ОТ РЕДАКЦИИ

В юбилейном номере журнала мы начинаем очень важную для нас публикацию. Здесь и в последующих выпусках будут напечатаны фрагменты из книги Леонида Попова, петербургского журналиста, театрального критика, одного из основателей «Петербургского театрального журнала», нашего товарища, ушедшего из жизни восемь лет назад. Книгу готовят к публикации Лёнины друзья и коллеги по журналу — Лена Вестергольм и Ирина Бойкова. Редакция благодарна за ценные архивные материалы, которые были ими собраны и обработаны.

В книге представлены многочисленные статьи критика Л. Попова, работавшего всегда с исключительной интенсивностью, а также обширный свод его переписки с друзьями. Мы начинаем публикацию именно с писем, причем с довольно ранних — осенью 1984 года Лёня, будучи студентом первого курса театроведческого факультета ЛГИТМиКа, переписывался со своим другом, ушедшим служить в армию. Темы для обсуждения — самые разные: прочитанные книги, только что вышедшие в журналах повести, новые фильмы и музыкальные группы, победа «Зенита» на чемпионате СССР по футболу… Конечно, театр, премьеры, учеба в институте, курсовые по критике и истории… Личная переписка, не предназначавшаяся для печати, тем не менее открывает удивительный мир совсем молодых людей, их небанальные мысли и широкие интересы. Авторы писем искренне и глубоко размышляют о своем месте в мире, о неудобной позиции интеллигента в серой массе обывателей, о сохранении человеческого достоинства в ситуации унижающей несвободы. Они пишут друг другу о том, что занимает и волнует вроде бы только их самих, — но оказывается, что это может быть понято и расслышано всеми. И, кроме всего прочего, письма Попова и его армейского товарища написаны очень живо, остроумно, весело, в них можно найти резкие оценки и жестко высказанные мнения: не нужно забывать, что авторам всего по восемнадцать лет.

Лёня — наш потерянный друг, которого мы помним, которого нам всегда будет не хватать. При этом мы понимаем, что память о Лёне остается достоянием довольно узкого круга людей. Хочется, чтобы его имя не забывалось, чтобы его работы были известны нынешним читателям. Публикация, которую мы сейчас начинаем, вернет тексты Леонида Попова на страницы журнала.

Леонид Попов (1966–1999) — петербургский журналист, театральный критик, на протяжении 1990-х годов театральный обозреватель «Вечерки», один из основателей, учредителей, позже — зам. главного редактора «Петербургского театрального журнала».

Вспоминать о Лёне — и легко, и светло. За 33 года своей короткой жизни он успел влюбить в себя и свое дело (театр, театральную критику) многих людей. Масштаб его альтруистической помощи живому театру виден только сейчас. О себе он не думал никогда. «Буду писать о личном», — так начиналась одна из лучших его статей, о «Чайке» Геннадия Опоркова. Пожалуй, все, что Лёня писал о театре, писалось им как о личном. Потому что «театр любит тех, кто весь отдается ему на съедение», как в шутку и всерьез сформулировал он свое творческое и жизненное кредо в одном из армейских писем.

У Леонида Попова осталось огромное литературное наследие. Более тысячи статей: портреты режиссеров, актеров, театров, сценические миниатюры, письма и дневники, в которых на первом месте — острое освещение увиденного на сцене. Это настоящее полотно театральной жизни конца ХХ века. Оставаясь выдающимся архивариусом театрального процесса, Лёня блистательно владел словом, был, по определению Евгения Соломоновича Калмановского, театральным писателем. Пройдя совсем короткий период ученичества, Лёня начал писать так талантливо, так глубоко и красиво, что строчки даже из его ранних текстов до сих пор помнятся наизусть.

Лёниного голоса, его интонации остро не хватает сегодня петербургскому театральному пространству — а хочется, чтобы этот голос звучал — легко, непринужденно, всегда доброжелательно. «Отлично. Продолжим разговор» — любимая Лёнина цитата, из «Малыша и Карлсона». «Продолжим разговор» — так будет называться книга Леонида Попова (двухтомник), которая готовится к печати и скоро в полном объеме увидит свет на Официальном сайте Леонида Попова.

Без мистики и не свойственного Лёне пафоса можно сказать, что свою книжку он делал сам. Названиями томов, глав, разделов стали заголовки его статей.

После его смерти кто-то из близких впроброс сказал, что не хотел бы, чтобы в его письмах «копались». На это можно ответить только одно. Лёнино наследие само шло навстречу, под чутким Лёнькиным руководством открывались тексты, пока не всплыла строчка: все это «сам обязательно издам». Обнаружились стопки писем от друзей, аккуратно сложенные, подобранные по датам. Такие же пачки писем от Лёни, заботливо сохраненные, стали приносить его друзья. В компьютере нашелся каталог Bomjir, куда в последние месяцы жизни Лёня перепечатывал (часто — по ночам) тексты периода археологических экспедиций 1980—1990-х, свои и своих друзей, как будто готовил их к публикации… (Часть текстов войдет в книгу — с пометкой «подготовлено автором».)

