Последние месяцы я думала: в юбилейный номер я напишу не только большую статью «О технике критика», которую собираюсь сделать… вот как раз лет пятнадцать, но и неторопливое вступление, сопроводив его несколькими фотографиями страничек из блокнота, недавно вывалившегося из шкафа с рукописями.
На недописанную статью «наехал» каток каждодневных редакционных забот конца года, «сборка и верстка» номера, который вы держите в руках. Неторопливое вступление тоже вряд ли получится в момент, когда номер надо сдавать в типографию. Фотографии не влезли. А вот блокнот удивляет меня саму.
В нем моим, но еще разборчивым почерком были записаны самые первые «протоколы о намерениях» будущего «Петербургского театрального журнала», варианты рубрик, планы первых номеров, списки авторов, которых мы хотим приглашать. С какой-то страницы (просто — модель журнала и моей жизни в нем!) начинаются заметки про «уплату регистрационного сбора» (в 1992 году записываю эти слова, потому что ничего в них не понимаю), какие-то юридические подробности, колонки цифр про зарплату (это решалось коллегиально тогда, так же решается и сейчас), телефоны людей, которых я уже не помню, но к которым мы кидались за помощью в те годы, названные теперь «лихими 90-ми». Тогда мы ничего не знали про «лихие», а сидели в клетушке будущей «Бродячей собаки» (в каком-то закутке второго двора) и сочиняли журнал. Следы сочинения — в этом блокноте.
Не поверите — осуществились почти все планы. Не возникла разве что рубрика «Петербургское позорище» (позорищем, если кто не знает, в XVIII веке называли театр), не родился раздел «Театральный карман» (если кто не знает — это часть сцены, а не финансовые подробности), не развилась рубрика «Сверхзадача», которая планировалась только под рекламу, но осуществилось на редкость много. Не во втором номере, так в пятом, не в пятом, так в четырнадцатом…
Красной нитью проходит мечтательная реплика Лёни Попова: «Если бы он был тематический…». Почему-то записано: «На дорогу к Парадизу мы опоздали»… Может, и правда? Мелькает фраза «Олим, научись звонить по телефону», видимо, адресованная мне как руководителю, а рядом: «Я — олим, и я не умею». Судя по почеркушкам, мы хотели вызывать тени Морозова и Мамонтова (на дворе стоял 1992 год), но вот как раз их вызвать за 15 лет, пожалуй, не удалось…
Побитые в советские годы разными редакциями и произвольной цензурой редакторов, мы фиксируем: «Вся правка — вне зависимости от положения автора и качества текста — должна быть согласована с автором. Если автор живет в городе, он должен подписать экземпляр, идущий в набор». И отдельной строкой «ТЕКСТ — не СРЕДСТВО, А ЦЕЛЬ».
Нынешняя редакция журнала может подписаться под этими правилами.
Не помню, для чего, с какой целью я писала в блокноте текст, перечеркнутый потом крест-накрест. Может быть, это был какой-то вариант «К читателям и коллегам» № 0. «Респектабельность — не та добродетель, к которой мы стремимся. Напротив, „респектабельный“ театр для театрального человека — оскорбление, это означает конец театра. Театр — живая материя, ересь, импровизация, и нечто устоявшееся (=респектабельное) означает только одно — смерть театра, превращение его в офис». Прожив 15 лет, я готова взять перьевую ручку и аккуратно переписать эти слова на чистый листок, только более крупными буквами, поскольку респектабельность превратила нынче наш театр в один «большой бульвар», на котором стоят театры, почти все на одно «респектабельное» лицо, а их посещают зрители, привыкшие в последние годы говорить на чистом русском языке: «Мой вам респект… за то-то и за то-то».
И вот что еще нашлось на краю страницы: «Поколение 50-летних критиков в Ленинграде отсутствует. Я могла бы собрать редакцию 40-летних, свое поколение, но даже по себе знаю всю внутреннюю регламентированность. Редакция должна быть моложе главного редактора». Сейчас это тоже так, и мы все время думаем о том, что кто-то должен дышать в спину.
