А. Н. Островский. «Правда — хорошо, а счастье лучше».
Малый театр. Режиссер Сергей Женовач, художник Александр Боровский

В Малом театре Сергей Женовач поставил пьесу «Правда — хорошо, а счастье лучше». Это второе на памяти Москвы обращение режиссера к драматургии Островского (прежде была «Пучина») и вторая его работа (после «Горя от ума») с блистательной труппой Малого театра. Вместе они создали упоительный спектакль.

Все пишут о Женоваче как об идеальном режиссере для Малого театра. Да он для любого театра — идеальный. Потому что талантлив и потому что — строитель, труженик, пахарь, потому что не возвышает себя ни над авторами, ни над актерами и потому что человек порядочный, с принципами.

Коллизия пьесы «Правда — хорошо, а счастье лучше» для Островского характерна: юная обладательница большого приданого Поликсена влюблена в нищего правдолюбца Платона, которого держат в купеческом доме в счет оплаты векселя. Самодурная бабушка Барабошева и ее сын всячески препятствуют семейному счастью Поликсены. Когда в воздухе серьезно запахнет бедой, нянька Фелицата приведет в дом бывшего возлюбленного Барабошевой — Силу Грознова. По молодости она неосторожно дала ему клятву выполнить любое его требование. Требования Силы она и выполняет: зло наказано, добро торжествует. Начавшись как бытовая драма, пьеса Островского оборачивается даже не комедией, а сказкой. Уж больно неправдоподобно хороша развязка. Но если абстрагироваться от несколько искусственного хэппи-энда, все легко укладывается в теорию Добролюбова о самодурах-купцах, «темном царстве» и «луче света». Ничего подобного в спектакле Малого театра вы не обнаружите.

Сцена по периметру огорожена серым высоким забором. По всему двору, как делают это на юге, развешены присборенные простыни, в которых качаются отменные зеленые яблоки. В течение спектакля свет меняется так, как в жизни, когда вы сидите на улице, разговариваете и совершенно не замечаете наступающих сумерек.

Как неприметно перетекают друг в друга оттенки света, так же плавно переходят одна в другую сцены спектакля. Без смены декораций, костюмов или жестких ритмических отбивок. А за забором тем временем течет обыденная жизнь Замоскворечья с ее ссорами, любовными признаниями и песнями. Она не показана зрителям, но ее отголоски вплетаются в спектакль, придавая ему дополнительный объем. Акварельное, нежное решение пространства и, словно по контрасту, замечательная живопись человеческих душ.

Г.Подгородинский (Платон Зыбкин). Фото из архива театра

В саду разливается томительная теплая лень. Садовнику — уморительно смешному великану Александра Клюквина — лень даже ворочать корзины с ворованными яблоками, и уж тем более лень ловить вора Хозяйке. Мавра Тарасовна в изумительном исполнении Евгении Глушенко — женщина в самом расцвете сил, белая, пухлая, плавная, покатые плечи покрыты мягким пуховым платком. Вывести ее из себя — задача почти невозможная. Ходит она тихо, а потому все слышит, все видит, своего не упустит, чужого не возьмет, а главное — знает, что такое порядок и каким ему следует быть. В каждом ее слове, пусть и неприятном для внучки, правды много. Вот хоть теперь кто из старших рад будет выдать любимое балованное дитя за оборванца? Режиссер и актриса ищут внятных объяснений словам и поступкам и, мягко говоря, отдаляются от традиционного представления о Мавре Тарасовне (эдакой Кабанихе), хотя и упрямство, и жестокость, и безграничное своеволие — вот они, никуда не делись. Губы поджаты, глаза по-кошачьи прищурены, роста небольшого, а смотрит на всех сверху вниз. И как выдохнет презрительное и фамильярное слово «миленький» — всех в дрожь бросает. Самодовольная и уверенная в себе барыня — мягко стелет, спать будет жестко.

И.Леонова (Поликсена), Л.Полякова (Фелицата). Фото из архива театра

Внучка (красавица Ирина Леонова) — бабушке под стать. Яблочко от яблони недалеко укатилось. И пуховый платок на плечах. Ну, потоньше, ну, полегче. Молодая еще, строптивая, своенравная, но перемелется — мука будет того же сорта. Даже слово «миленький» от бабушки переняла. И Платона своего она не то чтобы любит. Но увлеклась, так как других молодых людей за забором Барабошевых не водится, а возраст подошел самый что ни на есть влюбчивый. Любовь между юными строптивцами возникнет позже, почти к самому финалу, когда угроза разлуки станет слишком явной. Совсем иначе, чем принято, сыгран и Барабошев-фис Виктора Низового. То есть он привычно толст да развязен, но в обаянии и ему не откажешь. Наблюдая за его персонажем, думаешь: неужели новорусское купечество так внимательно читало пьесы Островского, что выучилось по его пьесам всем своим незавидным манерам, и жлобству, и отношению к другим людям, как к быдлу, и вальяжной развязности. Вряд ли читали, маловероятно, чтобы внимательно, значит, долгие годы таилось, родимое, пряталось, а как вышла свобода, все в дело пошло.

Купцам да лизоблюдам-приказчикам образованный честный Платон служит по временам подставкой для чернильницы, а все больше — Шутом Гороховым. Унижают они несчастного Платона Зыбкина для собственного развлечения — иначе-то без вина веселиться не умеют. Но Зыбкин и сам хорош. Вечный правдолюбец русской литературы выглядит у Глеба Подгородинского огородным пугалом. Рукава до локтя, костюм серый в полоску, обличительные речи рекой льются, а для общей приподнятости Платон произносит их, взгромоздясь на лавку. Он очень молодой и нервный, этот «запойный» правдоискатель. Хорохорится воробышек, топорщит перышки.

Чтобы всех этих господ унять, нужна Сила, точнее, нужен Сила. Сила Грознов. Ох, что делает с публикой Василий Бочкарев. И ведь не поймешь, как делает. Но стоит ему появиться на сцене, смех не смолкает уже ни на минуту. Сам он маленький, сухонький, худенький, из-под затертой фуражки потешно торчат клочья волос да уши в перпендикуляр к голове. А из-под козырька выглядывают хитрющие глазки. Лукав Сила, смекалист, жизнью бит Сила, но не грозен, как положено ему по фамилии, а сметлив, русский мужичок с ноготок. Уморительно то, что именно такому, ему по пьесе отведена роль Бога из машины. Говоря словами Сатина из «На дне», он подействовал на всех, как кислота на ржавую монету. Благодаря ему, и Барабошева, и громогласная, мощная, сияющая жизнелюбием Фелицата (просто умопомрачительная работа Людмилы Поляковой) почувствуют себя молодыми. Степенные манеры сменят девичьи повизгивания и дурашливые приплясывания. Вспомнится им вдруг, какими они были когда-то — а были они веселыми и хорошими. Всякий человек когда-нибудь да был — так, видимо, думает Сергей Женовач, и выходит, будто так думал Островский. И слово «миленький», обращенное к Силе Маврой Тарасовной, явится наконец в своем природном, ласковом звучании.

Спектакль этот такой ясный и здоровый, такой по отношению к людям-персонажам сердечный, что смотришь его, и кровь бежит скорее, и тепло разливается по телу, и хочется кланяться и благодарить тех, кто вернул ощущение полноты и радости жизни. Лично я принялась благодарить художественного руководителя театра Юрия Соломина: «Чудо-то, — говорю, — какое!» А он: «Что за чудо, просто хороший режиссер, хорошие актеры».

Март 2003 г.