А. Володин. «Пять вечеров».
Ачинский драматический театр.
Режиссер Вера Попова, художник Михаил Кукушкин
«Пять вечеров» в Ачинской драме — театральный феномен особого рода. Этот спектакль легко мог бы стать поводом для театроведческого теоретизирования на тему «Режиссерский замысел и актерское воплощение. Может ли существовать спектакль в виде двух автономий?».
Режиссура недавней выпускницы Сергея Женовача Веры Поповой вкупе со сценографическим решением художника Михаила Кукушкина живут будто бы независимо от «актерского спектакля», существующего в ачинских «Пяти вечерах».
Через всю сцену выстроена внушительных размеров диагональ из электрических плит и кухонных столов. И сама диагональ, и другие предметы — насыщенного синего цвета. Несмотря на то, что вокруг много «вещдоков» из советского быта, пространство подчеркнуто условное: не столько приметы, сколько дух времени. Когда на сцену выходит Тамара и двумя беглыми мазками малярной кисточки по ножке стола «присваивает» всю эту многофигурную синеву декорации — пространство становится режиссерским портретом героини. Вечное ожидание счастья, своего «голубого героя» проявляется у нее в тяге к малярным работам. Синий цвет — исчерпывающая характеристика. Во-первых, это одна из немногих красок, которые было легко достать в магазинах, во-вторых, здесь — вся примитивность, «однотонность» представлений героини о счастье, о своем возлюбленном, да и вообще об окружающем мире. Тамара смотрит на жизнь сквозь синие очки. В это синее пространство и попадает Ильин — маленький неказистый мужичок, голосом и внешностью слегка напоминающий сатирика Коклюшкина. Негероического Ильина Тамара принимается «перекрашивать», как стол, стену, кухонную утварь. Процесс перекрашивания заканчивается драматично и для героя, и для героини. Он сломлен, обессилен, он не способен соответствовать представлению о самом себе, но и по ее идеализирующей оптике вот-вот пойдут трещины. В финале Тамара, как заклинание, твердит: «Такой честный, такой умный, такой хороший», — пока пьяный Ильин спит лицом в тарелке.
Вера Попова заостряет одно обстоятельство пьесы: Тамара и Ильин встретились спустя много лет, встретились поздно, а для режиссера — слишком поздно. Мотив ушедшего поезда-времени пунктиром проходит через весь спектакль. То фонограммой звучит стук колес, то сами герои в такт монологам выстукивают узнаваемую дробь или подражают паровозным гудкам, да и плотный ряд из столиков и плит порой кажется поездом. «Голубой вагон бежит-качается, скорый поезд набирает ход…», только Тамара и Ильин на поезд не успели, увы…
Сцена из спектакля. Фото П. Стасилевича
Режиссер и художник уводят нас от одной частной истории. Умножая в несколько раз вещественный мир спектакля (целый ряд столов и плиток, а под колосниками c десяток светильников c абажурами), они высвечивают историю о целом поколении опоздавших на поезд. Спектакль получается злее, жестче пьесы, но и современней — без излишнего ретро-флера.
Параллельно, лишь иногда пересекаясь c режиссерским замыслом, существуют актеры. Они играют эту историю так, как чувствуют, как понимают.
Тамара сидит под столом и красит его ножку, приходит Ильин, просовывает ей под стол паспорт. И аскетичная работница «Красного треугольника» начинает кокетничать так буднично и привычно, что невольно думаешь: к этой женщине приезжает далеко не первый Ильин. Тамара Ларисы Колодиной, как и ее неудачливая конкурентка, продавщица Зоя (Ольга Чекменева), — несчастливая, но пошленькая женщина. И неказистому Ильину она как раз под стать. До такой женщины не надо расти, не надо никем казаться, все сразу идет очень даже неплохо. Искусственное, надуманное исчезновение героя продолжается таким же искусственным превращением Тамары в «голубую героиню», c неизменным лирическим выражением на лице путешествующую по всем кругам советского ада. Получается совсем уж странная история о превращении нормальной бабенки в фарфоровую статуэтку c застывшей грустью в глазах. А Ильин — Юрий Батраков, несмотря на компрометирующий его режиссерский рисунок и не слишком героическое амплуа, многозначительностью интонаций, пауз, долгих взглядов играет большого человека, героя, однако тянет лишь на фата средней руки.
Ни в режиссерском решении, ни в актерском исполнении не ясны Катя и Слава. Молодые актеры Анжелика Лапа и Виктор Чекменев не играют ничего кроме юности, советскости и глупости своих персонажей. Постановщица на этот раз оставляет зрителя без формальных режиссерских знаков… Разве что поручает Ильину петь песенку о «глупой болонке», адресованную Кате. Смешная блондинка Катя болонку и правда напоминает, впрочем, себя в песенке не узнает: все хохочут, а она весело танцует. Выходит, что все, включая Славу, понимают, что Катя — полная дура, но относятся к этому снисходительно.
Говоря о двух разных спектаклях, режиссерском и актерском, нельзя оставить без внимания их конфликтное взаимодействие. Условная декорация часто мешает актерам, обходят они ее неуклюже, иной раз даже спотыкаются или опаздывают к своей сцене, пытаясь преодолеть разделяющую их диагональ. Придуманные режиссером жесты (например, выстукивание дроби) актеры не присваивают, а исполняют демонстративно, как нечто чужеродное, навязанное извне, старательно разделяя свою игру и режиссерское решение.
Пожалуй, в одном спектакле сошлись два эстетически не совместимых театральных направления. Образно говоря, приехала молодая московская бригада в город Ачинск c концептуальной синей краской, от нее и пострадала: в этом театре давно уже привыкли к разноцветным спектаклям и отвыкать, кажется, не собираются.
Апрель 2011 г.
Комментарии (0)