В старом блокноте (листая его, действительно чувствуешь, «как молоды мы были», и скупая слеза падает на страницу, превращая чернильные декларации в кляксу…) осталось еще несколько случайных фраз: «Сейчас время такое, что все хотят — наверняка. Чтобы утвердиться сразу. Режиссеры втискивают в один спектакль все, что может обеспечить это „наверняка“… Мы не рассчитываем — наверняка. Мы не надеемся на результат как таковой. Потому что важен процесс».
Если бы знала я, образца 1992 года, что такое будет «наверняка» в режиссуре следующих лет… Но, не надеясь на результат, занятые лишь процессом, мы прожили вот уже 15 лет, так что все было верно в тех начальных почеркушках. Мы оказались там, где были наши желания.
Идея этого юбилейного номера (согласитесь, красиво: 15 лет — и 50 номеров!) возникла из знаменитых слов А. С. Пушкина о том, что нужно драматическому писателю: «…никакого предрассудка, любимой мысли. Свобода». Ко многим, очень многим авторам мы обратились с просьбой написать о тех мыслях и впечатлениях, в которых застает их осень 2007 года. Не бежать за каждодневным театральным процессом, а остановиться и написать то, что хочется: о спектакле или проблеме.
Многие откликнулись, обещали, но тянули, отодвигали сроки, список сокращался, некоторые тексты пришли не просто в последний момент, а уже, кажется, прямо в типографию… Многие, скажем прямо, подвели, а еще гораздо большее число коллег призналось, что не знает, о чем писать…
Но у нас-то тема была — те самые 15 лет, которые прожил «Петербургский театральный журнал». И самым странным образом в этом номере собрались статьи, перекликающиеся со сквозными темами многих наших номеров. Письма Лёни Попова, предоставленные для публикации И. Бойковой и Е. Вестергольм, вместе с которыми мы начинали «ПТЖ», оказались вдруг рядом с записками Эры Зиганшиной, а в № 0 статья Лёни о Зиганшиной называлась «В один из дней до новой Эры», и центром того текста была «Чайка» Опоркова, о котором (и о которой) пишет сейчас Ю. М. Барбой… Когда-то, еще в журнале «Представление», мы (и в первую очередь Лёня) веселились, мистифицируя читателей сочиненными репертуарами ленинградских театров. В этом номере новые авторы З. Базука и М. Пулеметов приняли эстафету. В № 1 пером Эльзы Брокк мы приветствовали рождение «Комик-треста», остаемся верны повзрослевшим Фиссонам и сейчас, только перо Эльзы перехватила Маня (Смирнова-Несвицкая). А любимый многими № 17, где молодые авторы приветствовали не менее молодое «поколение войцеков и сторожей», продолжен в теперешнем номере разговорами с теми самыми «войцеками»… Наконец, обложку номера нарисовал нам Резо Габриадзе, персональную рубрику которого мы открыли в № 0.
Мы верстали журнал по мере поступления текстов. Никакого предрассудка. Свобода.
Что нового? — спросите вы. Есть и новое. Раньше мы не знали, какие православные святыни сопровождали нас в пути, теперь, благодаря А. Ф. Некрыловой, обрели покровителей.
И вот — юбилей. Мы будем праздновать его 20 декабря. Многие думают, что «ПТЖ» исполняется 15 лет. Это не так! Любая приличная организация сегодня находит свои истоки в глубине веков (возьмите хоть Малый театр, хоть нашу Академию, хоть РАТИ). Задумавшись на полминуты, мы вдруг поняли: журналу исполняется 200 лет! Ведь мы ведем свою историю от 1807 года, когда (и именно в декабре) кн. А. Шаховской задумал «Драматический вестник». Ведь что такое был «Драматический вестник», как не первый петербургский театральный журнал?
Спасибо всем, кто провел с нами вместе эти 200!
Комментарии (0)