«Глобус» — побратим, если вообще не родной брат нашего ТЮЗа. В 1930 году, то есть 75 лет назад, А. А. Брянцев благословил рождение Театра юных зрителей в Новосибирске, отрядив туда десант ленинградских артистов, и сам участвовал в выпуске первой премьеры — «Тимошкина рудника».
Ленинградский след очевиден и в жизни современного «Глобуса», прямого наследника Западно-Сибирского ТЮЗа. Эта тропа не зарастает. В последние годы в «Глобусе» ставили В. Ветрогонов, Г. Дитятковский, С. Каргин, Клим, В. Туманов. В. Фильштинский работал здесь наездами шесть лет, это целая эпоха в становлении современной труппы (гастроли «фильштинских» спектаклей «Глобуса» на сцене МДТ у всех в памяти). Семь галибинских опусов, поставленных в его новосибирский период, также существенно обогащают представление об этом режиссере (на «Радугах» разных лет были показаны спектакли по «Дон Кихоту» и «Кроткой»).
В юбилейный год театр не отступил от своей особенной привычки — ежегодно на труппе выслушивать критиков, московских и петербургских, об очередной обойме своего репертуара. Критики не обходят острых моментов, спектакли обсуждаются в условиях родной сцены и получают широкий резонанс (региональные и всероссийские фестивали не обходят «Глобус» стороной).
«Белая овца» выпущена в самом конце прошлого сезона и потому вошла в программу юбилейного минифеста. Спектакли по Хармсу, пожалуй, складываются в отдельную ветвь театрального репертуара. Режиссура и актеры, кажется, уже вполне осознанно оттачиваются на обэриутах, осваивая такие грани мировосприятия и обретая такие импульсы к игре, без которых сегодня не обойтись в работе ни над классикой, ни над самоновейшей драмой. Московский режиссер Л. Невежина выступила и автором инсценировки, придав «Белой овце» подзаголовок «Абсолютно придуманная история». Вот этой обэриутской «абсолютности», на мой взгляд, спектаклю как раз не хватает. Придумано много, и есть замечательные вещи. Главный персонаж спектакля — автор, на наших глазах претворяющий жизнь в театр (жизнь не остается в долгу и сама выкидывает коленца). Этот персонаж двоится: И. Паньков играет СтаруХармса, Д. Малютин — Даню Ювачева… Такой ход предполагает внутренне подвижную, импровизационную стихию действия, в котором хармсовские тексты возникали бы спонтанно и органично. Между тем декорация с серией дверей коммунальной квартиры «распечатывается» серией антре жильцов, являющихся из этих дверей: спектакль клонится в сторону эстрадной композиции вроде «Песен нашей коммуналки». Театр явно этой цели не ставил. Но назойливое проведение социального мотива уплощает ткань спектакля. Ужас, пережитый поколением Даниила Хармса, разлит в его творчестве, проявлен с большой силой и выразительностью. «Театр закрывается. Нас всех тошнит», — звучит в спектакле цитата из Хармса, но не возникает экзистенциальный объем этой «тошноты», унаследованной позднее тем же Сартром. И все же масштаб бытия обэриута мерцает в спектакле. Ассоциации с большой культурой возникают не случайно. Ведь и упомянутая строчка Хармса обязана блоковскому: «Заплакали девочка и мальчик, / И закрылся веселый балаганчик». У. Кирпиченко в роли девочки Саши Мазер — настоящая удача постановки, богатой актерскими работами. Здесь вполне законна другая культурная аллюзия — это новая Шарлотта из чеховского «Вишневого сада». Актриса играет в остром, эксцентричном рисунке — и ведет эту значительную тему. Замечательной актрисе О. Цинк в этом спектакле труднее: ее партия поделена между сознательной абсурдистской деперсонализацией в части эпизодов — и пронзительной сценой ареста, как бы из другого спектакля. При всей противоречивости постановки актеры в ней не теряются: спектакль и строится режиссером как игра актеров по мотивам Хармса и «вокруг». Когда-нибудь, надо надеяться, театр подберет ключи и к собственной драматургии обэриутов, не довольствуясь своевольной нарезкой из их текстов.
Самая свежая премьера (март 2005 года) — «Свадьба Кречинского» в постановке М. Глуховской. На мой взгляд, режиссер, не столь давняя ученица П. Фоменко, довольно решительно атаковала представление о самоигральности этой «хорошо сделанной пьесы». В спектакле звучат старинные русские романсы, но это не потому, что персонажам как-то особенно поется. Музыка выступает в роли ритмических отбивок, нейтрализующих фабулу, остраняющих ее стремительную раскрутку. У спектакля свой ритм — давно заведенного ритуала бездушно-расчетливой жизни. Ее олицетворяет Кречинский: А. Симонян общается с Муромскими, как с малыми детьми, в буквальном смысле учит их жить. Он никак не азартный игрок, скорее резонер. Регулярность его прагматичного жизненного уклада знаменует и неожиданно строгая линия, замыкающая площадку сцены: невысокая стенка с выдвижными ящичками, как в музее или архиве. Сухо-игровая картотека жизни!
