1971 год.

Какая я замечательная! Сижу ли у себя на кухне, иду ли по улице, еду ли на эскалаторе! Все я, я, я! Ну и что, что я опаздываю на репетиции, иногда даже не прихожу — забыла! Ну и что? За что меня ругать, такую прекрасную молодую артистку?

Кто это пришел к нам? Новый главный режиссер? Он ругает? А кто он такой, боже мой?

Да, я видела его «Жестокость» в «Ленсовете». Мне понравилось, но не настолько, чтобы прощать ему такие страшные гонения на меня. И премий лишают, и выговоры какие-то дурацкие. Кто такой? Как зовут? Опорков Геннадий Михайлович.

Был страшный скандал в кабинете. Кричала молодая звезда, кричала противно, громко, хлопнула дверью и ушла из театра. Благо было куда. В Кишинев. В театр, которым руководил ее муж.

…Прошли годы… 1977 год.

Позвонили, сказали, что меня ждет Опорков, что я ему нужна. Но это же немыслимо! После такого скандала! Ведь я помню, как размахивала мраморным пресс-папье и грозилась разбить его голову. Разве может нормальный человек приглашать обратно к себе в театр эту распущенную бывшую приму?

Г. Опорков и Э. Зиганшина в декорации спектакля «Чайка».
Фото Ю. Богатырева

Пришла. Встретил. Руки распахнул, обнял, как ни в чем не бывало. «Ну, где ты ходишь так долго? Работать надо! Работать у себя в театре, а не напрашиваться ко всем подряд».

И началось! Ах, «С любимыми не расставайтесь»!

Дважды смотрела, плакала навзрыд. Как страшно было вводиться! Это был потрясающий спектакль, лицо театра! А пресса? А критики? Все уже всё оценили. Нас будут сравнивать! А меня столько лет не было в Ленинграде. Дурочка наивная. Обошлось. Критики уже давно выдохлись на премьерных спектаклях. Кому ты нужна? Нет, все-таки писали, мало, но благосклонно. Уф! И на том спасибо.

Здравствуйте, я вернулась.

А потом «По ком звонит колокол». Вывесили распределение. Я — Мария. Ну, а кто же? Ведь теперь я снова «звезда» этого театра. Со дня на день начнутся репетиции. Что-то Гену гложет. Что-то мешает начать репетиции. Потом признается: «Нет у меня Пилар. Те, кто назначены, хорошие, уважаемые артистки, но я вижу другое. А где взять — не знаю».

Через несколько дней звонок в ночи: «Я нашел! Я нашел Пилар! Как я раньше не подумал!» — «Кто? Гена, кто?» — «Придешь завтра на репетицию — узнаешь».

Перебрала всех ленинградских «взрослых» артисток, ни на ком не остановилась — пошла на репетицию. И тут узнаю, к своему ужасу, что Пилар — я! Боже мой! Так я еще никогда не кричала и не плакала. Остановила репетицию, напросилась в кабинет на «серьезный» разговор. Я кричала, что наконец все поняла! Он хочет меня уничтожить. Что ввод в спектакль «С любимыми не расставайтесь» оказался слишком достойным, а он хотел провала. И поэтому дает мне Пилар. Эта роль уж точно меня уничтожит как артистку. Значит, он такой злопамятный и не может забыть тот давнишний скандал. Какое коварство!

Э. Зиганшина (Катя), Р. Громадский (Митя). «С любимыми не расставайтесь».
Фото из архива театра

Э. Зиганшина (Анюта), Р. Громадский (Губанов). «Вся его жизнь».
Фото из архива театра

Потом я рыдала и просила вернуть мне Марию. Потом снова кричала, обвиняла и снова рыдала. Опорков не произнес ни слова. Никаких уговоров, никаких просьб прекратить истерику. Он просто долго и даже с каким-то изумлением смотрел на меня, как будто перед ним очень капризный и обиженный ребенок и лучше благоразумно подождать, пока он выдохнется. И я выдохлась.

