* * * * *

Готовясь к 15-летию «Петербургского театрального журнала», мы задавали всем один и тот же вопрос: «Как изменилась наша социокультурная ситуация за эти годы? Что безвозвратно утеряно, что приобретено?» И они отвечали.

Ю. Шварцкопф.
Фото из архива театра

C начала 1990-х годов жизнь театров принципиально изменилась. В советское время, когда существовал гнет идеологический, цензурный, театры четко знали свое финансирование, знали, что разрешено ставить, даже знали, как разрешено ставить. И в этот период количество замечательных спектаклей было достаточно большим. Работали выдающиеся мастера. Потом театрам сказали: ставьте что хотите, как хотите и живите в рынке. Вот мы и начали с 1990-х жить в рынке. И что в результате? Полезла серость, пошлость, вседозволенность. Каждый театр решает, идти или не идти на поводу у зрителя. Каждый свободу понимает по-своему, и мы видим то, что видим. Практически не стало творческих лидеров, которые бы занимались театром. Вот в нашем городе, я считаю, театром занимался В. Пази, занимается Л. Додин, занимается С. Спивак. Именно театром, в том смысле, в каком мы всегда хвалились перед Западом, — репертуарным. Тем, который не может позволить себе Запад при огромных финансах. Но я всегда напоминаю, что тот же Гамбург на 100% финансирует всего три театра, тогда как наш бедный несчастный Комитет по культуре финансирует 20 с лишним театров. Мы лоскутное одеяло делим на всех…

На мой взгляд, за эти годы общая культура населения страны просто в разы упала. Нарушился процесс воспитания — пусть насильственного, но приобщения к культуре, которое начиналось с детского сада. Школа, дома пионеров, дворцы пионеров — была какая-то система, жесткая, заставляющая система, но она была. Мы ругались в свое время, когда артисты выступали в цехах, на заводах, на фермах и так далее. Но в этом что-то было, потому что, к сожалению, как ходила узкая прослойка интеллигенции в театр, так она же и ходит. Студенчество плюс очень узкая прослойка… Но именно эта прослойка в большой степени на себе ощутила момент вхождения в рынок. Если раньше можно было в театр пойти, заплатив очень небольшую сумму, то теперь эта сумма часто такая же, как на Западе, а зарплата… Интеллигенция практически не может себе позволить ходить в театр.

Изменило жизнь театра разрушение берлинской стены — железного занавеса. Мы стали видеть, что происходит на Западе. Мы считали всегда, что у нас все лучшее. Лучший театр, лучшие оркестры и так далее. Когда железный занавес рухнул, мы увидели, что и там есть совершенно фантастические вещи. Артисты там, может, тоже не очень довольны своим финансовым положением, но оно позволяет иметь нормальную контрактную систему, мигрировать из театра в театр. Представить, что у нас из Петербурга кто-то поедет на год работать в Свердловск, Воронеж или в Житомир, практически невозможно. Артисты выпускаются из вузов, оседают здесь, пирог все меньше…

Раньше артисты не могли и подумать о том, чтобы кино или телевидение у них были впереди театра. Сегодня кто только может мелькнуть в сериале (я не говорю про их качество), тот идет туда. Бросают театр, обретают популярность, через эту популярность — многое другое. Они умирают как актеры, и театр для них потерян. Это в лучшем случае место, где лежит их трудовая книжка…

Следующий очень важный момент. Мне кажется, что пришло время не на словах, а на деле расставлять точки над «i»: кто главней в театре — директор-менеджер или художественный лидер. Раньше, что бы ни происходило, в театрах предпочтение отдавалось творцам. И мы помним, какой урон был нанесен директорскому корпусу Петербурга, когда вышел закон о единоначалии. Единоначальниками стали творцы. Через год с этими творцами расстались, а люди уже ушли из директорского корпуса. Сегодня нехватка пяти-шести людей того поколения безумно сказывается.

Хороший директор-менеджер все-таки будет больше думать о том, как выжить, не испытывая чувства стыда за качество. Всегда были сложные взаимоотношения директора и худрука, нас, директоров, придавливали, теперь каждый доказывает, на что способен. По истечении времени это еще предстоит оценить.

Безусловно, очень важно, какие у тебя отношения с властью. В других странах, в Америке неважно, кто президент, есть преемственность политики. У нас все зависит от того, кто приходит во власть. Она может не любить музыку, но она обязана появляться в театре. Даже ради престижа. Театру важно, когда приходят известные, узнаваемые лица, — у публики сразу создается впечатление, что это не просто так, здесь что-то интересное. Как только власть не ходит, на театр не обращают внимания.

Когда я пришел в театр Музкомедии, четко ставилась задача, чтобы театр вернул былые позиции, чтобы не было стыдно за то, что он делает. Театр, который не выпускает четыре спектакля в год, мертвый театр. Актер должен быть постоянно в работе. Конечно, ему должно быть интересно. А в российском театре в последнее время очень любили говорить: «Как все плохо, как тяжело, как мы мало зарабатываем». Халтурили на стороне, линяли со спектаклей, при этом никто из театра не уходил. Труппа, безусловно, замусорена. При этом есть те, о ком театр должен думать все время. Но есть и те, кто должен плавно уходить, освобождать место следующим. Актер должен быть в нормальной физической форме, хорошо выглядеть, качественно петь. Я сторонник контрактной системы. В театре должно существовать ядро артистов, к которому добавляются артисты по контракту. Это могут быть актеры разных театров, разных жанров, если они нужны театру. Я вижу в этом перспективу и верю, что мы придем к нормальной человеческой контрактной системе.

Следующий аспект — школа стала учить хуже. Очень много в старшем поколении нашего театра тех, кто окончил театральный институт или консерваторию. Когда приходят актеры разных мастеров, не хватает ансамбля. Наш театр всегда отличало то, что ансамбль был. Артист не тянул одеяло на себя. Сегодня это чувство ансамбля безумно тяжело создается.

Плохо, что мы не обучаем новых артистов. А кто будет обучать? Человек, который не доказал, что он творческий лидер, никогда не сможет и обучить как следует, тем более в таком жанре. Во всем мире возросли требования к физической подготовке артистов. В нашем театре есть группа артистов, которые соответствуют европейскому уровню, а в чем-то и выше его. Об этом говорят многие режиссеры, с которыми мы работаем. В Будапеште на концерте, посвященном юбилею Кальмана, наши артисты не были чужеродными, публика их очень хорошо принимала.

Режиссура — тоже проблема. Как правило, те, кто ставит, показывают себя, а не конкретный материал — музыку, пьесу…

И еще. Когда в 1980-х годах был театральный эксперимент, театрам дали экономическую свободу. Сегодня мы дошли до идиотизма в регламентации расходов, мы свои деньги месяцами не можем получить. Мы обязаны объявить конкурс: кто должен написать музыку к «Сильве»! Кальман, Легар или кто-то еще!.. Это бред! Есть же разница между заводом и театром в финансовых механизмах. Когда законы пишут те, кто ничего в этом не понимает, — это катастрофа.

За пятнадцать лет много чего произошло… Но я верю, что театры выживут, что оперетта нужна. Будем радовать публику. Подтягивать публику. Будем приглашать дирижеров, которые способны поднять музыкальную культуру театра. Будем двигаться вперед, несмотря на все трудности.