Лёнины письма (их более пятисот, в книгу вошло меньше половины) — это письма интеллигента конца ХХ века, написанные в лучших традициях эпистолярной прозы века XIX. Их публикация превращает двухтомник из обыкновенного сборника статей в уникальный портрет человека.

Алексей Бартошевич однажды так высказался о критиках, рано входящих в профессию: они овладевают литературным слогом раньше, чем складываются как личности. Перед нами случай совсем иной. Леонид Попов поразительно рано сложился именно как личность. Когда читаешь его текст про «Чайку» Опоркова, где Лёня сам приоткрывает, как происходило его взросление и становление в профессии, понимаешь, что писал это человек достаточно молодой — но в то же время для своих двадцати четырех и очень зрелый. Литературный стиль и собственный голос в нем формировались одновременно. В том числе — в письмах друзьям. И, конечно, в критике.

Свое творческое кредо Лёня сформулировал уже в 1987 году в интервью Михаилу Эпштейну: «Если театроведение — наука, то я им не занимаюсь, я занимаюсь театроведением как искусством, искусством слова» (из интервью факультетской газете Ленинградского Педагогического института им. Герцена «Жизнь зовет»).

Леонид Попов был одним из центров петербургского театрального сообщества. Но были и другие сообщества: Лёня торопился жить, словно чувствуя, что отпущено ему не много. Сообщество Археологов во главе с Тамарой Жегловой. Группа Спасения. Армия. Студенческий журнал «Представление». СНО во главе с Ю. М. Барбоем. «Петербургский театральный журнал»…

«Роман в письмах», составивший большую часть первого тома Лёниной книги, — портрет поколения, входившего в жизнь во второй половине 1980-х годов прошлого века, уникальное свидетельство жизни и высоты человеческого духа.

Пусть на страницах журнала, который создавался и Лёниным трудом, умом и терпением, снова зазвучит его голос…

Лена ВЕСТЕРГОЛЬМ
Ирина БОЙКОВА

КОММЕНТАРИИ К ПУБЛИКАЦИИ

Михаил Эпштейн (1965). С Лёней знаком с 1982 г., с экспедиции на Самро. В археологическом кружке занимался с 1979 по 1983 г. Очень дружили с первых дней знакомства до конца жизни, хотя в последние годы в силу занятости общались реже. Окончил Пединститут им. Герцена, кандидат педагогических наук. В настоящее время директор частного образовательного учреждения «Эпишкола».

Дмитрий Востров (Ля Востров, Ля) (1964). В конце 1970-х — участник детских Сибирских экспедиций А. В. Виноградова Дворца пионеров. С начала 1980-х — яркий персонаж Сайгонской тусовки, не прерывал связи с археологическим сообществом, ЛИТО В. Сосноры. С середины 1980-х по настоящее время — участник археологических экспедиций. Работал истопником в угольной кочегарке. Коллажист.

Алексей Ковалев (Китаец) (1963). В конце 1970-х — участник детских Сибирских экспедиций Дворца пионеров. В 1980-х — яркая фигура археологического сообщества. Организатор разнообразных общественных акций. Реформировал ВЛКСМ. Был старостой ЛИТО В. Сосноры, издавал машинописный абсурдистский журнал. В 1986 г. вместе с Сергеем Васильевым создал Группу Спасения памятников. С 1990 г. — депутат Ленсовета (ныне — Законодательного собрания Санкт-Петербурга). Археолог, руководитель экспедиций.

Сергей Васильев (Вася) (1961). Участник археологических экспедиций А. В. Виноградова; с начала 1980-х — инициатор и участник разнообразных творческих акций сообщества археологов — ЛИТО — Сайгона. Вместе с А. Ковалевым организовал Группу Спасения памятников, в 1980—1990-х — сезонный землекоп археологических экспедиций в Сибири и на Северном Кавказе. Занимался охраной памятников, журналистикой; в настоящее время помощник депутата А. Ковалева.

Павел Азбелев (1962). В конце 1970-х — участник детских Сибирских экспедиций А. В. Виноградова. Выпускник истфака ЛГУ. В 1980-х — яркая фигура археолого-сайгонского сообщества, автор множества песен и стихов. Археолог. Политолог. Публицист.

