Петербургский театральный журнал
Блог «ПТЖ» — это отдельное СМИ, живущее в режиме общероссийской театральной газеты. Когда-то один из создателей журнала Леонид Попов делал в «ПТЖ» раздел «Фигаро» (Фигаро здесь, Фигаро там). Лене Попову мы и посвящаем наш блог.
16+

В ПЕТЕРБУРГЕ

ВЕДЬМЫ ИСЧЕЗАЮТ. ВХОДИТ ВОЙСКО

В. Шекспир. «Макбет» (перевод Б. Пастернака). БДТ им. Г. А. Товстоногова.
Режиссер Темур Чхеидзе.

Помню, учась в институте, мы ужасались шекспировским ремаркам: «Ведьмы исчезают. Входит войско. Битва». И т. п. На первом курсе нам казалось: осуществить их будет нелегко. На втором мы думали: чертовски трудно. На пятом понимали: практически немыслимо. Невозможно. Шекспир, считали мы, абсолютно безответственный драматург.

…Где-то позади хлопают двери, и ты, повинуясь естественному человеческому инстинкту, поворачиваешь голову… Меня это совершенно завораживает: из задних дверей по проходу в зрительный зал в буквальном смысле этого слова входит войско: несметное количество молодых мужчин поднимается на сцену и тут же исчезает в темноте, в глубине, где-то за пределами её… Куда, откуда, зачем — несущественно. Бродят в поисках битвы? Не знаю. Их выход прервал сцену с ведьмами; и Макбет, и Банко тоже, разумеется, вместе с нами глядят на войско, а потом… Когда и мы, и оба славных тана снова оборачиваются к ведьмам — их нет, разумеется. Ибо сметены войском. Или поглощены землёю. А быть может, рассеялись в воздухе? Ведьмы исчезают. А как — неизвестно. Но исчезают совершенно по-шекспировски.

А. Толубеев (Банко) и Г. Богачев (Макбет). Фото Б. Стукалова

А. Толубеев (Банко) и Г. Богачев (Макбет).
Фото Б. Стукалова

А кстати, как они появились? Из чего сотканы? Из какого материала? Нет, нет, вовсе не традиционные болотно-марлевые пузыри земли, — какие-то разноцветные кумушки: две карнавальные девки и старуха… Явились, будто из сказок, что на сон грядущий рассказывали Макбету простодушные бабки и няньки. О чём были сказки? Да всё о том же: о богатырях, перед которыми и океан расступается, и звери дикие, урча, у ног ложатся, и горы с места сдвигаются… О монстрах непобедимых. О чудесах. Вот из этих-то сказок и соткались вещуньи. А кто они: духи или фантомы — несущественно. Точно выбрали жертву и вошли к ней в доверие. И слепая впоследствии вера Макбета в Бирнам и Дульсинан сродни доверчивости дитя: волшебным свойствам шапки-невидимки и золотых башмаков. В вещуньях этих нет ни капли таинственности, но ведь они — с той стороны бытия. А значит, грань между земным и неземным не так уж существенна и пропасть между смертью и существованием не так уж и глубока. Итак, соблазняют Макбета, нашёптывая простые ответы на непростые вопросы, апеллируя к ребяческим снам, стирая грань между тем и этим миром. И Макбет заглатывает наживу.

Макбет Геннадия Богачева проходит путь от милого мелкого удачливого вояки до бесстрашного, бесшабашного воина, богатыря, бросающего вызов людям и нравам. Именно мелкая душа поначалу не позволяет этому Макбету отдаться стихии разрушения, окунуться в хаос его. Будущего головореза и короля приходится подталкивать. Уговаривать. Обольщать. Принуждать. Но, единожды вступив на этот путь, он чувствует: убийца, кровавый деспот, тиран — единственная доступная для него карьера. И, надо сказать, он любит свою работу.

