Ж.-Б. Мольер. «Дон Жуан». Театр им. В. Ф. Комиссаржевской.
Режиссер Александр Морфов, художник Александр Орлов

Когда Александр Морфов начинал свою работу на русской сцене постановкой шекспировской «Бури» в Комиссаржевке, мало кто знал его в русском театре. А в это время он был режиссером, а потом и художественным руководителем Национального театра Болгарии, и его спектакли путешествовали по мировым сценам. Главное, что любил и любит Морфов, — думать и импровизировать вместе со своими артистами, его Национальный театр был настоящей театральной лабораторией. С тех пор как Морфов больше работает за границей, ему не хватает собственной труппы, роль гастролера несколько иная — от него обычно ждут готовых решений.

И тем не менее «Дон Жуан» Морфова в Комиссаржевке может означать, что эта ситуация преодолена. И тогда — дважды два четыре, а может, и пять?

Аскетическое сценическое пространство — графитного цвета театральная коробка, сделанная из дерева, открываются двери, анфилады, меняются перспективы и горизонты. Из глубины выходят персонажи, выезжают конструкции — и вот перед глазами рыбацкая деревня с побережьем, причалом и домами, где каждый занят своим делом. Как на картинах голландских мастеров: кто-то полощет белье, кто-то ловит сеткой рыбу, а кто-то ухаживает за кем-то. В финале это же двухэтажное сооружение снова появится из глубины и будет уже — и путь, и место дуэли, и стол для трапезы, за которым с обеих сторон сядут Дон Жуан и Командор, чтобы встретиться глазами перед тем, как пойти в никуда или в преисподнюю.

Сцена из спектакля. Фото В. Постнова

Построенный на мольеровском тексте, сценический вариант Александра Морфова включает фрагменты да Понте, моцартовского либреттиста и не меньшего, чем Дон Жуан, скитальца и авантюриста. Фразы и ароматы перекочевали и из других интерпретаций излюбленной писателями и композиторами испанской легенды, завоевавшей Европу после выхода пьесы Тирсо де Молина. А структура этого варианта развивается от карнавально-театрализованной, с трюками, импровизациями, пародиями, к более строгой, четко выстроенной, напрямую связывающей мифы о Дон Жуане и Фаусте, как некогда они соседствовали в репертуарах странствующих комедиантов и бродячих кукольников или в текстах таких авторов, как немецкий драматург Граббе.

Холеный аристократ Дон Жуан, баловень судьбы, соблазняет в прологе Донну Анну: выстрел, крики, смерть Командора.

В следующем эпизоде Сганарель среди друзей, в клубах табачного дыма, с трубкой в зубах, философствует о пользе табака и сплетничает о своем хозяине.

А вот и сам хозяин: ванна посередине сцены, и сигарный дым перемешивается с парами. В ванне — Дон Жуан, который распластан и бессилен. Сганарель пытается беседовать с ним, но тот даже не говорит, только мычит, а слуга договаривает реплики господина. Постепенно Дон Жуана «собирают по частям» слуги (кофе, маникюр, педикюр, панталоны…), да и он сам собирается с духом — и перед нами предстает вечный обольститель, неспособный остановить свой выбор на одной-единственной женщине. В своем бесконечном пути ниоткуда в никуда он не разграничивает свободу и вседозволенность. Откровенный, эгоистичный, циничный, он при первом появлении Эльвиры пробегает среди публики и раздает представительницам нежного пола свои визитные карточки «Дон Жуан Тенорио». Игры Дон Жуана жестоки, смешны и изобретательны, их итогом чаще всего является смерть, и за это ему придется заплатить — как практический реалист, он хорошо это знает. И даже пытается покаяться в последнем действии: при встрече с отцом Дон Жуан сидит в высоченном, метра три, кресле, а отец, забывая о своей немощи, карабкается наверх к нему, чтобы поддержать или благословить сына.

Сцена из спектакля. Фото В. Постнова

Но нет, никто не дождется исповеди праведника Дон Жуана, он сам волен выбирать свою судьбу и отвечать за нее. Весь в черном, с постаревшим лицом, он готов принять счет рока, фатума. Это не человек, а азартный игрок, объявивший вызов всему живому и мертвому.

Сцена из спектакля. Фото В. Постнова

Сцена из спектакля. Фото В. Постнова

В самом конце спектакля на ходулях появляются карнавальные персонажи из преисподней в масках, они скоморошески пугают Дон Жуана напоминанием, что на небесах с него спросится, а он машет им с досадой рукой и кричит: «Вон!» Пафос никому не нужен, можно просто, без лишней суеты подвести итог. Когда кто-то позволяет себе жить, не считаясь с законами и границами, он должен заплатить за свое поистине трагическое любопытство и безудержную чувственность. В финале третий раз из небесных часов сыпется песок, отмеряя последние мгновения Дон Жуана.

Описывая спектакли Морфова, можно потеряться, как в лабиринте, — миф о Дон Жуане богат аллюзиями и ассоциациями, да и сам режиссер делает путешествие зрителя еще интереснее, давая ему разнообразные повороты и переходы (то подмигивает Ж.Жене, то «играют» некоторые кадры из культовых фильмов). Отдельные линии выверены, проведены со вкусом к детали, диалог строится на разных уровнях. Эту разветвленную структуру очень трудно уловить и проанализировать, и поэтому любые попытки будут обречены на пропуски целых пластов, будь это музыкальная партитура, линия крестьян или слуг Дон Жуана.