Марина Бусыгина (Княжна) (1963(?)). В начале 1980-х — студентка биологического факультета ЛГУ, яркая фигура Сайгонского и археологического сообществ, ЛИТО В. Сосноры, театральной студии С. Добротворского. Изучала сирийский язык на востфаке ЛГУ, затем в Европе. В настоящее время занимается изучением раннехристианской традиции Переднего Востока и Эфиопии. Живет в Бельгии.

Сергей Мишура (Миша-Сережа, редко — Мишель-Серж, Михаил Сергеевич) (1967–1999). С Лёней знаком с 1982 г. по археологическому кружку. Занимался в кружке с 1979 по 1985 г. Вместе с Лёней ездил в 1990—1991 гг. во Францию. Каждый год с весны до осени проводил в экспедиции. Раскоп вел гениально, но профессиональным археологом (в смысле должности и образования) не был. Закончил ПТУ по специальности автослесарь. Зимой работал эпизодически. В силу характера не мог удержаться на работе. Единственное место, где продержался больше года, — театр Комедии им. Акимова. Был рабочим сцены. После капустника в этом театре вечером 16 апреля он и погиб (попал под машину на Невском). На капустнике они виделись с Лёней последний раз.

Александр Матвеев (Матвей). Занимался в археологическом кружке в начале 1980-х. Окончил арабское отделение востфака ЛГУ. В конце 1980-х вел кружок во Дворце пионеров. С Лёней общался в экспедициях, иногда во время общих тусовок в городе.

Максим Матусевич (1967). В кружке занимался с 1981 по 1984 г. С Лёней познакомился осенью 1982 г. Дружили до отъезда Максима в США. Позднее изредка встречались, когда Макс приезжал. Он учился на истфаке Пединститута им. Герцена, но уехал не окончив. В Америке учился в Оклахомском университете. Стал специалистом по языку суахили и там же в университете работает.

Виктор Глыбин (Витечка) (1967). В кружке с 1979 по 1984 г. С Лёней познакомился на Самро. Общались в детстве и юности, потом эпизодически. Витя окончил кафедру археологии ЛГУ. В силу личных обстоятельств не смог заниматься наукой в полную силу, хотя до сих пор иногда ездит в экспедиции. У него есть несколько печатных работ. Живет в поселке Жихарево Ленинградской области, один воспитывает троих детей.

Ира Васильева (Богуславская) (1965). С Лёней познакомились в 1984 г. в Старой Ладоге. В том же году ездили небольшой компанией автостопом в Крым. Училась на немецком отделении Пединститута им. Герцена. Преподает там же. Кандидат наук. С Лёней общалась эпизодически в юности.

Сайгон — знаменитое кафе на углу Невского и Владимирского пр. В 1970—1980-х гг. одна из центральных культовых точек неофициальной жизни города, место встречи представителей разнообразных кругов городского андеграунда, ленинградской интеллигенции, представителей асоциальных молодежных движений. Рассадник нонконформизма, инакомыслия, наркомании. В 1980-х Сайгон — место практически ежедневных дружеских, деловых и тусовочных встреч круга выпускников виноградовского кружка археологов Дворца пионеров.

Группа Спасения памятников — первая в Ленинграде легальная неформальная общественная организация эпохи перестройки. Придумана археологом Алексеем Ковалевым и студентом истфака Сергеем Васильевым. Возникла после театрализованного митинга на Владимирской площади 19 октября 1986 г. в защиту Дома Антона Дельвига (совместно с Интерьерным Театром). Благодаря Группе Спасения удалось предотвратить снос многих исторических зданий, в числе которых дом Дельвига, дом Достоевского (№ 11) и дом Лихачева (№ 19) по Владимирскому проспекту, Екатерининская церковь в Мурино, Воскресенская церковь на Смоленском кладбище. В 1986—1989 гг. Группа Спасения проводила многочисленные уличные акции; среди них пикетирование разрушаемых домов, субботники, демонстрации, уличные выставки и праздники. Самые яркие эпизоды: защита Муринской церкви (1987), шествие в защиту от сноса дома Достоевского (1986), пикетирование гостиницы «Англетер» (1987), Дни Горожанина на Владимирской (1988) и на Сенной (1987, 1988) площадях, День Дурака (1988), праздник поэзии перед Фонтанным Домом (1987), «Хармство» во дворе дома № 11 по ул. Маяковского (1988). В начале 1990-х Группа прекратила свое существование.

***

Привет, Лёнька!

