Н. Погодин. «Кубанские казаки». Краснодарский театр драмы им. А. М. Горького.
Режиссер Кирилл Стрежнев, художник Сергей Александров

Помнится, поставил Борис Цейтлин в Краснодаре на сцене Музыкального театра оперетту Исаака Дунаевского «Белая акация». Случилось это лет десять назад, если не больше. Был фурор, спектакль номинировали на «Маску»… Тогда казалось: найден ход — ставить оперетку шире материала, стилизуя и обобщая эпоху, иронизируя над наивно-патриотическим сюжетом (в частности, о работе китобойной флотилии), привлекая наши знания об истории страны, наши воспоминания о времени и о себе, призывая на помощь другие искусства, особенно кинематограф.

Тогда же начались первые попытки этот самый советский кинематограф сценой проверить и освоить, превратить музыкальные кинокомедии (по сути, мюзиклы, к примеру, Григория Александрова) в Театр — и появились на арбатских подмостках вахтанговцев «Веселые ребята» в постановке Виктора Крамера.

Сейчас музыкальный фильм, перевоплощенный в спектакль, — дело распространенное. Но в резерве еще «Волга-Волга», «Весна», «Светлый путь» все того же Александрова, «Свинарка и пастух» Ивана Пырьева. Да мало ли! «Сердца четырех», «Трактористы»…

Кирилл Стрежнев в подведомственной ему Свердловской музкомедии внес в общий процесс «кинематографизации» свою лепту. На сцене его театра несколько лет назад явилось очень неожиданное «Обыкновенное чудо» в постановке Дмитрия Белова. В нем благодаря художественным фантазиям сценографа Юрия Харикова и следа не осталось от фильма Марка Захарова, ну разве что название. Спектакль был намеренно поставлен наперекор.

А недавно Стрежнев дал свою трактовку «Веселых ребят», но прямо с противоположных позиций. Он предложил сценическое решение, просто-таки основанное на фильме, учитывающее его, с уважением и едва ли не преклонением перед его создателями и исполнителями. Это была рискованная затея — показать одновременно на экране великих Любовь Орлову и Леонида Утесова, а на сцене — их современных интерпретаторов. Молодые исполнители Татьяна Мокроусова и Евгений Елпашев не копировали звезд советского кино, не подражали им. Они играли героев фильма, лишь намекая на оригиналы, стилизуя основные их черты и характеристики. Они существовали в диалоге и не боялись сравнений, даже шли на них. Но не ради соревнования, а с благодарностью и одновременно с чувством собственного достоинства. В спектакле повторялись знаковые сцены фильма, памятные с юных лет, — проходил пастух Костя, щелкая хлыстом, падала с двумя кринками на рухнувший забор Анюта, неудавшаяся певица Лена (Екатерина Куропатко), фальшивя, распевалась, поглощая сырые яйца, рушился с дерева влюбленный герой, исполняя знаменитое «Любовь нечаянно нагрянет», еле двигался катафалк под звуки джаза, и, как в кино, лил дождь… Повторялись так, да не так — по-своему, театрально, не скрывая условности сценической жизни героев, подключая искусство театра к игре в воспоминания. Стадо пастуха Кости, явившееся на виллу «Белый лебедь», сначала бодро маршировало, потом напивалось и было картонным в прямом смысле: артисты держали перед собой нарисованных коров и коз, как щиты. Все скотское было откровенно невсамделишным. Итальянский маэстро дирижер Фраскини в блистательном исполнении Евгения Толстова представал персонажем из немого кино, существующим преувеличенно, на грани фола — этакий фат в полосатом купальнике или фрачный герой, окруженный девицами в перьях. Режиссер играл жанрами, надевал и срывал маски, иронизировал по поводу того, что в искусстве и жизни было и продолжает быть сейчас. И будто лишний раз убеждался, что увеличительное стекло театра работает и публика по-прежнему ждет превращения золушки в принцессу. И выходила в концертном, красном платье Анюта с шарами в руках и торжествующе-победно пела: «Сердце в груди бьется, как птица». И оно билось. Восстанавливалась связь времен. И хотелось наивно радоваться тому, чему радовались наши предки, хотелось заразиться их оптимизмом и верой в светлое будущее вопреки тем и нашим теперешним знаниям об эпохе, в которой они жили. Собственно, мы же знаем, что они жили вопреки. Вопреки реальности они сочиняли эти свои киношные сказки — метафоры воплощенной мечты.

Вот на подобной метафоре основан и последний по времени спектакль Стрежнева — в Краснодарской драме — по не освоенному доселе сценой фильму сталинского лауреата Ивана Пырьева «Кубанские казаки».

