«Безприданница» по пьесе А. Н. Островского.
Совместный проект театра «Школа драматического искусства» и продюсера Леонида Робермана.
Режиссер-постановщик Дмитрий Крымов, художник Анна Кострикова

Главный образ этой «Безприданницы» (так, со звонким «з» писали это беспощадное слово во времена Островского) — киноэкран, он же окно в мир. Выдь на Волгу — и увидишь все то же: набережную, чугунную ограду, куртины и газон. Там семенит в шубе Крота из «Дюймовочки» Кнуров, пробегает крысьей побежкой татарин Вожеватов и — издалека долго — причаливает на своей «Лас. Точке» физкультурный, с галантными усами-стрелками Паратов.

В классическую пьесу Дмитрий Крымов вчитывает наш общий медийный бэк-граунд, осколки культурной памяти нескольких поколений, вероятно никогда не читавших текст Островского, но почти наверняка видевших фильм: кто старый знаменитый протазановский, кто рязановский, поновее, с усатым Никитой Михалковым.

Экран на сцене — очень удобная вещь, сейчас все его используют, но у Крымова он не средство, он — персонаж, действующее лицо, око народа: все, что показывают на экране, обретает выразительность, которой лишены лица, на экране отсутствующие. Персонажи пьесы превращаются в зрителей: вот они входят в кинозал, вешают одежду на крючок, садятся в кресла, ждут сеанса кровавой мелодрамы. Появляются среди них и лишь упомянутые в пьесе сестры Ларисы (в фильме Протазанова, кто помнит, действие начинается со свадьбы средней сестры): у той, что вышла за горца, в спектакле торчит нож из груди, визуальное воплощение реплики Вожеватова: «Женился и уехал, да, говорят, не довез до Кавказа-то, зарезал на дороге от ревности». Крымов очень внимательно читает пьесу, вот и вторая сестра появляется, и с ней муж, тот, что, как оказалось, не иностранец, а шулер. Все смотрят на экран, где показывают то трансляцию знаменитого футбольного матча Россия — Голландия 2008 года, то как будто фрагменты видео из камер наблюдения (так Карандышев увидит, как Лариса отдается Паратову), то караоке. Никто не свободен от готовых образов из массмедиа, они повсюду.

Лариса появляется в первой сцене в костюме цыпленка, из которого долго и с трудом высвобождается, буквально брыкаясь, толкаясь ногами, и, наконец вылупившись, уходит — маленькая актриса, уставшая от корпоративов. Крымов делает ее ресторанной певицей, потерявшей голос, неудавшейся провинциальной Чайкой, Ниной Заречной, местной звездой с нелепыми претензиями (а вот сами чайки ходят по экрану, неуклюжие, с оранжевыми толстыми клювами). Очень смешон список из десяти пунктов, который она с жеманной кокетливостью зачитывает своему будущему мужу Карандышеву: не буду застилать постель, не умею готовить, теряю ключи… Но готова сократить, да или вовсе отбросить — ради Паратова.

Сцена из спектакля. Фото Н. Чебан

Мария Смольникова — редкого дарования актриса, и, если бы ее не было, признается Крымов, он бы и не стал ставить эту пьесу. У Смольниковой необычное сочетание нервического темперамента и умения держать гротесковую форму, она трагический рыжий клоун, если такое возможно. Ее Лариса не просто жертва общественных отношений, она продукт этого мира, его детище, его плоть и его мечта: «Простовата? То есть глупа? — Не глупа, а хитрости нет, не в матушку». Кстати, Хариту Игнатьевну Огудалову играет мужчина, Сергей Мелконян, отчего отношения в паре мать и дочь обретают дополнительную остроту. Бородатая Харита активна, практична и энергична, она знает жизнь и умеет ее брать за яйца. С Паратовым она не разговаривает, а сразу бьет его, мутузит, валит, разрывая костюм: зачем, «окаянный, месяца два поездил, женихов всех отбил, да и след простыл, исчез».

Сцена из спектакля. Фото Н. Чебан

Из реплики Вожеватова про то, как Лариса любила Паратова («…чуть не умерла с горя. Какая чувствительная! Бросилась за ним догонять, уж мать со второй станции воротила»), — Крымов сочиняет жалкий, в стиле черного юмора монолог Ларисы, о том, как все это происходило, как ее за поездом мотало, как голос потеряла, как травилась, пила антидепрессанты. А ведь это Островский вставляет в речь Вожеватова, рассказывающего Кунрову о драме Ларисы, ремарку «смеясь»: ну да, да, все мы тут сплошная трагикомедия!

Ужасная, пошлая, несчастная, глупая, чувствительная…

Пьесу Островский писал в пореформенные времена, когда все в России со своего места стронулось, да и покатило, размазывая старый уклад, и непонятно, то ли создается новый, то ли просто лихорадит.

Е. Старцев (Паратов), М. Смольникова (Лариса Дмитриевна). Фото Н. Чебан

Как в 90-е ХХ века — кто-то богател внезапно, а кто-то и шел ко дну, никаких верных решений, все закачалось и поплыло, продали за долги «Ласточку», слили капиталы, уехали в Париж. Карандышев в этом спектакле кажется незадачливым мэнээсом, мелькнувшим в коротком эпизоде второстепенным лицом, Юлием Капитонычем Епиходовым, тридцать три несчастья, по прихоти случая вдруг оказавшимся с невестой, да не на своем месте. Да все тут — не на месте. И где бы ему быть, месту? Никто не счастлив, не спокоен, не справедлив.

Кнуров, вырастая исполином за спиной Ларисы, утешает ее знакомо-циничным: «Есть границы, за которые осуждение не переходит», уж чего там, стыда-то не бойтесь, мол, какой уж тут стыд. Тут «громадное содержание».

М. Смольникова (Лариса Дмитриевна). Фото Н. Чебан

Нет стыда, никто ничего не стыдится. Ни Паратов, в отклеивающихся усах, ни Мамаша, готовая унижаться, ни покровитель Кнуров, буквально заталкивающий Ларису под свою шубу. Ни Робинзон, несчастный, очень маленький человек в котелке (на экране мелькнет Чаплин) в исполнении Алины Ходжеваной, жалостно запевающей «Не покидай меня» на французском с сильным нижегородским акцентом.

Нет, ни грибы — волнушки, серушки, свинушки, зеленушки… и так далее — перечисляет Лариса, объясняя Карандышеву, чем они будут заниматься в деревне, — ни другие забавы не спасут, не успокоят, на юру, на виду, за стеклом, под небом голубым, уж сколько их упало в эту бездну. Никакой экзистенциальной тоски, в слово «Сартр» на двери сортира вставлена буква «и», мы не заблудились, живем мы тут, в этой странной смеси кино, театра и литературы, на полях программки, и судьба наша не меняется.

М. Смольникова (Лариса Дмитриевна). Фото Н. Чебан

Выстрел Карандышева, тщетно пытающегося повторить подвиг Паратова, стрелявшего в Ларису с монеткой, оборачивается клюквенным соком, заливающим ее грудь, нет никакого финала, нет развязки, нет катарсиса, все просто и повторяемо: фонарь, аптека, набережная, чайка, нет, не то, я — актриса.

Октябрь 2017 г.