Спасибо тебе за чудесный дневник, очень жду продолжений и рассказов о вашей сегодняшней жизни. А у меня все по-прежнему. Завалили работой и письмами, с удовольствием взялся бы сначала за письма, но приходится сначала за работу. Поэтому письма пишу так редко и в такой спешке, что мысли теряю по дороге, часть не успеваю нормально оформить. Ну да ничего, по сравнению с учебкой — в смысле времени на письма, здесь, конечно, райская жизнь. Последнее время мы занимаемся прокладкой кабеля (опять встреча с родной лопатой), целыми днями, так что на письма вообще времени не было. Но вот сегодня меня сняли с работ и срочно отправили сторожить пустую раздевалку, слава Богу, успел захватить бумагу с собой. Зачем я здесь, не знаю. Наверное, комендант внял моим мечтам и послал меня сюда писать письма. Был в субботу и в воскресенье в увольнении. Взял у родственников шестой номер «Юности». Мечтаю прочесть Васильева, но еще даже не начал, а очень хочется. Говорят, чудная вещь. Кстати, Лёня, смотрел ли ты в ТЮЗе «Побега не будет»? Если да, то как тебе спектакль? Я-то уже не успел.

Вообще, что нового в театрах родного города? Как у тебя дела? Учеба? Что слышно с армией? Дай Бог, чтоб ничего. В лучшем случае (это я, наверное, уже писал) просто потеря двух лет — для дела, как раз в разгар сил. Хотя кое-что и в армии можно приобрести. Но это уж каждый для себя. Но все-таки я уверен, что все что нужно, можно приобрести и без армии, если очень захотеть, можно у себя дома научиться драить унитаз, шагать строевым, застилать постель. Работать, слава Богу, нас научили в экспедиции. И не есть, и не спать мы тоже умеем. Пожалуй, из орудия стрелять — единственное, чему здесь научат, и то не везде. Но если подойти к этому делу философски (а я теперь стараюсь делать только так), то некоторое воздержание от многих привычек может быть тоже полезно. По крайней мере, приеду через полтора года и буду спокойно учиться, и ничто надо мной не будет висеть. Хотя еще раз повторяю, не подумай, что я изменил свое мнение об армии.

Кстати, если тебе все-таки придется служить, поднажми на работы о Ленине. Быть отличником политической подготовки не так уж вредно. А если ты еще и красиво пишешь, да еще и рисуешь, а к тому же и чертишь, и еще что-нибудь умеешь, то можно неплохо устроиться. Хотя я немного жалею о том, что не остался в танковых войсках. Тот танк, на котором мы служили, — чудесная машина. Но чистить его… Вот так жизнь и состоит из плюсов и минусов, но и хотя… А все равно в армии все зависит в основном не от тебя, а от случая и начальства. В общем, если придется идти в армию, то нужно настроиться на мажорный лад (без этого нельзя). И с мыслью: «Будущему театроведу нужно знать жизнь со всех сторон!» отправляться исследовать очередные социальные явления. Кстати, в этом смысле здесь есть что исследовать. Столько нового встречаешь. Столько типов людей. Просто клад для психолога. Здесь можно диссертацию написать, и не одну. Но лучше, конечно, учись, не теряй времени. Я читаю «Литературку» регулярно, жду твоих критических статей. А также писем.

До свидания.
Миша.

Привет, Мишка!

Продолжаю…

С утра в Киеве первая проблема — позавтракать. Она осталась нерешенной. Вообще, весь автостоп в бытовом смысле был глубоко безалаберным. Сначала нас это просто не волновало, потом мы уже не могли войти в иной ритм, и к концу я от этого сильно устал.

Отстояли огромную очередь в камеры хранения. Поехали осмотрели комплекс Софии Киевской. Долго бродили, осмотрели все выставки.

Осмотрели Золотые ворота (то, что от них осталось).

Собрались ехать смотреть действующую церковь.

И тут я выяснил, что в Киеве на гастролях Симферопольский театр и сегодня показывают «Мастера и Маргариту». «Ша! — сказал я. — Я иду в театр!»

Дело принципа. На трассе даже сходить в театр. Уговорил пойти со мной Мишу-Сережу.

И поехал в очередь за билетами.

К вопросу о фраке. Одет я был в грязные брезентовые штаны на подтяжках, тельняшку, наверх — мятая и рваная (но из кожзаменителя) куртка. Притом я был неделю небритый.

Миша-Сережа был не лучше. Правда, он и не попал.

Я рвался к кассе со своим студенческим. Но ничего не дали, даже своим киевским студентам, даже своим киевским ветеранам и инвалидам.

И тут я с рук купил билетик. Простился с Мишей-Сережей и пошел.

Ожидать можно было всего, но это было сверх ожиданий. Так испоганить Булгакова может только симферопольский театр. Спектакль был пуст, как барабан. Все было сделано ради того, чтобы главный режиссер сыграл Воланда. Других задач они не ставили.

Весь роман разорван на три части.

Часть первая. Мастер и Маргарита (целиком).

Часть вторая. Понтий Пилат (целиком).

Часть третья. Берлиоз и Бездомный (целиком).

«Мастер и Маргарита» по-крымски…

Ужас. Играют плохо. Все отвратительно. Просто ужас.