Спектакль начинается с выхода этих самых казаков — артистов филармонического ансамбля «Кубанская казачья вольница». Они и сейчас так выходят в концертах, и десятилетия назад выходили, с удовольствием выводя мелодии песен лирических и задорных, сопровождая пение движением — плавным ходом или плясовой удалью. Словом, этот зачин — концертный номер — является и прологом, и собственно принципом построения сценического действия. В нем эпизоды разговорные — текст пьесы Николая Погодина «Веселая ярмарка» — как стоп-кадрами перебиваются номерами музыкальными, отстраняющими или отвлекающими зрителей от малоувлекательного сюжета, от того, что ничего не происходит. Вернее, как и в фильме, здесь соперничают два председателя колхоза по принципу «что у нас лучше, а что еще лучше» согласно теории бесконфликтности. И заодно каждый вовлечен в выяснения отношений любовных, дающих сбой из-за характеров, ложно понятой гордости, заблуждений и ревности. В сухом остатке — комедия положений и разборки по поводу решений, кто в каком колхозе будет жить. Потом выясняется, что жить все равно где — все у нас одинаково советское. Но… вот тут стоп. В финале герои примиряются на том, что жена должна жить у мужа. Это длинная сцена и важная для спектакля. Для этого и нужны казаки, почти натуральные, несущие другую культуру и принципы существования и самим этим фактом утверждающие другие ценности. Они поют не про то, «как хорошо в стране советской жить», а про то, что испокон веку положено. И смыслы спектакля, основанного на сопоставлении разных культур — казацкой, традиционной, и советской, будто не живой, фальшивой, несущейся из репродуктора текстами типа «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», — лежат именно в этой плоскости.

Сцена из спектакля. Фото Ю. Корчагина

Словно режиссер стремится поделиться собственным пониманием: счастье «строить и жить», которым были наделены наши несчастливые соотечественники поколения первых пятилеток, в том, что социальный оптимизм, энтузиазм и бодрость, едва не затмив разум, не победили чувства. Нормальные чувства, мужеско-женские, человеческие. Про них самые пронзительные мотивы, объединяющие артистов ансамбля и артистов драматической труппы: «Ой, цветет калина в поле у ручья, парня молодого полюбила я» (в ироническом исполнении и в лирическом — песня звучит дважды, как эмблема), «Каким ты был, таким ты и остался»… Вот на этих эпизодах замирает зал. А смеется, когда ситуация опять же остраняется, оттеняется фарсом, подчеркнуто выразительно исполненными гэгами. Лихие казаки Николай Ковылев (Михаил Дубовский) и Андрей Плясов (Арсений Фогелев) появляются на лихих конях — морды лошадиные на палочках — прямо детство человечества. Неудачливый ухажер Василий Тузов (Филипп Душин), явно склонный к балетному искусству, то взлетает на высокую поддержку на плечо незадачливому казаку-другу, то отбывает со сцены на руках того же приятеля в позе балетной рыбки. Постоянно изрекает нечто из мирового искусства Антон Петрович Мудрецов (в исполнении Андрея Светлова он явно интеллигент из «бывших», у Сергея Калинского — личность актерствующая) — то цитирует великих поэтов («И скучно, и грустно»), то композиторов («Любви все возрасты покорны»).

Как всегда, самые сложные задачи стояли перед исполнителями ролей главных героев, тех, кого в фильме играли Сергей Лукьянов и Марина Ладынина. На первом плане оказался Гордей Ворон, в роли которого в двух составах выступил Олег Метелев. Играть лирического героя с крутым характером дело не простое. Спасает понимание жанра и отсутствие боязни быть смешным и неуклюжим — комическо-лирически смешным, с тайной актерской рефлексией, основанной на понимании и воплощении чистоты и наивности героя, искренности его заблуждений. Еще сложнее материал у его возлюбленной Галины Пересветовой — по отсутствию материала. Поди сыграй праведную председательшу очередного колхоза, когда ничего ей не дано, кроме праведных сентенций. Правда, дана песня — та, что продолжает жить, давно отделившись от фильма, — «Каким ты был, таким ты и остался». Актрисой Марией Грачевой она превращена в лирический монолог, который примиряет с однокрасочностью героини на протяжении спектакля, будто жизнь и судьбу в нее вдыхает.

Сценическая площадка прежде всего предназначена для таких монологов. Впрочем, не только лирических, но и для номеров песенных и плясовых, как для концерта художественной самодеятельности участников ярмарки, которым открывается второй акт — под марш Дунаевского из фильма «Цирк» (заметьте, в «пырьевском» фильме, то бишь спектакле, «александровская» музыка). Площадка сначала обрамлена выгородками плетней на фурах, над которыми красуются столь же преувеличенные, как все в этом спектакле, подсолнухи. Потом картинка ограничивается проекциями — торжественного зала, арены и т. д. Выполняется функция концертной площадки, адекватной при этом задачам номерного строения действия. На такой удобно и финальные свадьбы сыграть (как положено в комедии — их три) — со всей неподдельной казачьей удалью, энергией и силой, способными окончательно утвердить, что в спектакле перевешивает. Собственно, энергия и перевешивает, оттененная иронией и рефлексией о самом материале, об эпохе, которая его породила, и том, что и то и другое — история. История отечественной культуры — официальной и как бы низовой, народной. Это знание и понимание предполагает выбор: можно стыдиться, можно гордиться. Для нашего менталитета нет ничего естественней, чем делать это одновременно…

Октябрь 2017 г.