Т. Лина. «Очарованный апрель». Театр Сатиры на Васильевском.
Режиссер Владимир Койфман

При словосочетании «дамский роман» в кругу интеллектуалов принято морщиться. Из-за огромного количества низкопроб­ного чтива, заполнившего книжные магазины и лотки в метро (глянцевые обложки, на них — длинноволосые красотки в объятиях голубоглазых блондинов, яркие сердечки и кремовые розочки), жанр этот оказался дискредитирован, а женские откровения Хелен Филдинг и К°, обрушившиеся на нас со страниц журналов и экранов кинотеатров, давно приелись. Но Владимира Койфмана, недавно вернувшегося из Амстердама, сей факт не смутил нисколько. И не зря. Благодаря его смелости, мы увидели нечто особенное: прелестный спектакль-безделушку.

«Очарованный апрель» хорош своей намеренной декоративностью. Не будь здесь стилизации — какими скучными показались бы монологи, где героини подробно и заунывно «докладывают» свою жизнь!.. Вот свидетельство тому, что в руках умного, ироничного, опытного режиссера заиграет любой материал. Даже посредственная инсценировка малоизвестного «дамского» романа Элизабет фон Арнем. И текст, изобилующий красивенькими банальностями и пустячной болтовней, зазвучит со сцены нежной музыкой, а визуальный образ спектакля гораздо больше будет напоминать обещанную в афише акварель, рисунок мягкой кистью по влажному листу, нежели привычные «кондитерские ­изделия»…

Пересказ сюжета не дает никакого представления о том, что в действительности происходит на сцене и держит публику… нет, не в напряжении, но в состоянии какого-то сладкого гипноза. Событийный ряд здесь незатейлив, а в кратком изложении вообще приобретает комический оттенок: две английские дамы, милая простушка Лотти (Любовь Макеева) и утонченная красавица Роуз (Юлия Джербинова), знакомятся на скамейке в парке. Они вычитали в «Таймс» объявление (фрагмент его приведен в программке и звучит так: «Для тех, кто любит глицинии и солнце») о сдаче внаем итальянского (!) средневекового (!!) замка на берегу Средиземного моря (!!!) и решают махнуть туда вместе, чтобы отдохнуть от семейных проблем и разобраться в себе — одним словом, побездельничать. Ах, какая поэзия… В целях экономии они приглашают компаньонок: эксцентричную, демонстративно уставшую от поклонения богачку Кэролайн (Ольга Куликова) и чопорную, затянутую в корсет приличий миссис Фишер (Елена Рахленко). И — вперед. Только солнце, только небо… От мужей, контакт с которыми давно утрачен, от хозяйства, домашней маеты. Серый лондонский пейзаж (скучные ширмы, тяжелые пальто, нелепые шляпы, надоевшие звуки машин) сменяется пространст­вом покоя. Светлая обнаженная сцена, нежные краски, чудесная музыка, воздух…

Поначалу сидишь и думаешь: фу, перебор! Все как будто белилами вымазано, везде цветочки, цветочки, как в цеху фарфорового завода. Кимоно, гирлянды, чашечки, атлас, качели… Но все не так просто. «Очень-очень женское» Койфман довел до логического конца, почти до абсурда — в этом и заключается режиссерский прием. Каким чутьем надо обладать, чтобы он не сработал против тебя же и не превратился в пошлость! Как надо было просчитать все «свободные» перемещения дам по пустой сцене, их томные жесты. Мизансцены естественны — и вместе с тем стилистически выдержаны, траектория движения каждой дамы — как несмелая линия мелком пастели по бумаге. Но нечеткость здесь мнимая, Койфман плетет свою сценическую паутину из тонких, но очень прочных нитей.

Замечателен «танец четырех», кульминационный момент мизансценического рисунка. Четыре фигуры в длинных свободных одеждах сходятся, расходятся, двигаются по кругу, поворачиваются — как игрушечные феи в часах или музыкальных шкатулках. В руках у танцующих — пиалы-ракушки, льется, журчит вода. И становится ясно: все игра, все понарошку. Не «апрельское колдовство» и не «очаровательные глазки» являются темой спектакля. Семейное счастие тут ни при чем — режиссера интересует эстетическая перспектива жанра. Этому есть на протяжении действия и другие подтверждения: актерский юмор Елены Рахленко, непринужденно играющей штампами (то есть всем, что связано в обывательском сознании с «чисто английскими манерами»), намеренно прямолинейная метафора «с раздеванием» (в зале все сразу зашевелились: мол, рай… Эдем…), да и финал, не оставляющий сомнений в том, что картины Средиземноморья так и остались в воображении двух домохозяек, не получив реального воплощения.

Что любят женщины? Недоговоренности, многоточия. И спектакль строится на «многоточиях», потому в нем так просторно актрисам. О мужчинах писать не будем — лишнее. Все-таки роман дамский…