Д. Пуччини. «Джанни Скикки». «Санктъ-Петербургъ опера».
Дирижер Михаил Виноградов, режиссер Юрий Александров, художник Вячеслав Окунев

Совпали по группе крови

«Джанни Скикки», последняя опера из триптиха Д. Пуччини, идеально соответствует эстетическим склонностям и темпераменту Юрия Александрова. Гипертрофированная буффонность, смачная характеристичность персонажей скорее в духе Боккаччо, нежели Данте (по его новелле написана опера); никаких отвлеченностей, возвышенных идей, философических подтекстов: мотивы героев грубы, желания приземленны, поведение — практично и, в общем, вполне созвучно обыденному сознанию.

Сцена из спектакля. Фото из архива театра

Комедия и гротеск, страсти и переживания — как раз та материя полнокровной жизни, которая занимает Александрова больше всего, потому что резонирует с его личностными доминантами. Поэтому выбор режиссером именно этого оперного названия ясен до прозрачности: у «Джанни Скикки» и режиссера совпала «группа крови».

Другой вопрос — насколько личное чувствование природы комического повлияло на эстетику, композицию и качество постановки. С нашей точки зрения — самым положительным образом. Спектакль развивается весьма живо; быть может, более живо, чем этого требует рафинированный вкус. Всеобщая суматошливая мельтешня алчных, фальшиво безутешных родственников вокруг толстобрюхого меднолобого идола с умиротворенно-застывшей гримасой — так Вячеслав Окунев изобразил усопшего Буозо Донати — выписана с видимым удовольствием: подробно, занимательно, изобретательно, с подтанцовками и акробатическими трюками; с несомненным и недвусмысленным подмигиванием в адрес публики.

Что особенно ценно в этом сценическом комментарии к музыке — так это его чуткость к жанровым нюансам, отраженным в партитуре. А в партитуре находятся намеки и на танго, и на развеселые итальянские тарантеллы, иногда тень вальса проскальзывает в ней.

Актеры поддаются выдумкам Александрова, как мягкий пластилин — рукам мастера. Тот лепит из них на сцене разнообразные группки, позы, ежеминутно меняя их сообразно ситуации. Отчего спектакль, при всей его динамичности, предстает как цепь быстро следующих друг за другом живых картинок; каждая из них внутри себя имеет собственный статичный центр и точку опоры. Апофеозом этого принципа калейдоскопа?становится финал: под музыку увертюры артисты картинно окружают медную статую Буозо и застывают, образуя живописную многофигурную композицию.

В. Вьюров (Джанни Скикки), О. Воробьева (Чьеска). Фото из архива театра

К пятому показу спектакль, судя по всему, «раздышался». Актеры, освоившись с довольно сложными пластическими партиями, научились выполнять их с легкостью и достаточной свободой, не стесняющей пение. Режиссерские предписания исполнялись истово, с азартом и полной отдачей — при этом артисты умудрялись еще и петь прилично, не сбиваясь в ансамблях и не нарушая общую стратегию осознанно выстроенного на сцене хаоса.

Остроумной кажется идея художника — заменить обычного статиста, возлежащего на смертном одре, медноликим колоссом с блаженной улыбкой Будды на жабьих губах и развесистыми ушами бога Ганеши: ни дать ни взять бог, олицетворяющий богатство и довольство в индо-китайском пантеоне. Руки и ноги у него — съемные: наследнички то и дело растаскивают родственника на куски, потом приделывают конечности обратно. В тело статуи, при надобности, можно залезть и «чревовещать», попутно управляя отвисающей челюстью и моргающими глазками — что и делает хитроумный пролаза Джанни Скикки (Владимир Вьюров).

Опера недлинна — один акт, и потому прием, эксплуатируемый режиссером на всем ее протяжении, не успевает наскучить. Развлекают и слаженное пение, и, вопреки обыкновению, вполне приемлемое звучание оркестра. Неплохо ведут свои партии многообещающий тенор Дмитрий Стефанов (Герардо) и его партнерша, звезда театра Ольга Ковалева (Лауретта). Так что спектакль, появившийся на миниатюрной, но очень удобной, уютной и красивой сцене новообретенного театра-дома на Галерной, в особняке барона Дервиза, хочется расценить скорее как удачу, хоть и скромную.

Сила Джанни

В последней премьере 2003 года «Джанни Скикки» Александров вполне убедительно показал, что можно сделать из одноактной комической оперы. Перенеся действие из конца XIII столетия в середину ХХ и поручив каждому актеру сыграть яркий характер и бурный итальянский темперамент, режиссер предъявил зрителям редкий жанр: гротеск. В недавно отреставрированном особняке на Галерной, с зеркалами, позолотой и не по-оперному крохотной сценой, «Санктъ-Петербургъ опера» не первый год с энтузиазмом борется за театр с этой самой оперой. Победитель не определился до сих пор, хотя потери уже имеются. Причем с обеих сторон. Под напором театрального действия музыка в спектаклях, в особенности ее оркестровое звучание, все больше отходит на второй план и становится ненужным балластом: уровень исполнения от дежурного до ученического. Само действие теряет глубину и не может ее восполнить немузыкальными средствами.

В «Джанни Скикки» действие балансирует на грани фарса, все тринадцать действующих лиц «носят» почти клоунский грим и костюмы, характерные черты каждого раздуты до размеров, упирающихся лишь в степень раскрепощенности актера. Южный темперамент, взрывающий быт и взятый из итальянского кино, разыгран с оголтелостью русского балагана. Шумная итальянская семейка, занятая дележом наследства, дружно демонстрирует перевозбуждение по любому поводу. Красотка в мини с пышными формами «соблазнительно» их предъявляет, все больше приподнимая нижний и опуская верхний край своего наряда. «Очень» беременная матрона резвее всех отплясывает танго. Главный герой Джанни (Дмитрий Танеев), по Александрову, обладает не только ловкостью и сообразительностью, но и огромного размера мужским достоинством, недвусмысленно обозначенным специальным набалдашником. Там, вероятно, и помещается его недюжинная изобретательность.

Общий гвалт, озвученный в полную силу голосов, надежно скрывает изящно оркестрованную Пуччини суматоху. Стихает он лишь однажды: ария Лауретты, давно ставшая шлягером и узнаваемая с первой ноты, в исполнении Анны Ливинской — островок забытой музыки. Виновник происходящего, почивший глава семейства Буозо изначально утратил человеческий облик: его «тело» заменили огромным пупсом, занимающим девяносто процентов площади сцены. Манипуляции с этим предметом, который в финале теряет все свои конечности, напоминает забаву недобрых детей-переростков. Влюбленная пара, ради которой собственно всех и обманывают, как-то не слишком убедительно нуждается в сочувствии и счастливом финале. Зато Джанни, оглядывая зал с мефистофельской ухмылкой, до конца отыгрывает маску криминального авторитета.

Гротеск прошелся по форме, не задев содержание, и оставил без внимания музыкальное действие. Увеличительное стекло, через которое было предложено рассмотреть оперу, оказалось каким-то неравномерно выгнутым.

Февраль 2004 г.