На Крещатике в подземном переходе от стенки отделилась урла и попросила закурить. Я дал (отобранные от Миши-Сережи сигареты «Лира» — купил «из-за красивого названия»).

Приезжаю в Гидропарк. Меня ждет Миша-Сережа, рассказывает, как он познакомился только что с пэтом, и то, что пэт ему сообщил:

«Ща на Крещатике одного остановили с полевкой в кепке: завестись хотели. „А ну, — говорим, — дай сигарет!“ Дал, собака…»

Веселый город Киев.

С утра мы с Мишей-Сережей, оба в тельняшках катали Ирку на лодке в прокат по Днепру. Картинка!

Поехали в Лавру — выходной.

Пообедали на вокзале. Обед комплексный. У стойки всем одно и то же. Я задержался, догоняю своих спутников и натыкаюсь на милиционера.

— Куда путь держим? — (ты мой вид помнишь).

Я объяснил.

Обзывает Бендером и допрашивает, как это мы едем.

Я объяснил.

Он посмотрел на меня с уважением и позавидовал! Но документы проверить не постеснялся. Позже гуляли просто по Крещатику, ели мороженое (особенно отличился Миша-Сережа) и тратили деньги.

Я первым делом в чужом городе покупаю газеты. За два дня в Киеве не видел газет на русском языке. Скупил все украинские. Когда увидел родное «Книжное обозрение», запрыгал. Приятно читать газету, когда понимаешь все слова!

Из газет на украинском мы вычитали, что «Зенит» — чемпион.

Еще гуляли по «Букинистам». Я разошелся в г. Калиновичи (близ Мозыря), приобрел Я. П. Полонского (стихи и проза). И Г. Полонского (пьесы).

<…> Вечером следующего дня мы были в Одессе. Последний частник нагло, без предупреждения забрал у нас с Иркой 5 р.

Я пошел за билетами на обратный путь. На это дело у меня отложено НЗ — 10 р. Билет до Ленинграда стоит 13.50.

Ситуация…

Решение проблемы откладывали на завтра.

Приезжает Миша-Сережа и сообщает, что знает место ночевки. В кемпинге, на море: шофер посоветовал.

Едем на трамвае, на другом трамвае. Приезжаем. Кемпинг исключительно для иностранных граждан.

Бредем по шоссе вдоль воображаемого берега, прочь из города.

Турбазы, кемпинги, лагеря, деревни, погран. зоны…

Решаем проситься на постой в палаточный лагерь. Нас посылают… Идем. Находим там земляков с Кондратьевского проспекта! Самые милые люди на трассе — ленинградцы!!!

Нам все объясняют насчет быта. За водой ходить на турбазу с посудиной, которую украсть из магазина. Топливо — дефицит. Но все это уже не волнует. Мы достигли своей желанной цели.

В ознаменование этого мы выкупались при свете луны.

«Море, море…»

(Ю. Антонов).

До центра города добираться почти 2 часа. Практически автостопом: автобус ходит по несуществующему расписанию.

Гуляем по Одессе. Ищем отдыха измученной душе. Изучаем социальные явления.

Явление № 1. Потемкинская лестница. Сильно изменила свой вид со времен Эйзенштейна. Заросла деревьями с обеих сторон, не смотрится. И для удобства снабжена эскалатором.

Платным!!!

Вымогатели.

Бомжир.

Привет, Мишка!

<…> Небольшое лирическое отступление.

13 сентября мне исполнилось 18 лет. Для встречи этого всенародного праздника я развернул бурную деятельность. Я пригласил огромное количество народу (наших, институтских, бывших школьных и прочих) — всего до 50 человек! Миша-Сережа договорился о проведении этого мероприятия при своей даче.

<…> Учеба села мне на шею и не слезает. Два семинара. По специальности и по истории театра. Сперва о втором. Это мне настолько до фени, что никак не мог придумать просто тему для работы — абсолютно все равно. <…>

Второй семинар — отрада. Берется современный спектакль (недавняя премьера) и пишется рецензия. Нам сразу предложили список — около 40 премьер последних трех лет, среди прочих «Марат—Сад». Что, думаю, зря я его три раза смотрел. И выбрал. <…>

С армией вопрос пока сложный. Все выяснится после 15 ноября — контрольная явка. Пока ничего писать не буду.

Привет!

Бомжир

Здравствуй, Лёнька!