Муромским принадлежит возвышающаяся в левой части сцены распряженная карета, в виду которой они вольны рассуждать о колокольчиках в сенях и чувствах в груди: равно малозначительные материи в контексте спектакля. Нелькин (Д. Малюгин) — отчетливо неприятная ухмылка, мелкий вредитель, пакостник на пути разумного героя, справедливо остающийся ни с чем. Романтическая линия в спектакле выражена слабо. Муромские — уходящая натура в прямом смысле слова, они стушеваны. Л. Трошина, У. Кирпиченко и Е. Важенин (петербуржцы помнят его дядю Ваню в спектакле Фильштинского) — все трое Муромских никак личностно не акцентированы. Тяжба добра и зла, столь существенная для Сухово-Кобылина и немаловажная уже и в «Свадьбе Кречинского», не существенна в спектакле.
И вот в этом любопытном раскладе возникает вполне впечатляющий Расплюев. С жутковатой внятностью он перечисляет, сколько трепок получил за день. Здесь тоже своего рода деловитость, но считать-то приходится чужие деньги и свои злоключения. Не условного театрального проныру-неудачника играет Ю. Соломеин, а, в соответствии с общим строем режиссуры, современный мотив маленького человека вне морали и вне закона, без опоры и надежд.
Несколько неожиданной выглядит «польская» музыкальная педаль, относящаяся к устало-ироничному, привычно-хваткому Кречинскому: ничто в рисунке А. Симоняна не предполагает экспрессивной полонезности.
С. Каргин поставил в «Глобусе» два спектакля — «Деревья умирают стоя» с великолепной А. Гаршиной, с юбилея которой начались торжества в театре (сам же спектакль не был показан из-за болезни артиста), и «Дети солнца». На обсуждении говорилось, что добротная постановка както обошлась без тех явно индивидуальных, актуализированных подходов, что характерны для обращений к Горькому в по следнее время везде и всюду (взять ли Марчелли и Праудина в Омске, Л. Эренбурга в Петербурге). Мне этих «Детей» увидеть не удалось: на большой сцене была показана программная премьера «Глобуса» — мюзикл «НЭП» по «Педагогической поэме» А. С. Макаренко.
«НЭП» — это просто ударная кличка
мюзикла, никакого отношения к явлению
НЭПа в нашей истории спектакль не имеет.
Можно, конечно, изощриться и представить
себе, что речь идет о некой новой
энергии поколения, — но и это лишнее.
Махина спектакля, где задействованы
оркестр, хор, студия пластики и студия вокальная,
а трем десяткам артистов труппы
помогают студенты театрального института,
движется легко и артистично. А. Крикливый,
поставивший недавно в «Глобусе» спектакль по О. Мухиной «Ю», а еще
раньше в Красноярске Гришковца, очень
успешно, — здесь выступил в новой для
себя роли. Неутолимо мажорная партитура
мюзикла, его архаически простодушный
сценарий (автор музыки и либретто
Е. Сибиркина) диктовали свою игру. Начиная
с музыки, все в спектакле высветлено
до точки абсурда, до эстетики плафонов
сталинских станций метро и павильонов
ВДНХ. Прекраснодушные мечтания основателей
колонии для беспризорников проносятся
ироническим роем по сцене — но
тут же и материализуются, от выглаженной
светлой прозодежды колонистов до белоснежного
паровоза, парадно выдвигающегося
на сцену в финале, где колонистов
по-братски приветствует Максим Горький
в белом кителе, с усами и, кажется, с трубкой
(никого не напоминает?). Спектакль
неудержим в своей программной высветленности,
он словно подразумевает антитезу
в чернушной фазе современной молодежной
драматургии. «НЭП» приглашен
на нашу петербургскую «Радугу» и там тоже
должен занять свою нишу, стать полюсом
и точкой отсчета. На минифестовском обсуждении
Р. Кречетова предложила отнестись
к «НЭПу» как к сказке. Пожалуй! Распевать
в добром уме и здравии «Добрые
волшебники звезды зажигают», «Идти к заветной
цели дружно до конца» — эта мармеладная
транскрипция сюжета из
Контекст же зрителям «Глобуса» предлагается богатейший. Даже по моим неплотным зрительским впечатлениям от этого театра виден целый спектр театральных идей и художественных решений. Клим, И. Лысов, А. Галибин, Д. Черняков — это линия изысканной формы и, в лучших спектаклях, философски емкие, притом пластически завораживающие театральные высказывания. Другая линия — психологически тонкие, очень прочно проработанные, артистически прожитые спектакли В. Фильштинского. Это энергетическое поле, заряженное контрастными полюсами, это почва, которая гарантирует творческий рост «Глобуса», пережившего в марте столь серьезный юбилей.
Комментарии (0)