Дж. Верди. «Риголетто». Мариинский театр.
Дирижер Джанандреа Нозеда, режиссер Вальтер Ле Моли, художник Тициано Санти
Премьера «Риголетто» в Мариинском театре прошла следом за «Кармен». Одна опера написана Верди, другая — Бизе. Но это неважно. Эти оперы давно живут своей жизнью. И им, в известном смысле, уже все равно, как их пересказывают средствами театра.
Сцена из спектакля. Фото Н. Разиной
О постановщиках «Риголетто» в Мариинском театре ничего не было известно до последнего момента. Когда выяснилось, что приедут итальянцы, стало, с одной стороны, спокойней, с другой — тревожней. Режиссера Вальтера Ле Моли хорошо запомнили по двум предыдущим постановкам — «Так поступают все» Моцарта и Триптиху Пуччини. Умеренные модернизаторы и консерваторы нашли в нем утешение.
Радикалы, новаторы и ожидающие от оперы импульсов забеспокоились. Но не более. И в пресном Моцарте, и в бочке дегтя с маленькой ложкой меда — Триптихе Ле Моли все было если и предсказуемо, то вполне приемлемо, и, быть может, не без едва заметной доли пикантности. Что с режиссером случилось в процессе интерпретирования «Риголетто», предмета национальной гордости, — не скажет, вероятно, никто. Проще все списать на солнечное затмение.
За пять минут до начала можно было заглянуть в буклет очередной премьеры и, кроме в меру познавательного текста о «шедевре итальянского маэстро», обнаружить фотографии макетов постановки. В целом не отталкивало. Хотя и не особенно притягивало. Стало понятно, что глазам на спектакле делать будет нечего, а вот мозгам придется поднапрячься. Но все же кроме черного цвета (художник-постановщик Тициано Санти, художник по свету Клаудио Колоретти) были заметны какие-то намеки на романтическое сияние луны, пронзительно-сочный, жирный кровавый вертикальный луч и прорезающую горизонт цветовую полосу — то есть определенное движение намечалось. Как выяснилось позже, цвета обесцветились, движение исчезло. Воцарилась пустота.
Нет, разумеется, детали, в виде элементов интерьера, присутствовали: гигантское полотно, стилизующее не то Тициана, не то Рубенса, — в форме присборенного занавеса-маркизы в начале I действия, высвеченная, кирпичного цвета стена дома Риголетто и спущенная из-под колосников вампучная лестница для похищения, а также высоченная дверь с барельефами в замке Герцога во II действии (правда, по фактуре напомнившая сургучную почтовую печать) да притон Спарафучиле в финале — в виде криминального гаража на пустыре. Все эти нехитрые концептуальные штучки должны были задавать, по крайней мере, пространственные координаты действия, но не задали. Эффекта никакого. Наблюдая за персонажами в условно исторических костюмах (художник Джованна Аванци), пребывающих среди этой антироскоши, думаешь: как же можно так не любить музыку, а вместе с ней и слушателя, чтобы совершенно лишить его права на удовольствие?
Сцена из спектакля. Фото Н. Разиной
К слову сказать, режиссер носился с идеей «очистить шедевр» от интерпретаторских наслоений. Так и ставил бы все по-настоящему — как при Верди было, с шиком, блеском и достоверностью. Так нет, поди ж ты, — итальянский вариант черного квадрата. Именно так распорядился режиссер с передвижениями солистов и хора по сцене. Все до единого блуждали, как слепые или «тихие шизоиды». Впрочем, пожалуй, это даже чересчур большое преувеличение. Выглядело это как в учебном театре, на премьере постановки очень среднего выпускника. Ей-богу, усмотреть какую-то «свежую» идею в режиссуре, в общем, довольно опытного профессионала не удавалось никак. В основном замечались шаблоны и штампы. Или невнятно артикулированные мысли: например, в первой картине Герцог и Борса с глубокомысленным видом проходят перед полотном, как оценщики антиквариата. И, конечно, исчезновение массовки в самом пышном эпизоде оперы — в ее начале: на сцене только Герцог с Борсой и скорее раздражающая, чем поясняющая любовная игра двух придворных на заднем плане. Что это — бред или насмешка?
На сцене — полное затмение, наводящее на мрачные беспросветные мысли. Обидно за проигранный шедевр, между прочим всегда один из самых кассовых в России. Светлыми моментами было только пение отдельных солистов, среди которых самая яркая вспышка — дебют Анастасии Беляевой в партии Джильды. Приятно было иногда послушать и маститого баритона Валерия Алексеева в партии шута. Да местами — игру оркестра под управлением Джанандреа Нозеды, который, к сожалению, не смог вывести партитуру в целом из поглотившей ее тьмы.
Май 2005 г.
Комментарии (0)