До чего приятно получать от тебя и от всех письма, если бы ты знал! Да ты об этом еще, не дай Бог, конечно, узнаешь. Очень тяжело в армии мне то, что нет рядом людей, с которыми меня связывали бы более-менее одинаковые идеалы, мысли, проблемы. С которыми я мог бы поговорить по душам, и они бы меня поняли. В учебке был такой парень, ленинградец, а здесь нет таких. Я чувствую себя каким-то не таким, особенно среди всех этих вроде бы нормальных парней. С одной стороны, я понимаю, что они нормальные мужики, которые работали, учились, жили. Таких по стране миллионы. А себя я чувствую каким-то отличным от них практически во всем, кроме того, что я тоже мужского полу. Я особенный, не такой, как все. У меня порой появляется мысль, что все, кто меня окружал, все наши не такие, другие, особенные, чем эти ребята. Или они только в армии такие, а дома другие, такие же, как мы. С одной стороны, я понимаю, что такими, как мы (я имею в виду образ мыслей и жизни), быть лучше, но с другой стороны, именно на них держится страна, они — рабочие руки страны, а мы — пока никто, ничто, никак не звать. Да и по сравнению с ними таких, как наши — единицы. Боже мой, думаю я, неужели по всей стране миллионы таких же ребят — это же ужасно, когда послушаю, о чем они говорят, о чем мечтают, как жили, что для них интересно. Это же конец. В полном смысле этого слова. С такими настроениями, мечтами, мыслями не построить не то что коммунизма, какое там, социализма не удержать. Хотя, с другой стороны, защищать-то они страну будут. Но опять-таки, с такой дисциплиной… Но нельзя же плодить хороших защитников Родины, рабочих и колхозников, с такими мозгами! Нельзя! Или я в чем-то не прав?

Хорошие они парни. Но поговорить-то мне с ними не о чем. Не о чем. Их волнует одно: телки (бабы), выпивка, «крыша дома моего» и т. п. Они не могут понять, как можно говорить, что нет девушки, не переписываться с таким количеством телок (местное наименование девушки). У них отношения с девушкой однозначны, сводятся к одному — к кровати. Они не понимают, как можно тратить время на «Идиота», лучше посидеть, покурить и вспомнить в очередной раз, как «подцепил телку».

Я действительно начинаю чувствовать себя «идиотом» среди этих «обыкновенных» людей.

Вот такое письмо получилось. Мрачное немного. Но со мною такое не часто случается. В основном живу хорошо, все по-прежнему. <…> Себе и всем вырываю минуты на письма и чтение, занимаюсь с одним дембелем математикой. Живу.

На 7 ноября приезжал Мосесян. Вот это был подарок. Весь день гуляли по городу и общались. Душу отвел.

На этом, пожалуй, кончу.

До свидания.

Привет всем-всем нашим.

Жду писем.

М. Э.

Привет, Мишка!

С праздником тебя!

Об учебе я тебе в прошлый раз все написал. Вот сейчас готовлю работу о Сухово-Кобылине и попутно смотрю спектакли Ветрогонова. Вообще, в театрах бываю часто, раза два-три в неделю в среднем. Причем, во-первых, это реже, чем хочется, чем надо бы, а во-вторых, чаще, чем все нормальные студенты-театроведы. Они смотрят на меня удивленно и завидуют моей активности.

<…> Теперь вот что.

В сентябре нашла меня через Васю Марина Бусыгина (может, слышал? Она же Княжна) и рассказала о Сергее Николаевиче Добротворском. Кончил он мой факультет, отслужил в армии, аспирант. Готовит кандидатскую. В студенческие годы ребятам с геофака и биофака делал капустники и всякие прочие спектакли. А сейчас снова набирает студию, пробил через райком комсомола.

Сказал: «Да!» в первую очередь… потому что просто хотел заниматься театром непосредственно, так сказать, визуально. Позже я почувствовал, как мне это было необходимо. Потому что (как учит нас исторический опыт) наметился кризис (не верхов и низов, а кризис справа и слева). В институте. В народе. Паршиво. Житье не житье. И так вовремя подвалила эта студия. Вот как бывает.

Занимались сначала у него на квартире, потом дали помещение на улице Восстания. Зал на 20 мест, Господи, все и такому рады! Репетируем. Учимся. Готовим этюды. Обязали Добротворского сделать один спектакль к 40-летию Победы, один — к фестивалю в Москве. Для тренажа собственного ставим сказку Маяковского. Есть и другие планы. Притащил туда Трофименкова и Матусевича, ибо испытывала студия недостаток в лицах мужского полу.

<…> Пока на этом до свидания.

Остаюсь друг твой.
Бомжир.

Привет, Мишка!

Вчера, 15/11 у меня была контрольная явка в военкомат. Сегодня, стало быть, как все достигшие призывного возраста, я должен был взять «шинель, и вещмешок, и каску»… Соответственно, я предварительно всех предупредил, чтоб пришли попрощаться. К несчастью для них (такой великий маразм был бы) и к счастью для себя, дал отбой. Мне дали отсрочку. «Все еще может переиграться», — сказали мне. Паспорт пока у них, и позже позвонят — идти и забрать: то ли военный билет, и встать в строй, то ли паспорт, и жить как жил. Но главное позади. Честное слово, не ожидал.

