой драматический спектакль ты посмотрела первым?

Алексахина Я очень много смотрела детских спектаклей, но сформировал меня, наверное, ТЮЗ, туда мы ходили чуть ли не каждую неделю. Это была эпоха Корогодского. Мне кажется, сейчас дети так часто не ходят в театры. Среди моих студентов мне встречались очень одаренные люди, которые к моменту поступления вообще ни разу не бывали в театре. Сама я, когда пришла поступать к Владимирову, именно его театр знала очень смутно. Но, поступив, начала ходить в театр Ленсовета, смотреть спектакли, и это не могло не очаровать. Ведь это была пора его расцвета. Мне кажется, что по данным я не была артисткой Владимирова. У него все были музыкальные, пластичные поющие, а я никогда не пела, только напевала. В тот подростковый период я казалась самой себе какой-то корявой, а его артистки были красивыми, длинноногими.

Васильева А если бы ты сразу не поступила, то стала бы поступать на следующий год?

Алексахина Не знаю. Да и нет смысла теперь об этом говорить.

Васильева А кого можно считать «владимировским артистом»?

Алексахина Говорят, что бывают мужские и женские режиссеры, Владимиров, конечно, считался женским режиссером, благодаря своей музе и Галатее — Алисе Фрейндлих. Но его «альтер эго», на мой взгляд, был — Равикович. Актер, обладавший мягким, тонким юмором, трагифарсовой природой и глубиной. Игорь Петрович обожал трагифарс. В юности мне повезло, что меня брали в работу другие режиссеры и они были абсолютно разными. От Олега Левакова, который открыл мою характерную природу, до Кшиштофа Бабицкого, который поставил у нас спектакль о Кафке. То есть был огромный диапазон работы с режиссерами разных школ, направлений, взглядов, благодаря этому я убедилась, что артист должен быть в каком-то смысле «театральным полиглотом» и уметь открываться всему. Потом у нас в театре начался период Владислава Пази. И он был очень важен для внутренней стабильности. Для моего поколения пик творческой формы пришелся на период, когда Владимиров уже отошел от дел и у нас было полнейшее безвременье. Тяжело. И потому для нас было важно появление Пази, который к тому моменту уже поставил в Комиссаржевке «Даму с камелиями» и «Самоубийство влюбленных» — спектакли большого стиля. Мой любимый спектакль Пази, в котором я была занята, — «Фредерик, или Бульвар преступлений». С каким удовольствием играли! Сколько придумали вместе с режиссером! Там возник настоящий ансамбль.

Васильева Даже я смотрела «Фредерика» почти столько же раз, сколько в детстве «Виновника торжества».

Алексахина На излете эпохи Владимирова я очень мучилась тем, что все происходящее в театре казалось мне недостаточно глубоким. Даже думала уходить и ездила показываться в Москву. Потом появился Владислав Пази, и нас всех как будто пристегнули ремнями безопасности. Оказывается, артисту нужен такой период стабильности. Пази пригласил на постановку Клима. И это для меня стало одной из редких встреч в театре с художником. Потому что можно всю жизнь что-то репетировать и играть, но так и не встретиться с художником. Клим открыл мне другой театральный язык, мне было очень легко с ним репетировать. Но вот настало время, и Пази позвал в театр Юрия Бутусова. И мне вместе со всем театром, пристегнутым ремнями, пришлось катапультироваться и лететь. Работать с Бутусовым очень тяжело, но это такой драйв, получаешь колоссальную энергию, что-то открываешь в себе. Как правило, он чего-то от тебя хочет, и ты хочешь, чтобы у тебя получилось, но непонятно, как это сделать. И ты куда-то тыкаешься, никак не можешь это поймать… а что — «это» — невозможно объяснить словами. Но ты находишься в настоящем творческом поиске. Я вот сейчас читаю дневники Константина Сомова, и он описывает муку художника, который каждый день соскребает и смывает уже написанное. А у артистов есть проблема — они не хотят меняться и развиваться. Зачем мне меняться, если публика не хочет этого? Один из парадоксов актерской профессии в том, что в какой-то момент твой опыт становится проблемой, он тебя не защищает. Мне говорили после «Трех сестер» Бутусова: «Ну зачем вы надели это черное платье? Зачем вы там орете? Вы ведь такая милая, вам надо локоны трубочкой носить, а это все вам зачем?» Зрители не хотят, чтобы ты менялся, и ты не хочешь, ведь это тяжело, а ты уже пристегнут, у тебя везде подушки безопасности, зачем куда-то вылезать? Но мне было скучно. Я стала думать: только бы меня не заняли в новом спектакле. А артист так думать не должен, потому что это полная хана.

Васильева Я с огромным уважением и восхищением наблюдаю сейчас за тем, что делает в вашем театре Юрий Бутусов, мне кажется, что благодаря ему у тебя начался новый профессиональный виток.

Я хотела вот о чем поговорить: ты всегда подробно разбираешь мои работы, мы советуемся друг с другом, конечно, что-то со стороны виднее и понятнее. Но советы давать просто, а изнутри все может быть совсем по-другому. У меня может быть совсем другая партитура, которая зависит от режиссера, от моего внутреннего самочувствия, от возможностей площадки, которые не понятны из зрительного зала. И даже находясь в одном профессиональном поле, нельзя понять всех нюансов существования актера в спектакле. Хотя мы с тобой, по понятным причинам, очень похожи, но на самом деле — мы совсем разные актрисы, у нас разная органика.

Алексахина Более того, я тебе скажу, с тех пор как я стала преподавать, я поняла, что у каждого артиста свой собственный путь и в результате обучения ты сам должен что-то про себя понять и найти ключ к своему замку, а в начале мы все заперты на замки.

Васильева Сделать это очень трудно, можно проработать в профессии всю жизнь, но так и не найти нужного ключа. Но если твоя судьба сложится удачно и ты сможешь понять, как устроен твой организм, то однажды случится то, из-за чего люди идут в эту профессию. Придет вдохновение.

Алексахина Да, это колоссальное наслаждение, которое я не могу сравнить ни с одним другим из доступных человеку удовольствий.

Васильева Помнишь, мы с тобой по очереди читали книгу Аллы Демидовой, и ты мне тогда сказала, что система Демидовой хороша только для нее самой. Потому что все мы устроены по-разному.

Алексахина Да, ведь речь не о тренингах и наборе упражнений, а о том, чтобы оторваться в вертикаль. Я могу тебе посоветовать что-то практическое, как встать, чтобы тебя было видно, сказать, в каком месте ты не дышишь или глотаешь окончания, все те вещи, которыми режиссер не будет заниматься, и ты мне тоже это можешь сказать, ведь мы прекрасно знаем друг друга, но понять, какая у тебя индивидуальность, в чем твоя сильная сторона и где ключик от твоего замка, можешь только ты сама. Я вот многое в профессии поняла только после сорока лет.

Васильева Я бы с удовольствием поработала в театре Бутусова.

Алексахина А я бы с восторгом — в театре Женовача. Когда я со стороны наблюдаю за его работой, то мне кажется, что он ставит спектакли так, как ткут ковры вручную, нитка за ниткой.

Васильева А Бутусов приносит и краски, и нитки, и ветки, и звуки, и муку, разбегается и опрокидывает это ведро. Краска медленно стекает, смотришь и понимаешь, что это — интересно.

Алексахина И тоже ковер получается.

Материал подготовила Виктория АМИНОВА
Октябрь 2017 г.