Д. Россини. «Итальянка в Алжире». Режиссёр Дарио Фо
Задолго до начала репетиций театральная молва дребезжала то там, то тут невероятными предсказаниями судьбы нового представления
— «Итальянка в Алжире!»
— Ах! Россини, да это очень скучно!
— Ну что Вы, это же Дарио Фо!
— Подумаешь! Дирижировать сам Зедда будет!
— А помните «Севильский цирюльник»…
Амстердам — город театральный, хотя театральность я хотела бы определять не количеством театров, а атмосферой этого удивительного города. Рядом с причудливо пляшущими домами, каждый из которых ещё к тому же стремится отобразить себя с изяществом в соседнем канале, ощущаешь себя как будто за кулисами одного большого театра. Мимо тебя снуют камзолы и цилиндры, марокканские шапки и ковбойки, проносятся шляпы, вдруг выглянет яркий бархатный рембрандтовский берет, постукивая тростью элегантно проважничает английский денди… И это представление длится круглые сутки. У театра «Амстердам» нет перерыва на обед. Но, как и в каждом театре, здесь есть свои примы.
Первая — это Музыка! Голландцы обожают всё музыкальное. И у этой примы воздыхателей хоть отбавляй. Ещё две модные примы — мюзикл и современный балет. Конечно же, живопись. А за старушкой Оперой здесь следят неустанно: то припудрят, то подрумянят, то предоставят молодого кавалера, ну, скажем, Питера Гринуэя… Вот и Дарио Фо, спустя четыре года после постановки «Севильского цирюльника», вновь воспылал страстью к этой гранд-даме. Да как!!! Так встряхнул её, бедняжку, что театр «Амстердам» (ну, что кокетничать — видавший виды.) — вздрогнул! А Часть почитателей и больших знатоков оперного искусства сдвинула брови; пренебрежительно фыркнув, а всё почему?..
«Я ничего про оперу не знаю и знать не хочу. Я знаю всё о комедии дель арте, её и делаю», — заявил Дарио Фо в одном из своих интервью. И опера Россини «Итальянка в Алжире» умелыми — нет, гениальными руками Мастера была просто перевёрнута с ног на голову…
Мадам Опера, — эта строгая дама, забыв обо всём на свете, бросилась в объятия страстного Итальянца!
Неугомонный Дарио Фо в своём розовом свитере (и сам розовея от репетиции к репетиции) устроил для всех участников спектакля настоящую итальянскую жизнь. Страсти закипели!
Ведущие солисты, не успев как следует показать свой оперный гонор, тут же были усажены в огромные горшки и пели сидя, вопреки всем оперным правилам и нормам, массовка вихрем проносилась из кулисы в кулису… Кто плакал, кто смеялся, кто учился заново танцевать, при этом исполняя сложнейшую партию…
А Итальянец и Мадам Опера влюблялись друг в друга всё больше и больше.
Россини был предоставлен в полное распоряжение А. Зедда, как одного из крупнейших дирижёров и специалиста по творчеству Россини. И так, шаг за шагом, потихоньку отряхиваясь от первого шока, солисты стали, вздыхая, тянуться к массовке, массовка — к солистам. Команда складывалась. За чашкой кофе просиживали, восторгались, жалуясь (каждый о своём), главный солист и какая-нибудь третья пальма в углу. Каждый делал своё дело: солисты — пели, музыканты — играли, монтировщики — вбивали гвозди. Все без исключения полтора месяца жили в необыкновенной стране, придуманной Дарио Фо.
Премьера! Премьера! Премьера!
Отчаянно-театрально вскинув руку и слегка прикрыв глаза, всё ещё кокетничая, старушка Опера шепнула взволнованному режиссёру: «Пусть будет всё, как ты решил!» Зедда вздохнул по-дирижёрски, и занавес, расписанный по эскизам того же Д. Фо, открыл это необыкновенное действо. Россини очаровывал зрителей виртуозной музыкальностью, и на минуточку показалось, что всё будет достаточно традиционным. Но это была всего лишь мимолётная иллюзия. Либретто в этой опере было так же необычно, как, впрочем, и всё остальное. Оно было трёхликим: визуальным — занавес-гобелен (вся история перед вами), музыкальным — как и положено, и действенным. То есть: пока звучала прелестная музыка Россини, на сцене вздымались волны, тонул корабль, порхали чайки, мелькали рыбы, в общем, было всё, что только может быть в ситуации морской бури. И протянутые через всю сцену голубые полоски ткани, символизирующие море, и чайки на тонких проволочках, и рыбы, и мимы, изображающие тонущих. Сценография спектакля-оперы наивно проста и в то же время изобретательна. Стихия мгновенно сменяется домом Мустафы, живущим своей, по-восточному хлопотливой жизнью. Здесь красавицы-невольницы, и евнухи с причудливо-комичной пластикой, и циркачи на ходулях, и стилизованный постамент — минарет Мустафы в форме фаллоса… А появление главной героини, итальянки Изабеллы, состояло не только из исполнения сольной партии. Одна только смена её платья была разыграна как отдельная сцена. Кроме этого, на каждый вздох прятавшегося в кустах Мустафы — деревья в саду взлетали вверх, а их стволы оживали, обхватывая себя выросшими от страсти зелёными руками. Лендоро сочувствовал весь зверинец, в который он был определён Мустафой. Певца сопровож-дали обезьяны, страус, лев, зебра, верблюд. Бесхитростность изображения животных (я — голова, ты — хвост) и безукоризненность пластического исполнения буквально взрывали зал аплодисментами. Причём страус, оглушённый успехом, разгуливал по сцене и придирался к каждому, пока его не вытолкали взашей.
Каждая новая сцена имела своё название, как в комедии дель арте. Иногда перед вами проносили полотно с текстом, иногда это был рисунок, а подчас и арабская азбука. За три часа сценического действия не было минуты, не наполненной жизнью. Образ прекрасной Изабеллы Мустафа собирал из плодов. И едва законченная фруктовая леди оживала Мустафа от счастья взлетал на цирковых качелях под потолок. Свои любовные страдания Лендоро изливал летающему манекену в роскошном белом платье. Дом Мустафы закипал от страстей: кого сажали на пол, кого отправляли в Италию. Изабелла исполняет свою арию в окружении велосипедистов и футболистов, и даже не хочется спрашивать, откуда они взялись.
В этой опере нет измученно-сложных ассоциаций и символов. История разыграна весело, по-детски наивно, как только мог придумать её 70-летний Маэстро, оставаясь всё ещё ребёнком, обожающим забавы!
Последней из театра выходила Красавица Опера…
Комментарии (0)