Выходит много любопытных (плохих и хороших) фильмов. Среди прочего — советую, если удастся, посмотреть «Чучело». «Небывальщину» ты вроде видел. О ней много пишут, в основном хвалят. В «Юности» № 6, а затем в № 11 — статьи об Овчарове. Нечто странное вообще. Резонанс, а фильм почти не идет, да и не ходят на него.

Рязанова «Жестокий романс» еще не посмотрел, но все, кто видел, уже ругались. Говорили, что взялся не за свое дело, что мелодрама в худшем варианте и пр.

«Уникум» по Житинскому. Неудачно, на мой взгляд. Хотя и оригинально. В любом случае, любопытно.

Да еще многое на подходе. «Берег» по Бондареву, новый фильм Асановой, Алексея Германа (который делал «20 дней без войны»), Герасимов сделал фильм «Лев Толстой» — как бы то ни было, а посмотреть надо.

Вообще приходится столько барахла смотреть, что ужас. Но — во-первых, иначе не будешь профессионалом. Во-вторых, прежде чем говорить, что барахло, необходимо убедиться визуально, и, в-третьих, маразм и социальное явление.

О явлениях. Зенит — чемпион. Это почти неоспоримо. Говорят все об этом и только об этом. Вплоть до моего отца, который не знает, сколько человек в футбольной команде. Город весь напряжен. Великий маразм!!!

Всякий маразм имеет две стороны.

На днях фанаты избили Вострова. Он шел нетрезвый и сказал, что ему наплевать на футбол. У него трещина в черепе и наверху в позвоночнике. Он очень плох, но сам этого не понимает. Все суетятся.

Вижу Васю, вижу Азбелева. Суетятся с писаниями. Сам понемногу, между курсовыми работами, пописываю. Скучаю по Китайцу. Его все закинули.

Хожу к Добротворскому. Действительно, один свет в окошке. Трудимся в поте лица. Делаем быстрым темпом Маяковского «Сказку о Пете, толстом ребенке, и Симе, который тонкий». Исполняю главную роль Пети. Симу исполняет Матусевич (я его туда притащил). Трофименков задействован в роли милиционера. Это великолепно.

Народ там хороший, разный. Доброжелательный, общительный, понимающий, не обремененный тяготами жизни. Морально здоровый. Правда, в наш здоровый коллектив поместили сверху швею-мотористку Машу, по указанию райкома. Поэтому в ее присутствии ведем себя тихо, скромно и не говорим, чего не следует.

К концу месяца Маяковский будет готов. На очереди «концерт» — чтение отрывков авторов «абсурда» (условно) — Гоголь, Щедрин, Гофман, Э. По, А. Белый, Булгаков, Хармс, Зощенко, Аполлинер и пр. Доверили рассказ Зощенко. Учу.

На сем все.

Остаюсь
Бомжир

Привет, Мишка!

Получил твое письмо и вот чего хочу тебе ответить. Относительно компании твоей армейской и прочего. Я думаю, что люди как таковые одинаковые все. Просто склад мышления разный. От этого одни прозываются интеллигенция, другие — служащие, третьи — военные, четвертые — крестьяне и пр. На ком держится свет? Я болею за свою команду. Я считаю, что на интеллигенции. На творческой — более того. На воспитателях человеческой души. На тебе, мне и Матусевиче. Так мне кажется.

Я тебе горячо сочувствую. Обучаясь 10 лет в школе № 397, я очень хорошо знаю людей, болтающих о «телках» и спрашивающих про Окуджаву «Кто это такая?» Я мало того, что учился с ними 10 лет. 9 лет я просто больше ни с кем не общался. Опасность снова окунуться в мир такой подхлестывала мое рвение насчет отсрочки (тьфу, тьфу, тьфу).

Вот-с.

Послали нас на практику. Раскидали по разным театрам. Мы (нас 4) — на Рубинштейна, в Малый, к Додину. Мы должны присутствовать на репетициях, вникать в процесс создания спектакля и сдать потом зачет. Нас представили Додину. «Мы практиканты», — сказали мы. «А я Лев Абрамович», — сказал Лев Абрамович. «Очень приятно», — сказали мы с Львом Абрамычем. Он репетирует «Братья и сестры» по Абрамову. На самом деле не по одноименной первой части тетралогии, а по второй «Две зимы и три лета». Интересно. Не гениально. Но, видимо, это лучшее. От других знаю — Падве в Молодежном ставит рок-оперу «Сирано де Бержерак»… Владимиров в Ленсовета — новую пьесу Гельмана «Зинуля»… Темирканов в Мариинке — «Пиковую даму». Якобы здорово. Ну и ладно.

