Петербургский театральный журнал
Блог «ПТЖ» — это отдельное СМИ, живущее в режиме общероссийской театральной газеты. Когда-то один из создателей журнала Леонид Попов делал в «ПТЖ» раздел «Фигаро» (Фигаро здесь, Фигаро там). Лене Попову мы и посвящаем наш блог.
16+

ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПЕРСПЕКТИВА

МАСКИ, ЛИКИ, ЛИЦА…

Б. Бриттен. «Поругание Лукреции». «Санктъ-Петербургъ Опера».
Дирижер Вадим Афанасьев, режиссер Юрий Александров, художник Зиновий Марголин

Камерная опера Бенджамина Бриттена «Поругание Лукреции», премьера спектакля по которой прошла в «Санктъ-Петербургъ Опере», поставлена в России впервые. Наши театры традиционно не жалуют современную западную музыку, впрочем, как и нашу, написанную в ХХ веке. В этом репертуарном разделе подавляющего большинства театров — зияющая дыра. Бенджамину Бриттену еще хоть как-то повезло — в 1960-е годы шел «Питер Граймс» на сцене Театра оперы и балета им. С. М. Кирова (до сих пор опера остается последней из западной классики ушедшего века, которая была здесь поставлена). Шуму наделала работа студентов А. Тителя «Альберт Херринг» в Театре Станиславского и Немировича-Данченко. Потом хорошо прошел на «Золотой маске» «Поворот винта» (режиссер И. Можайский) в ныне уже не существующем Экспериментальном театре Екатеринбурга. Список невелик, но все-таки есть.

А. Нечаева (Она), С. Румянцев (Он).
Фото Ю. Алимова

А. Нечаева (Она), С. Румянцев (Он). Фото Ю. Алимова

А. Нечаева (Она).
Фото Ю. Алимова

А. Нечаева (Она). Фото Ю. Алимова

Сцена из спектакля.
Фото Ю. Алимова

Сцена из спектакля. Фото Ю. Алимова

Сцена из спектакля.
Фото Ю. Алимова

Сцена из спектакля. Фото Ю. Алимова

А вообще, куда привычней век XIX-й — он освоен певцами, режиссурой и безотказно воспринимается публикой. Всем здесь удобно, как в домашнем халате. Такую позицию театров Бертольд Брехт когда-то называл кулинарной. Так и говорил — кулинарная опера. Та, что существует для услаждения слуха не желающих думать… «Санктъ-Петербургъ Опера» в данном смысле являет собой счастливое исключение с момента своего рождения. Здесь думать и спорить заставляют и на классике, а современную музыку внедряют вполне настойчиво, не рассчитывая на сиюминутный зрительский успех. В дни открытия театра звучала опера, специально написанная «к случаю», — «Верую!» В. Пигузова. Потом А. Смелков именно сюда принес два своих новых сочинения — «Пегий пес, бегущий краем моря» (позже театр — редчайший случай! — представил свою вторую постановочную редакцию под названием «Звезда Эмрайина») и «Пятое путешествие Кристофора Колумба». Вспомним также и опыты на зарубежном материале — «Белую розу» У. Циммермана и «Корнета Рильке» З. Маттуса, заслужившего «Маску». Как правило, это были удачные спектакли. Не стала исключением и последняя работа Юрия Александрова в содружестве с художником Зиновием Марголиным (дирижер Вадим Афанасьев).

Опера Бриттена написана сразу после Второй мировой войны, в 1946-м году, и эта дата оказалась точкой отсчета для постановщиков. Главные герои спектакля — Он и Она (у композитора это персонификация мужского и женского хоров) — пришли из тех военных времен. Они не то беженцы во временном жилище, не то люди, скрывающиеся в бомбоубежище и привычно тянущие туда скудный житейский скарб — узел с немудреной постелью, связку книг, старый ламповый радиоприемник, завернутый в ветхое одеяло. Он раскрывает потрепанную тетрадку и с жаром, словно доказывая что-то самому себе или выискивая аналогии, начинает читать печальную повесть о Лукреции — верной жене римского полководца Коллатинуса, оказавшейся неспособной пережить позор вынужденной, насильственной измены и кончающей с собой.