Г. Богачев (Макбет) и А. Фрейндлих (Леди Макбет). Фото Б. Стукалова

Г. Богачев (Макбет) и А. Фрейндлих (Леди Макбет).
Фото Б. Стукалова

Путь злодейств, которые не разрушают, но формируют душу… От преступленья к преступленью образ короля крепчает: болезненный стал здоров, пугливый — бесстрашен. У него меняются манеры: в финале спектакля, надо сказазать, они мне нравятся. Самоотверженный головорез, сочетающий жестокость ребёнка и ребячливую веру в волшебство. Макбет Богачева не нуждается ни в сочувствии, ни в подпорках для совести, он прямо и открыто глядит людям в глаза, как это ни странно для такого негодяя. И этот человек в финальной сцене спектакля вызывает не просто сочувствие — сострадание. Разумеется, путь его безнравственен. Но тем интереснее следить за метаморфозами героя. Героя будто бы и трагического. Презирающего смерть. Отвергающего страх. Отторгнутого людьми и природою…

Темур Чхеидзе не позволяет мне поплакать над судьбою обманутого тана — гибель Макбета вовсе не величественна. Она решена в фарсовом ключе: поднятая над всеми бутафорская голова поверженного тирана, передача её мёртвой леди — это уход из жизни ее воина, не трагического героя, не Богочеловека — паяца, «комедианта,, паясничавшего полчаса на сцене». А следовательно, пафос спектакля, пафос этой кровавой истории связан не с королём Макбетом…

К. Лавров (Дункан) и М. Морозов (Малькольм). Фото Б. Стукалова

К. Лавров (Дункан) и М. Морозов (Малькольм).
Фото Б. Стукалова

Но с кем же тогда? С армией обиженных танов, что хитростью повели Бирнамский лес на Дульсинанский замок? С Макдуфом? Малькольмом? Дональбайном? Россом? Но в этом спектакле они и вовсе лишены глубины… Так… не повстречавшие еще своих демонов Макбетики. Нет, хрестоматийное шекспировское добро, что идёт освобождать от разбушевавшегося паяца стонущую землю, и не может претендовать сегодня на положительный пафос спектакля. Тогда кто же? Кто?

Быть может, леди? Или, вернее, ее дух, тщетно взывающий к королю, обернуть время, переиграть прошлое? Пожалуй, нет… Леди Макбет Алисы Фрейндлих — часть больной совести самого героя. Часть, которую он отчуждает, освобождаясь от мучивших недугов… Душа ли его, совесть ли, — но это прошлое, ненужное давно, отброшенное, вызывающее лишь сентиментальное чувство: грустно смотреть на собственный больной дух, что бродит по залам замка… Грустно, не более. Ибо всё это лирика. Нет, леди не олицетворяет собою силы… Нет. Нет. Мёртвая ли, живая, она — лишь тяжкая ноша, любимый камень на шее…

…И вот ещё что. Конечно же, леди Макдуф. Таинственный, практически абсурдистский текст и как будто вставная сцена, необязательная для сюжета. В спектакле ей уделено, однако, значительное место, но в основном ради самого Макбета развивается линия войска головорезов. Да, нет Макбета, но «щупальца Макбета» пронизывают пространство, и это решено образно и зримо… Жаль только, сама леди Макдуф, самоотвержено сыгранная Ирутой Венгалите, наделённая, с моей точки зрения, воистину шекспировским «тоном», леди — снова лишь жертва, яркая бусина, не нанизанная на общую нить. Вспыхнет, исчезнет, не оставив следа. Леди погибнет, не подхватив линии, не дав продолжения её, — я имею в виду некий сверхсюжетный узел, в который могла бы завязаться и эта нить, линия женщины и младенца, младенца отнюдь не бессловесного и уже являвшегося к тому же Макбету призраком… То есть я опять-таки фантазирую и грущу на тему положительного пафоса.

Г. Богачев (Макбет). Фото Б. Стукалова

Г. Богачев (Макбет).
Фото Б. Стукалова

Быть может, Банко? Банко, чьи потомки будут королями? Банко, чей дух смущает короля? Банко, рядом с которым Кавдорский и Гламисский тан чувствует свою несостоятельность, ничтожность? Банко, который?..

Вот здесь, по-моему, кроется загадка. И мы, в который раз воздавая должное Андрею Толубееву за редкую актёрскую индивидуальность, высочайшего класса профессионализм и талант, должны, вынуждены с сожалением заметить: что-то недодумано с линией Банко. Недомыслено. Недосочинено. Недоработано. Актёром. Режиссёром. И — Автором.

