В.-А. Моцарт. «Волшебная флейта». Staatsoper (Штутгарт, Германия).
Дирижер Лотар Загрозек, режиссер Петер Конвичный, художник Мира Эберт
«Волшебная флейта» Моцарта — одно из самых любимых, популярных, репертуарных произведений немецкого музыкального театра. Не найдется города в Германии, оперная труппа которого не играла бы «Флейту» сейчас или еще недавно или не собиралась бы осваивать ее заново и в который раз. Зингшпиль Моцарта не исчезает с афиш надолго. И уж как только его не ставили — как сказку, притчу, политическую сатиру, цирковое ревю, философский трактат, масонский свод правил, народную комедию, лирическую историю любви, семейную драму, пародию — на любой вкус. Внес определенную лепту в этот нескончаемый процесс и Петер Конвичный, осуществив свою версию в оперном театре Штутгарта, пребывающем ныне на острие экспериментальных поисков современной режиссуры.
«Флейта» Конвичного вбирает в себя названные элементы предшествующих трактовок и неназванные тоже — все это перемешивает, добавляет путаницы и подмен и решается в итоге как самобытный спектакль со своими собственными образными смыслами.
Можно сказать, что это спектакль о конфликте поколений — Тамино здесь проходит путь от чурающегося толпы юноши в белой джинсовке до серьезного молодого человека в строгом костюме, какие носят люди Зарастро (на них — и на Тамино в какой-то момент — к тому же надеты белые балахоны некого безликого сообщества, штампующего людей себе под стать). А Памина — молодая бунтарка в черной маечке и модных, приспущенных на талии шароварчиках. Она сопротивляется всем правилам, никому не желает подчиняться и ведет себя как боец на ринге (есть такая мизансцена в ее борьбе с Моностатосом). Чтобы втиснуть ее в традиционное «маленькое черное платье», требуются немалые усилия прислужников Зарастро, и заставить ее петь по нотам, поставленным на пюпитр, тоже не просто, для нее это означает жить под диктовку, по чужим правилам.
Можно сказать, что это спектакль о человеке и толпе, которой он подчиняется или нет. Тамино бежит не от дракона — от людей, от массы, от стройных рядов — бежит и падает в оркестр… А человек и толпа — это еще и другой образ: это актер на круглом подиуме и зрители. Весь второй акт так и построен — сцену пересекает занавес из блестящих нитей, на первом плане небольшая сценическая площадка, приподнятая над полом, и микрофон. Спектакль в спектакле разворачивается сначала перед нами, перед обычным зрительным залом, где Тамино и Зарастро ведут свой конферанс, а потом оказывается, что за занавесом — тоже зрительские места, ярко-красные пластмассовые кресла, и публика, жующая поп-корн. Перед ней выступает со своей знаменитой арией Папагено, который разодет как петух. Он изгиляется и выламывается, пародируя экстравагантных поп-звезд.
Можно сказать, что это спектакль о оборотничестве и подменах жизни, ее загадочности и непредсказуемости при всей ее предопределенности. Папагено встречает свою возлюбленную Папагену и ведет себя так, будто и не замечает, что она хоть и весьма задорная дама, но сильно преклонных лет, просто в бабушки ему годится. И только в конце к нему придет другая Папагена, молодая и миловидная, из зрительской толпы, одна из многих, лишенная индивидуальности, которой обладала та, первая. И это тоже значимый ход. Человек или становится особым, или остается в толпе. Папагено получает возможность узнать, с кем проведет старость. Его история прокручивается от финала жизни к ее началу.
Можно сказать, что это спектакль об одиночестве и непонятости. Эта тема отдана Царице ночи и Памине. Царица ночи — импозантная дама в черных мехах, страдающая за бутылкой французского вина. Но и она актриса — ее первое соло снимает на видео одна из дам, съемка тут же транслируется на экран — сначала лицо, потом глаза, нос, открывающийся рот и, наконец, колеблющиеся в пении голосовые связки — крупным планом. После арии она, сгорбившись, устраивается на стуле и валится с него, как мешок. Ее привычно подхватывают дамы и уводят до следующего появления, до встречи с Паминой, когда разлученные надолго дочь и мать кидаются в объятья друг друга. В финале Царица ночи опять остается одна на пустой уже сцене, горестно притулившись на стуле. Когда занавес начнет опускаться, к ней тихо подойдет Зарастро и положит руку на плечо. Родители, дети которых выросли и ушли…
Можно сказать, что это спектакль о природных законах бытия, о пути человека от рождения до смерти. На протяжении всего действия периодически опускается киноэкран, на котором демонстрируются космические дали, парад планет и приближающийся земной шар, или — вдруг — сцена свадьбы принцессы Дианы и принца Чарльза, лицо которого превращается в лицо Тамино, или к финалу — повторяющиеся кадры: рождение ребенка, его взросление, опять же свадьба и смерть, а потом опять рождение — и так много-много раз. В этих кадрах — общий земной путь человечества, который для каждого в отдельности конкретен, но неумолим, неуклонен, неминуем.
Конвичный все время меняет собственные законы и правила игры. Он постоянно обманывает зрителя, превращая своих героев из положительных в отрицательных и наоборот. Только проникнешься симпатией к Тамино, а он оказывается пустышкой. Только подумаешь о надменности и злобности Царицы ночи, а выясняется, что она глубоко несчастна. Только утвердишься во мнении, что Зарастро обладает замашками диктатора, а выясняется, что он нуждается в сочувствии и способен сочувствовать сам. Только решишь, что поведение толпы однозначно и враждебно, как она становится пестрой, разной, сбрасывает с себя белые одежды общины Зарастро и превращается в веселых зрителей эстрадного концерта, ликующей массой гостей на свадьбе Тамино и Памины. Режиссер то подчеркивает, что все происходящее — игра, театр, пародия, то возвращает действие в реальность — к поп-корну, если хотите. У Моцарта есть три Дамы, обольщающие Тамино, — у Конвичного это три секретарши в черных костюмах и белых блузках, которым молодой герой нравится еще больше. Но дальше режиссер выпускает еще и трех уборщиц, которые вытирают пыль с красных кресел. Он множит героев, тиражирует их, придумывает собственных, как в случае с Папагеной. Он множит темы и образы своего спектакля, выступая как великий выдумщик и провокатор. Его замысел не уложить в схему, не сформулировать в двух словах, не зафиксировать на бумаге исчерпывающе, в полном объеме — что-то все время ускользает, остается невысказанным. Впрочем, это и есть знак качества спектакля.
Январь 2005 г
Комментарии (0)