* * * * *

Готовясь к 15-летию «Петербургского театрального журнала», мы задавали всем один и тот же вопрос: «Как изменилась наша социокультурная ситуация за эти годы? Что безвозвратно утеряно, что приобретено?» И они отвечали.

А. Битов.
Фото М. Дмитревской

Я уже не наблюдаю эту жизнь ни изнутри, ни с птичьего полета, понимаете? Пятнадцать лет назад мне было на пятнадцать лет меньше, это существенно. И мне казалось, что все кончено: в 1991-м случился очередной обвал, кончилась наша империя. И мне важно, что сделал я сам, как прореагировал на это отчаяние.

Горбачевская пятилетняя «малина» обвалилась в пропасть, из издательских планов опять вылетели все книги, а я взялся за последний свой роман и с 1992-го стал его писать. Это случилось пятнадцать лет назад.

Победить время — значит жить в нем. Когда я заканчивал «Империю» — империя закончилась. Синхронно. Помню, пишу в Германии, в хороших условиях — и приносят газету. Я по-немецки не понимаю, но мне говорят: Украина отделилась. А я ребенок войны и помню, как окрашивались на карте освобожденные территории. И когда мне принесли эту газету — я увидел, будто на серой карте, как Украину отсекли от Союза. Я помню, что у меня была острая боль сердечная. Ни разу я не обольщался насчет советской власти, ее я не любил, но я любил эту империю, любил Союз, он мне очень много дал, а тут я понял: если Украина отвалилась —  значит всё, всему этому сообществу пришел конец. Я был в горе и написал стихотворение «Прощание с империей»:

Иль это было не со мной,
Иль это не было судьбой,
Прости-прощай, а Бог рассудит…

Пятнадцать лет — это были годы прощания с империей.

Мне кажется, что все критические взгляды на культурный и литературный процесс настолько ретроспективны, что ничего не значат. Увидеть живой процесс невозможно, потому что это сама жизнь. Ее умеют видеть только те, которые меньше врут. И сейчас сидит кто-то и пишет, и запечатлевает картину мира, и пропускает ее через себя… Но это не я. Я сделал это два-три раза за жизнь, запечатлел, как мог, —  и хватит. А вот кто сейчас запечатлевает, и могу ли я его узнать, и могу ли остановить это мгновение, и будет ли оно прекрасно — не знаю.

Суть в одном: не мешайте друг другу, пусть идет как идет. И пусть, наконец, эта власть, которая всегда не любит людей (потому что люди свободны, а власть нет), поймет, чем спасается земля. А она спасается не теми вещами, которые власти кажутся необходимыми (оружие, техника, добыча), она спасается культурой и просвещением. Учителя должны получать больше денег. И культура заодно. Вот это станет страна! Если руководители не поймут, что это первый и основной товар, мы так и будем сами себя догонять.

Наше вечное русское отставание происходит оттого, что мы хотим сразу всё опередить. Нет, поплетись ты немножко за историческим опытом. У нас столько земли, столько богатств, столько талантов на зависть всему миру, что надо перестать комплексовать — и тогда мы станем чем хотите — хоть державой. Избавление от комплексов для России — это победа. Любая попытка что-то опередить и заместить — это комплексы, а свобода — это существование без комплексов. И у нашего искусства не должно быть комплексов. Мы никого не догоняем. И не нужен этот «черный PR-квадрат» (по-моему, хорошая шутка). Он уже появлялся, квадрат Малевича уже был, и если бы не объявленная ценность этого квадрата, замечательно возведенная в степень, — мы бы и не поняли, что в нем уникального (я не уверен, что я не ретроград…).

Хватит изобретать. Надо просто работать, отдавать душу, чтобы все шло тихо, плавно, спокойно, а для этого нужно время и уверенность в том, что то, что я делаю, — свобода. Свобода стоит дороже, чем любой пиар, славу не надо эксплуатировать, она растет, как живая. Часто кажется, что, соревнуясь с живым, неживое побеждает. На самом деле это не так, травинка, пробивает асфальт.

В 1993 году, когда я был при смерти и чувствовал, что России нет, я придумал формулу: все попытки вырваться из времени приводят к еще большему отставанию. Мать моя говорила, а я не понимал: нужны два-три поколения… У нас им не дают нарасти, пройти и прожить без войны.

Никогда нельзя рассчитывать на следующие поколения, славу и бессмертие.

Пусть до кого-нибудь дойдет, что, если он хочет иметь будущее, он должен вкладывать деньги в будущее, а не в настоящее. Власть, славу и капитал надо вкладывать не в себя, а в будущее. Это великая парадигма. Люди, вкладывающиеся в будущее, будут бессмертны, останутся в памяти народной и человеческой, но почему-то все хотят себе и немедленно. Этот «временщизм» душит все, западный пиар некрасивый, а уж наш совсем неудачный… У людей нет своего мнения: кто сказал, что этим надо восхищаться? Группы, оппозиции.. А кто сказал, что это так хорошо?

Слава — это вспышка, фейерверк, а признание требует более долгого времени. Как говорил Корней Иванович Чуковский, любое дело надо делать долго. «Империю» я писал тридцать шесть лет. Так долго не живут.

Не признаю никаких революционных систем. И нынешнюю не признаю. Недавно я обиделся на какую-то подставу и сказал: «Я понимаю, чем мне отомстила власть. Я ее не заметил, и она меня».

Важно помнить: все, что делается вокруг, — живое, живое не «почему», не «когда», ни с того ни с сего, не ради денег или чего-то другого, просто — живое.

Р. Габриадзе и А. Битов. Конец империи. 2007.
Фото М. Дмитревской

Все происходит через одного человека: успех, преображение. Все единично, ничего нельзя подделать: интонацию, звук, голос… Толпы девушек любили голос Лемешева и именно его — и вы тут ничего не поделаете, какое бы ни шло соревнование.

Как гениально сказал мой друг Юз Алешковский, «дьявол хочет погубить всех, а Господь хочет спасти каждого». Если мы бываем в церкви, мы обращаемся к одному человеку.

Кроме совести, сердца, чести, достоинства ничего другого не было изобретено, хотя это ничего не значащие слова.