Он — один из многих. Но он — особый. Живой, он смущает дух Макбета, мёртвый — грозит его физической оболочке. И только лишь эти двое видят вещуний. Но Макбет реагирует как дитя, Банко — как взрослый. И от этой отмели времён каждый из них пойдёт своею дорогой. И здесь начнётся раздвоенность мира, разделённость его на Макбета и Банко. Ведь если есть обаятельный Демон зла, то должен же быть и Демон добра, что, взбунтовавшись, вселяется в Бирнамский лес и ведёт его на крепость Дульсинан? Две поэтические идеи. Два Духа. Два Демона. Один — верящий в простые идеи и детские сны, а другой — смеющийся в лицо бабкиным пророчествам, сколь соблазнительны они бы ни были…

А. Романцов (Сейтон) и Г. Штиль (Первая ведьма). Фото Б. Стукалова

А. Романцов (Сейтон) и Г. Штиль (Первая ведьма).
Фото Б. Стукалова

Мне даже странно, что я, как школьница, долго рассуждаю об идеях и персонажах. На самом же деле, форма этого зрелища если не первична, то, во всяком случае, завораживает в первую очередь. Поэзия вымысла связана с нею и ею пропитана. У этого спектакля, как и у его главного героя, прекрасные манеры: внезапные переходы, переливы света, сочетание криков и тишины — спектакль красив без вычурности и поэтичен по-мужски.

Сама смерть здесь опоэтизирована: одна из самых красивых сцен — ночь убийства Дункана. Пятна теней и света ползут по стенам, и кажется, что за дверями не буря, какой не видел свет, но повсюду летают, снуют, скребутся добрые духи, и сама Леди, будто один из этих духов, бредёт по скользкому паркету и слушает сверчка… Воистину Макбет зарезал красивейший из снов.

Разумеется, обращаясь к подобной стилистике, наряжая шотландских танов в шинели, кители, плащи, если не вполне современные, то весьма близкие к тому, режиссёр рискует быть обвинённым в убогом социологизме, в стремлении посредством Макбета выяснять отношения с реалиями сегодняшнего дня. И многие, вероятно, его в этом упрекают, не замечая (или же не желая замечать, быть может), что это лишь стилизация, образующая некое эстетическое пространство, но никак не апеллирующая к этическому.

…Хотя, в сущности, мне нет никакого дела до первоначального замысла. Какая разница, собирались ли авторы посвятить спектакль юбилейной дате или же разбирались с пятым доказательством бытия Божия? Важен конечный результат. Я хочу стихии зрелища. Разумеется, это зрелище поглощает и завораживает меня. А потом, можно и фантазировать… Можно заметить, что Банко и Макбет, то есть люди, появляются впервые откуда-то из-под земли, а ведьмы, то есть духи, — сверху, из воздуха… И, рассуждая о форме, можно, например, спросить, чьими глазами нам предлагают смотреть на происходящее?

И. Венгалите (Леди Макдуф). Фото Б. Стукалова

И. Венгалите (Леди Макдуф).
Фото Б. Стукалова

Быть может, это духи, всматриваясь в историю взлета и падения шотландского короля, духи, сотканные из воздуха, духи смотрят и оценивают происходящее, их глазами воспринимаем его и мы? И тогда, с точки зрения духов, они-то и есть пузыри земли — воины, скованные болотным сукном, одинаковые от великого (скажем, Дункан Кирилла Лаврова) до смешного (допустим, Малькольм Михаила Морозова), блуждают по земле, небу, лопаются, отрываются. И потому смерть в спектакле ненатуральна: красные пятна на руках Макбета, на голове у Банко — скорее знак смерти, чем ужас крови. И чем реальней топот, смех Макбетовых головорезов, чем узнаваемей их шинели, чем реальней, осязаемей, ближе реалии войны — тем нереальней, воздушней всё, что происходит. И эпизоды сменяют друг друга очень искусно: сцены будто бы нависают одна над другой, внезапность переходов ещё больше усиливает впечатление ирреальности… И призрак Банко настолько же реален, насколько нереален Банко-человек.

Спектакль, конечно же, не направлен в сегодня непосредственно. Просто он еще раз попытался напомнить нам о беспринципности духов, которые норовят время от времени соблазнить нас нашими же раскрашенными иллюзиями, детской верой в богатырей и героев, что живёт, в глубине сознания каждого… Итак, они улетели. Но они найдут ещё жертву и явятся, неузнанные, в новом обличье. Проникнут в душу, развернув перед нею свой незатейливый товар. И мы им доверимся. Обязательно поверим в них и в себя.

В указателе спектаклей:

• 

Комментарии (0)

Добавить комментарий

Добавить комментарий
  • (required)
  • (required) (не будет опубликован)

Чтобы оставить комментарий, введите, пожалуйста,
код, указанный на картинке. Используйте только
латинские буквы и цифры, регистр не важен.