А больше новостей нету.

Жду писем. Остаюсь.
Бомжир

Привет, Лёнька!

Я восхищен победой «Зенита».

<…> Нет, действительно интересно, ведь выиграли же в конце концов, несмотря на такую ораву фанатов. В учебке у нас были ребята из разных концов страны, все болели за разные команды, и даже в тех условиях были случаи, когда споры чуть не до драк доходили.

Фанатизм — хорошо, но здоровье лучше.

Смотрел я «Чучело». Но дело в том, что перед этим я еще и читал эту повесть, и в моем воспаленном мозгу вставали более впечатляющие картины. Дело в том, что, когда я читаю любую книгу (почти любую), я всегда представляю себе, как бы я поставил эту вещь на сцене или в кино, и если это уже сделано, то иду смотреть, имея в голове свои впечатления. <…> Поэтому все постановки «И дольше века…», которые я посмотрел, меня не удовлетворяют, я ощущаю эту книгу как более глубокое, актуальное и лирико-историческое (ну и термин я выдумал!) произведение. <…> И, по-моему, его лучше поставить в кино с его техническими возможностями. <…>

Читал ли ты «Свидание с Бонапартом» Окуджавы? Если можешь, объясни, как ты понял, что он хотел сказать?

Пожалуй, все.

До свидания.

Жду писем.

Миша

Привет, Мишка!

Извини, что долго не писал. Совершенно замотан делами. А в общем, ничего особенного не происходит.

<…> Изредка бываю в театре. Только когда совсем необходимо. К примеру, на творческом вечере Виктора Розова. Пошел оттого, что глубоко и искренне уважаемый мной Барбой (очевидно, знакомая фамилия — преподаватель, руководитель СНО) сказал, что это ничего, хороший драматург. Барбой потому что шестидесятник, поколения Товстоногова, Акимова, «Современника», Эфроса и пр. Я и пошел.

Розов — удивительная смесь человеческого добродушия и доброжелательности со старческим маразмом, с элементарной глупостью — вопиющим и провинциальным мещанством. Это нечто.

Был на Таллинском театре. Ничего не понял, ибо по-эстонски говорили со сцены так громко, что в наушниках не было ничего слышно. А кто без наушников — смеялись.

Была неделя французских фильмов. Добротворский и Трофименков видели все. Простить себе этого не могут. Я видел один — с Делоном. Бред. Остальное еще хуже, хотя один — с Ришаром, один с Жирардо. Только один приличный фильм, режиссер Ален Рене. Но его-то я и не видел.

Вообще в кино тоже не ходится. Видел «Берег». Странный фильм. Про любовь.

«Детский сад» вроде бы маразм. Какой-то кич и безвкусица. Весь набор русской жизни, как ее иностранцы знают: воровская малина, сибирские бани, цыгане и пр. Набор штампов. Мне так показалось.

Насколько прекрасно прошел курсовик о Ветрогонове, настолько в пух и прах разлетелась вся работа в историческом семинаре о «Свадьбе Кречинского». Ну не мое это дело — история! Критик я. <…>

Выбрали меня председателем СНО. Развиваю бурную деятельность. В основном прожектерство. Но подхватывают. Авось, покатится дело. Задумано многое.

У Витечки был день рождения. <…> Витечка решил всех без исключения поразить «Аквариумом» (ВИА под управлением Бориса Гребенщикова). Ляксандра кивал и говорил: «Да-а». Мишель поддакивал. Я уверен, что к искусству это никакого отношения не имеет. <…>

Выбрали меня в институте (сволочи) в шефы. Хожу (должен) в 189 школу на Пестеля и шефствую. Был один раз. Дети не сахар, 8 класс. 8-летка школа. Не все знают, где находится Русский музей. Разговор о театре поэтому вести смешно. Что делать, не знаю. А махнуть рукой не хочется. <…>

Вроде все.

Остаюсь Л. В. Попов, в просторечии Бомжир

Привет, Лёнька!

Поздравляю тебя с Новым, 1985!

Передай также мои поздравления своим родителям. Очень хочу вас всех увидеть! Ну да ничего, думаю, что Новый 1987 мы будем встречать в Ленинграде!

ИЮ, конечно, привет и поздравления всем, всем, всем нашим.

Вот пойдешь по улице, кого-нибудь встретишь и: «Привет тебе от Эпштейна!» Зайдешь в «Сайгон»: «О, Сайгон! Привет тебе от Эпштейна!»

Ну желать тебе письменно я ничего не буду, ты и сам знаешь, что я могу пожелать.

Писать, если честно, тоже особенно нечего. Не устаю восхищаться фильмом «И жизнь, и слезы, и любовь», его тут у нас в училище показали.

Но это и все.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