Д.Хармс. «Цирк Шардам».
Театр «Бродячая собачка».
Режиссер Руслан Кудашов, художник Марк Борнштейн

Сбылось! Состоялся этот невероятный союз Борнштейн — Кудашов, о замысле которого прошел слух год назад, сразу после «Невского проспекта». И было страшно, как при хорошей интриге, — вдруг не случится, не сложится, не совпадет (или не совпадут). Случилось, сложилось, совпало и совпали.

Вышел чудесный, волшебный и, как всякое волшебство, готовый улетучиться и исчезнуть спектакль. Спешу признаться в любви им обоим: каждому по отдельности.

Эскизы М.Борнштейна к спектаклю

ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ МАРКУ БОРНШТЕЙНУ

Спешу, потому что автор самого замечательного «Гамлета» вполне может вновь запереться в недосягаемом бытии своей мастерской, где в письменный стол воткнуты шесть шпаг и десять лет неподвижны повешенные на них кулисы, где не юродствует гуттаперчевый датский принц, ожидая новой версии.

Он Мастер, он отказывается от предложений неинтересных и сам выбирает режиссеров. Он имеет на это право, но именно этим объясняется не-выход кукол Борнштейна на широкую публику последние 10 лет.

«Шардам» решен прежде всего художником, создающим на сцене «цветной» кабинет. С кулис, задника, станков, выгораживающих арену, брызжет, фонтанирует, заливая все и вся, — цвет — желтый, апельсиновый, красный, изумрудный. В это солнечное пространство лихо врываются из зала актеры. И ворвавшись, сливаются с окружающей средой, практически обезличиваются, поскольку облачены в пеструю униформу тех же слепящих оттенков. История про кукольный цирк и пробивающегося в него человека по фамилии Вертунов приобретает, а точнее, возвращает себе не детский смысл, заложенный автором пьесы.

Вертунов играется в живом плане. Он в будничной, чуть нелепой одежде. Объемная, клетчатая кепка по моде 30 х годов, длинный плащ, жилет и мешковатые брюки. Сочетание пастельных и черной красок в его наряде выглядит вызывающе на радужном фоне. По гамме он близок к цирковым артистам, которые, в отличие от живых, — черно-белые. В простой, без оттенков и нюансов людских взаимоотношений мир рвется уйти главный герой. Через цвет художник выворачивает наизнанку формулу Гофмана и воплощает Хармса: не только его идею «детям о страшном», но и биографию и время. Приглядевшись к развеселой компании живых артистов, нетрудно угадать в современных силуэтах униформы намеки на костюмы агитационного театра, а следовательно — эпохи.

Марк Борнштейн

При этом кукольность у Борнштейна никак не «не-жизнь». Фигурки, выточенные из дерева, существуют по законам человеческой пластики. Дрессировщица Матильда Дердидас женственна более, чем иные живые дамы. Круглые коленки подрагивают, когда их обладательница волнуется, она даже может нервно постукивать пальцами. Словом, это тот случай, когда «кукла делает ручкой», кукольники меня поймут. Воздушный гимнаст выходит на зрителя, потирая руки в предвкушении триумфа, жеманно раскланивается, и в его плавных, гибких движениях читаются коварство и надменность любимца публики.

Иронию по отношению к героям Борнштейн переносит и на персонажей-животных, тем их очеловечивая. Рядом с брутальным сухопарым наездником выплывает на арену элегантная лошадь. Ее белокурая грива — чистый шелк, по ресницам плачут модели из рекламы «максфактор», под звуки танго она встает на точеные задние ноги (вагановка — ничто) и прижимается вполне женской грудью к своему кавалеру.

Лица рука мастера вырезала так, что ракурс и свет меняют их выражение, кажется, что кукла поджимает с обидой губы, усмехается или злится. И хотя актеры используют далеко не все возможности, заложенные в кукол художником, созданы эти существа из какой-то явно не деревянной плоти.

ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ РУСЛАНУ КУДАШОВУ

Спешу, потому что эта работа не по счету, по сути завершила утверждение фамилии Кудашов в сценическом мире театра кукол. Поэтому признаюсь сейчас, априори, ибо такой возможности больше не представится. Теперь все по-взрослому, скидок и бонусов не будет.

С первой же, еще студенческой работы по Платонову было очевидно и одновременно удивительно, что умница, что профессионал, что явно из думающих. Следом появились «Три поросенка» со всеми приметами «второго» спектакля и огрехами работы с чужой режиссеру командой.

