Т. Москвина. «Па-де-де». Театр «Школа современной пьесы» (Москва).
Режиссер Станислав Говорухин, художник Борис Лысиков

Ах ты, Боже мой, да как же объяснить, чем ленинградки-петербурженки отличаются от москвичек? Как рассказать о том, что такое сырость, смог, 31 солнечный день в году, безденежье и разведенные мосты? Сырость и смог обеспечивают подглазины по утрам и тихое раздражение до вечера, жизнь без солнца окрашивает все тихой неизбывной депрессией, а страх опоздать через мост прибавляет к этому напряженную бдительность: не прозевать, а то разведут… Общественный транспорт, скудные заработки, слякоть и сплин… Жизнь в великом городе, пригодном только для чахотки и хандры, лишает ленинградок всякой гламурности, московской гладкой упругости. Подглазины на фотографиях не может убрать ни одна компьютерная программа, а если они убираются — это уже как бы не петербурженка… В Москве — деловитость, в Петербурге — озабоченность. В Москве — успешность, в Питере — рефлексия. Петербургских женщин нужно долго выискивать, высматривать в туманной мгле, дрожа от вечной сырости и ветра. Зато если в Москве — гладкие модели, выходящие из иномарок прямо на рекламные постеры, то у нас каждая встречная-поперечная — драматическая героиня очередного «астенического синдрома».

И это смешно.

И это смешное и трогательное прекрасно чувствует Татьяна Москвина, написавшая три одноактовки, объединенные в пьесу «Па-де-де». Ленинградский житель, Т. Москвина сочинила пьесу легкую, по-питерски «настроенческую», с крупными планами и маленькими паузами. Ее надо играть, скользя, ­оправдывая балетное название.

В первой новелле — «Развод по-петербуржски» — замученная бытом, семьей и девятилетним отсутствием интимной жизни директор ДК «Светлячок» Люся спасает давнего друга Лямчика от седьмого краха его семейной жизни. Разводят мосты, он оказывается в постели с этой Люсей, и как же ей неловко наутро! А за пределами комедийного сюжета — тоска и сентябрьская ночь неслучившейся жизни.

Ю. Чернов (Саша Лямчик), О. Гусилетова (Люся Варухина).
Фото из архива театра

В последней — «Не делайте бисквиты в плохом настроении» — провинциальный кондитер встречает в баре пьяную петербургскую поэтессу, но вместо секса получает истерику об утраченной жизни и просьбу включить в ее квартире газ, чтобы эта несчастная жизнь наконец прекратилась… И он включает газ. Но наутро Регина (она же Женя) обнаруживает на столе испеченный бисквит и никак не может вспомнить, откуда он взялся.

Меньше нравится мне срединная часть — «Список Шилкиных» (тут больше сатирического, начиная с названия — парафраза «Списка Шиндлера» — до сюжета, где новорусская семья составляет список гостей на юбилей этого самого Шилкина, женатого на польке).

Пьеса про бисквиты уже была экранизирована. Кондитера играл Сергей Дрейден, и хоть не видела, но отлично могу себе представить его в этой роли.

Пьесы Т. Москвиной — акварели, психологические этюды, написанные «для добродушного театра». Не думаю, что под «добродушным» Москвина подразумевала театр любительский, грубо-провинциальный, шаржированный — тот, которому принадлежит спектакль Станислава Говорухина в Школе современной пьесы, недавняя премьера.

Полагаю, что словосочетание «современная пьеса» обязывает играть современно, в одно касание. Здесь нужны «ирония и жалость», как говорил один несовременный герой Хемингуэя.

Сцена из спектакля. Фото из архива театра

В. Шульга (Мистер Икс), А. Волчкова (Регина). Фото из архива театра

Ощущение, что Говорухин не заходил в театр с 1950-х годов. Иначе как объяснить убогую выгородку (художник Б. Лысиков), которую нельзя назвать сценографией. Так обозначали городские квартиры в театре города Урюпинска до 1954 года. Чем объяснить сопровождающую все действие довоенную песню «Если все не так, если все иначе…» — когда действие происходит сегодня? Чем объяснить режиссуру, в арсенале которой запыленная мизансцена «слева дуэт — справа буфет» (слева сидят музыканты, справа, за барной стойкой, комическая буфетчица «мадам Грицацуева» в театральных толщинках), несколько апартов и пара цитат из давнего фирменного спектакля этого театра «А чой-то ты во фраке?» с балетными танцами ­героев?

Ни слова об «атмосфере» спектакля, иначе я начну плакать и умножать петербургскую сырость!

Вот уж действительно — все не так, и хотелось бы все иначе. Спектакль ошеломляюще провинциален, ибо не имеет в виду никакого контекста (ни театрального, ни жизненного), наполнен театральным притворством. И отдельную «иронию и жалость» вызывают молодые и свежие московские артистки Ольга Гусилетова и Анжелика Волчкова, изображающие сорокалетних, замученных жизнью ленин­градских женщин. Это так забавно, что хочется стать Станиславским и вывезти их в экспедицию, на натуру — показать живую директора ДК или еле живую, спившуюся питерскую поэтессу… Чтобы хоть единой долькой их лица напомнили тех, кем они притворяются, но в кого не претворяются.

И вдруг среди фальши — чистая и точная нота. Ба! Да и в Москве умеют играть провинциалов из города Славска, приветливых кондитеров… Теплее, теплее… Горячо! Актер Владимир Шульга… Где-то я видела это лицо. В метро? На улице? Нет, в Пермском ТЮЗе, где Шульга играл много лет. Он отличается от всех прочих так, как человек, зашедший с июльского дождя, отличается от загримированных исполнителей со щеками из гуммоза… Его нота в спектакле — та самая, что была нужна этим пьесам, да никто ее не взял.

Не делайте спектакли в хорошем московском настроении, не делайте, если утром у вас нету подглазин и вы смотрите на себя в зеркало без ужаса…

Декабрь 2004 г.