Сюжет из римской истории идет на основной площадке, проступает сквозь черный тюлевый занавес, как из далекого прошлого. Он и Она остаются со зрителями, за барьером оркестра, перед первым рядом кресел, и у них своя история, свои взаимоотношения. Два пласта действия, два сюжета иногда идут параллельно, по принципу контраста, иногда переплетаются, ибо рассказчики явно сочувствуют, сопереживают тому, что происходит в черном кабинете сцены. Порой они, опираясь на барьер оркестра, поворачиваются спиной к залу, переключают свое и зрительское внимание целиком на подмостки. Сцена тянет их как магнит, и потому иногда они выходят на нее — поближе к героям своего повествования, в желании помочь, не в силах сдержать эмоции. А иногда все внимание сосредоточено на них самих. На первом плане история как бы реальная, почти бытовая — Она расстилает постель на потертом черном диванчике, суетится в устройстве элементарного быта, прозаически штопает порвавшийся чулок. Он терпит неудачу в попытке близости, она жалеет его, утешает, любит. Это жизнь, текущая по своим законам. Там, на сцене, — жизнь, преображенная искусством. Вернее, жизнь на обломках великого искусства античности. Зависают над полом скульптурные женские головки, стоят фрагменты римских статуй, колонн. Все кажется сильно уменьшенным в размерах   — действительно обломки, разлетевшиеся осколки некогда существовавшей гармонии. Римские военачальники Коллатинус, Юниус и сын римского царя Тарквиниус в черных фраках, с посеребренными лицами с красной полосой шрама — метой другой войны или войны вообще. Это лица-маски. И ясно, почему пластика персонажей не бытовая, поставленная (хорошая работа балетмейстера Давида Авдыша) — будь то недвусмысленные взаимоотношения двух мужчин, или бытовые, но воспринимающиеся как ритуал движения женщин — Бьянки, кормилицы Лукреции, и Люции, ее служанки, или танцы-уходы Лукреции. Гримы всех персонажей преувеличены и как бы закрывают настоящие черты, а размазанные краски на лице Лукреции после трагической ночи — знак разрушения установленного порядка, внутреннего покоя, который не восстановить прикосновением умелых рук. Это размалеванное расплывшимися красками лицо отражает гибель души, становится ликом смерти.

Фраки, черные платья женщин с восточными украшениями, элементы декора пришли, быть может, из серебряного века, по-своему воспринимавшего культуру римлян. Женщины при первом появлении находятся под длинным прозрачным шлейфом, который становится значимой деталью спектакля. Но сначала мы видим его в руках Тарквиниуса, задумавшего соблазнить Лукрецию. Затем именно этой тканью опутывает он сопротивляющуюся героиню в сцене насилия, и, наконец, этот струящийся поток сбросит сама Лукреция в момент гибели. Сбросит из проема на огромном блестящем диске в глубине сцены, который, собственно, и есть главная часть сценографической установки. Это диск — маятник, отсчитывающий минуты жизни, диск — мишень, по которой стреляют заигравшиеся в войну мужчины, диск — колесо судьбы, свершившей свой круг. В него — в его узкую, мрачную, черную щель — уйдут и рассказчики в финале…

Маленькая сцена «Санктъ-Петербургъ Оперы» в старинном, богато декорированном особняке барона фон Дервиза, обычно кажущаяся тесной и загроможденной, на этот раз открылась во всю свою глубину, и расположение человеческих фигур в этом пространстве обрело, наконец, соразмерность.

Озвучена партитура Бриттена вполне достойно — и оркестром Вадима Афанасьева, и певцами. В перечне действующих лиц девять человек, работают два состава, и трудно выделить кого-либо одного, обозначить лидера, легче переписать программку, заметив, что здесь все — равные среди равных. Репертуар театра пополнился интересным произведением и хорошим спектаклем. Это серьезная работа и важная для труппы удача после перерыва в несколько сезонов, когда казалось, что театр переживает кризис, утратил энергию движения вперед и все постановки, нечастые, иногда одна в сезон, проходные. Эта, похоже, этапная.

Февраль 2005 г.

В указателе спектаклей:

• 

В именном указателе:

• 

Комментарии (0)

Добавить комментарий

Добавить комментарий
  • (required)
  • (required) (не будет опубликован)

Чтобы оставить комментарий, введите, пожалуйста,
код, указанный на картинке. Используйте только
латинские буквы и цифры, регистр не важен.