Он, конечно, очень способный артист. Темпераментный, заразительный, и внешность отвечает требованиям момента. Его обаяние скорее отрицательно, он не то, чем кажется, какая-то трещинка внутри. Или пустота? Это — не к личности Антона Шагина, а к имиджу, который весьма востребован. Хорошее кино «Стиляги». Снято по всем законам мюзикла — ситуации и характеры спрямлены, примитивизированы, но по уставу жанра сделано это безукоризненно. Вот и герой-Шагин — то, что надо. Какой он на самом деле — хороший, плохой? — не столь важно. Важно, что в стиле. В драйве. Важно, что в формате.
Сегодня уже спешат втолковать Марку Захарову, что Антон Шагин заменит ему Абдулова. Или Караченцова. Не заменит, и Захаров это прекрасно понимает. Нет, Шагин не менее эффектен, и пластичен, и мобилен, и взрывается в нужную минуту, как это любят в ленкомовских спектаклях. Но романтики, как у Абдулова и Караченцова, у этого артиста нет. То есть не у человека Шагина (не знаю его лично, не берусь судить), а у Шагина-актера. Эта категория вообще из современного театра ушла, в том числе из захаровского. Старый мастер нынче тоже ставит по-другому. Все еще пытается зажигать, но огонь сухой — слепит, а не греет, тем более не обжигает.
Такой у Шагина Лопахин в «Вишневом саде», в меру нервный, в меру циничный, в меру сильный, в меру ущербный. Очень точно и очень смело сыгранный — про безвременье и про безнадегу.
А вот Пер Гюнт действительно ослепителен. Много огня. Тоже — сухого. Сознательное стремление героя ввысь соседствует в этом спектакле с экзистенциальным попаданием неизвестно куда. Пер Гюнт забирается на крышу куба и зависает там одино кой фигурой, будто намекая на других героев Ибсена, на Бранда и строителя Сольнеса, мечтателей-индивидуалистов, так и не познавших абсолюта. Что за душой у этого сказочного театрального супергероя, остается загадкой. Шагин играет невиданную сублимацию центробежной энергии, он справляется с этой невероятной пружиной, отжимает ее на невиданную амплитуду. Это, без сомнения, талант. И большая актерская отвага. И недюжинные физические кондиции. Но пружина — вещь, в сущности, бессмысленная. Содержания в ней нет, а есть — функция движения или покоя. Вот это и играет Шагин в своем Пер Гюнте — ускорение свободного падения, мощное, прекрасное и обреченное на знак вопроса в финале. Актер воплощает в Пер Гюнте абсолютно современного человека. Такого, у которого нет опор, нет стержня, но есть жадное желание попробовать, насладиться, вкусить. Вроде хороший парень, вон как маму любит, как нежно называет ее ласточкой. Какими ясными сияющими глазами смотрит на Сольвейг. Как отважно идет навстречу парням, которые, он знает, обязательно его побьют. А все же очень уж быстр на слова и на действия. Бешеный темп спектакля, молниеносная смена картин, спрессованная в два часа огромная пьеса сознательно добавляют нам этого зыбкого впечатления от фигуры главного героя. Он — и не дурень, и не мерзавец, и не герой. Он — никакой, этот индивидуум, не определившийся ни в чем, ни за что не зацепившийся, несущийся по океану соблазнов к туманной цели. Шагин талантливо, темпераментно и весьма точно играет просыпающуюся сквозь пальцы субстанцию вполне современного характера. Его герой даже не старится физически — нет никаких морщин и седых волос. Но мы видим, как постепенно затормаживается пластика, как тускнеет глаз.
Комментарии (0)