Я сидела красная, зареванная, растрепанная, уставшая. И с горечью думала о том, что сейчас нужно спуститься этажом ниже в кабинет директора и подать заявление об уходе. Уходить совсем не хотелось.

Мне нравился этот режиссер. Он был «мой»! Когда «твой» режиссер, это чувствуешь сразу, а с годами понимаешь, что бывает это один раз в жизни. Так, во всяком случае, у меня. Мне хотелось с ним разговаривать всегда и по любому поводу. Он был чудесный собеседник, и еще я смела думать, что хорошо понимаю его как человека. От этого было еще горше. Какой подлец! Какой подлец!

Как я ошиблась. После «серьезного разговора» попросил умыться, причесаться и сказал одну-единственную фразу: «Я думал, ты умная, а ты, оказывается, дурочка и не понимаешь, что такое Пилар для серьезной артистки. А я держу тебя за серьезную. Что тебе Мария? Ты таких пачками играла. Не надоело? Давай выпьем кофе и спокойно вернемся на репетицию».

Тогда я начала торговаться: если я почувствую, что Пилар у меня не получается, он освободит меня от роли и вернет мне Марию. Торг не удался. Он ответил, что освободит меня от роли, только если сам почувствует, что не получается, а не я. Это чтоб не забывала, кто в доме хозяин.

И я поплелась на репетицию. Два дня было очень тяжело. Два, но не больше.

Он очень быстро влюбил меня в мою же роль. У него был такой дар. Я работала со многими режиссерами, были и замечательные, талантливые, но никто и никогда не мог так репетировать, как Гена. Его репетиции — это один большой праздник.

Я даже не помню, что писали про спектакль «По ком звонит колокол», про мою Пилар. Все-таки думаю, что не ругали, иначе бы запомнила. Но это уже было неважно. Я так любила эту женщину, так наслаждалась, произнося этот текст, и мы все очень дорожили этим спектаклем. Опорков остался мною доволен: «Почти хорошо», — сказал он. Я никогда не слышала от него «хорошо», не говоря уж об «очень хорошо». И это был верх похвалы, я знала, что выше не будет! Так было всегда, на все мои роли.

Э. Зиганшина (Пилар), Л. Вигдоров (Пабло). «По ком звонит колокол».
Фото из архива театра

Я была счастлива. «Почти хорошо» для меня звучало как «гениально».

И дальше полетела жизнь с прекрасными ролями, с репетициями, которые я чем дальше, тем чаще вспоминаю. У меня все отлично, я очень много работаю, но я очень скучаю по тебе, Гена. Это был период, когда у меня были любимые спектакли, любимые роли, любимые партнеры, любимый режиссер, любимый дом — мой театр.

И только с годами я поняла, какую великую услугу оказал мне Гена Опорков. После старой Пилар, которую я сыграла в 33 года, вопрос переходного актерского возраста для меня просто не существовал. Опорков умудрился вселить в меня такую уверенность, такое бесстрашие, что мне потом казалось, я могу играть все! Любую роль, любого возраста.

А молоденьких я больше не играла. Было уже не интересно. Вот так ловко ты меня состарил, Гена, за что тебе спасибо на всю мою жизнь. И когда удается сыграть что-то вполне прилично, как мне жаль, что ты этого не видишь. Как жаль, что не слышу от тебя «почти хорошо».

P. S. 2007 год. А теперь театр мой на моих глазах перестает существовать. Труппа вся до единого человека сокращается. Почему такая участь постигла в первую очередь именно этот театр и именно эту труппу — тема для тяжелого и долгого анализа. К сожалению, это и преступно и закономерно. Вот такая «новая» жизнь. Значит, у меня нет теперь дома? А есть только роли, которые я буду играть здесь за такие-то деньги? И все?

Я скучаю по тебе, Гена.

Ноябрь 2007 г.