С. Мрожек. «Контракт». Театр «Приют комедианта».
Режиссёр Юрий Томошевский

В спектакле нет ни обыкновенных, ни шаровых молний: и раскатов грома не слышно, и серой не пахнет, и потолок маленького артистического подвала не разверзается на глазах у ошеломлённой публики. Как раз наоборот: потолок, и без того низкий, будто опустился ещё ниже, нависая прямо над головами; и стены совсем небольшого театрального дома почему-то устремились друг к другу, сговорившись задушить в своих объятиях и артистов, и зрителей.

Художник Ирина Арлачёва умудрилась сделать это не большое пространство невероятно пустым и неуютным. Только гостиничная стойка и два кресла возле шаткого круглого стола. Неприхотливая картинка — гостиничный холл, казённые вещи, казённая жизнь. В такой обстановке хорошо повеситься. (Почти по Чехову.) Или ждать смерти, как старик, один из героев спектакля. Или пытаться превратиться в нечто казённое и бездушное, подобно Морису, второму действующему лицу.

Спектакль на двоих; спектакль-дуэль, тщательно продуманный поединок: артистов, характеров, взглядов, традиций, писательского слова и актёрского дела. Спектакль, в котором артистам некуда деваться ни от зрителей, ни от самих себя.

В «Приюте комедианта» любят актёров, приглашённых из других театров. Может быть (и скорее всего), не от нехватки собственных талантов, а от любознательности и гостеприимства. Сам Томошевский, Хозяин (по сути), но вроде бы как и Гость (с виду), и на этот раз пригласил Михаила Девяткина из Открытого театра, роль Мориса — молодого портье — оставив своему, здешнему — Алексею Уланову.

Силы неравны изначально, это неравенство сохранится и потом, только «роли» поменяются, и всё станет ясно. Ясно, например, что А. Уланов, поначалу существующий в спектакле робко, как бы присматриваясь и примеряя на себя роль, постепенно становился всё увереннее, набирая силу, и, ухватив, наконец, к середине спектакля верную ноту, утвердился окончательно. Робкая походка Мориса, его кривая ухмылка и исключительная подобострастность сначала будут казаться Каиновой печатью не приметного, никому не нужного портье. Вызывает неприязнь вовсе не он, а склочный, капризный старик, позволяющий себе и допрос, и оскорбления, и презрение. Он и не подозревает, что превращает этого мальчика в убийцу: не тем, что просит убить себя, а тем, что сам воспитает в нём страсть унижать — унижением, равнодушие — равнодушием. Морис, получив власть над человеческой жизнью, переживает гадкие, но вполне закономерные метаморфозы. Он становится словно выше ростом, глаза открыты шире и смелее… В него перетекла вся энергия из этого немощного одинокого существа, которому теперь не унять дрожи в руках и паническою страха; сил хватает только на то, чтобы в иные минуты держать с достоинством голову.

Странный, бесчеловечный контракт. Убийца, превратившийся при первой же опасности в обыкновенного мальчишку в джинсовой курточке, сбежавшего сломя голову прочь от этих мест. Старик, в лучшие времена бывший сочинителем популярных бытовых комедий, свою жизнь решивший, видно, закончить в лучших литературных традициях. Смерть — нехороший финал для комедии. Все самые немыслимые деяния совершаются вовсе не под грохот канонады, а самые дьявольские сделки заключаются как раз в то время, когда проходит жизнь людей — за едой, чаепитиями, снашиванием пиджаков — опять же, по Чехову.

Недурная компания. Недурной для неё исход. И всё как обычно. Спокойно, как в Багдаде, решительно везде. Так и живём — по контракту. Думаем, что на жизнь, оказывается — на смерть. А даже чаю не успели попить, и пиджаков ещё не износили, и не проснулись от кошмара, имя которому — жизнь, жизнь…

АЛЛА БРУК