Но «Невский проспект» подтвердил как неслучайность успеха «Потудани», так и то, что Кудашов в профессии надолго или навсегда, поскольку имеет мировоззрение кукольника. И все же лаконичный и веселый «Цирк Шардам» занимает в судьбе этого режиссера более значительное место, чем многослойный и многосмысленный, удостоившийся двух масок «Невский проспект».

Все три предыдущие постановки вынашивались и создавались от начала и до конца единолично. Во всех случаях Кудашов сам формировал текст: переводил на сценический язык Платонова, писал новую сказку для «поросят», инсценировал Гоголя. «Потудань» он не доверил художнику, сам создав и кукол и мир, в котором они обитают. В последующих постановках вырос до соавторства, но очевидно, что направлял и серьезно правил художников. И во всех случаях это умение мыслить литературными и пластическими образами набавляло ему дополнительные очки, при явных недостатках работало как аргумент «а зато…».

И вот в «Шардаме» он вошел в готовый чужой замысел. Вошел легко, органично, сделав его и своим тоже.

Тему, заданную Борнштейном через цвет и пластику, режиссер продолжает через взаимоотношения исполнителей. Оба мира — цветной и черно-белый, живой и кукольный — самодостаточны, ни тому, ни другому Вертунов не нужен. В маленьком цирке роли давно устоялись, и вмешательство громадного Вертунова вызывает никак не ужас и панику, а разве что смех, легкую досаду и жалость. Деревянные циркачи хохочут над Вертуновым, похоже, действительно умеющим летать, и тот с грохотом падает на арену. Директор, не смущаясь, забирается недотепе на плечо и ободряюще-снисходительно похлопывает по макушке голову, нелепую и по габаритам, и по мечтам, в ней содержащимся.

Живой мир совпадает с кукольным лишь в отношении к Вертунову. Понятно, что низвергают с небес на землю новоявленного Икара, хохоча вместе с куклами, и кукловоды. Но в остальном здесь иной расклад. Кукольный директор призывает к дисциплине свой коллектив уговорами и даже кричит — интеллигентно, «на вы». В живой труппе отношения более жесткие. Вот она рассыпалась по авансцене и от своего имени, оставив кукол, хулиганит, шутит со зрителем. В зал летят и возвращаются обратно надувные круги. Артисты дразнятся и строят рожи публике, устраивая «антракт на месте». Но веселая кутерьма прекращается по свистку сурового надсмотрщика, и возмутители спокойствия вытягиваются по стойке «смирно», а затем маршем отправляются доигрывать спектакль.

Эскизы М.Борнштейна к спектаклю

В текст спектакля вводится стихотворение «Из дома вышел человек», многими почитавшееся у нас за детский стишок. Произносят его все артисты хором, выстроившись опять же по свистку, в ногу маршируя, стерев с лиц улыбки.

Маленькие зрители, безусловно, не распознают этот ряд невеселых ассоциаций. Увы, не понимает или не способен отыграть их исполнитель роли Вертунова. И это серьезный, уже непростительный промах режиссера в выборе артиста. Остальная труппа подверглась и, главное, поддалась жесткой муштре, результат сильно отличает «Шардам» от других спектаклей «Бродячей собачки». Актеры существуют в ансамбле, при том, что каждый из них выдерживает на протяжении всего действия линию двух образов, кукольного и живого плана. Кроме того режиссер отверг приоритет цельных ролей перед «помощью». Артисты Кудашова относятся к управлению частями куклы партнера с той же степенью добросовестности и тщательности, что и к своим героям (само собой на планшете отсутствует грязь в кукловождении).

Это-то замечательное достижение — самая неустойчивая, готовая исчезнуть составляющая спектакля. Спустя несколько месяцев театр, как всякий не имеющий программы и сильного руководителя, играет «Шардам» слабее, чем в премьерный период, когда спектакль был под надзором постановщиков.

«Цирк Шардам» явно тянет на программный спектакль. Он требует опоры в репертуаре, ему тесно в сегодняшней «Собачке», стены которой обиты купеческими ситцами. Игровое пространство художник и режиссер решили безукоризненно, исходя именно из недостатков и тесноты помещения, прочее — не в их ведении. Смысловое, идейное пространство театра, осилившего такой спектакль, должно быть иным. Но для этого недостаточно написать на афише имя, не так давно получившее приставку худрук, куда крупнее остальных.

P.S. Когда б надежду я имела…

Апрель 2003 г.