Как-то так случилось, что жизнь ведет нас рядышком. В Академии на Моховой учились на одном курсе, были соседи по комнате в общежитии, теперь служим в одном театре, и наши гримерки находятся через стенку. И находясь рядом, я имею счастливую возможность видеть, как меняется и растет мой талантливый друг.

Г. Блинов. Фото М. Крол

Вот говорят, что человеку мало одного таланта, нужно иметь еще и волю к его проявлению. Гена Блинов — счастливый обладатель и того и другого. И его воле можно только позавидовать.

Если бы для какой-то немыслимой цели мне вздумалось сочинять пособие по самосовершенствованию, то в качестве наглядного примера я беспрестанно бы указывал на Гену.

В студенчестве я смотрел на него, как на сверхчеловека. Утром в общежитии ты только продираешь глаза и соскребаешь себя с кровати, а его уже и след простыл. Приезжаешь к первой паре в академию — и где-нибудь в коридоре встречаешь Гену в черной тренировочной одежде, уже размявшегося и бодрого, который или жонглирует, или настойчиво мучает блокфлейту, или отбивает степ. Надо сказать, что все эти навыки он действительно прекрасно освоил, а от блокфлейты перебрался на саксофон и неплохо подружился с этим инструментом. Вечером мы вместе едем в общежитие, всю дорогу у Гены в руках какая-нибудь книга, с книгой он перебирается на кровать, с книгой засыпает, а наутро снова исчезает загадочным образом.

Помнится, во время абитуры, на коллоквиуме, Гену спросили о любимом поэте. Ничтоже сумняшеся он ответил: Пушкин. Затем выяснилось, что стихов любимого поэта абитуриент не знает и не помнит. После этого наш педагог, Александр Анатольевич Кабанов, выловив Гену где-то в коридоре, келейно взял с него обещание — если он поступит на курс, то выучит наизусть всего «Евгения Онегина». Обещание пришлось выполнять. И все четыре года нашей учебы то и дело я заставал Гену за «Онегиным». Нет, для него это не было мучительным бременем, он действительно, кажется, сделал для себя Пушкина любимым. То и дело что-то цитировал сам себе, под нос, или делился с тобой какой-то понравившейся ему фразой. Гена знает наизусть весь роман Пушкина. Да!!! Только он никогда не хвастает этим. Хвастовство — не его черта.

Г. Блинов (наследник Тутти).
«Три толстяка. Эпизод 2. Железное сердце».
БДТ им. Г. А. Товстоногова. Фото С. Левшина

Невозможно не удивляться той метаморфозе, которая произошла с Геной за время учебы в театральной академии — тому, как сквозь обличие кировского школяра, обаятельного простака-недотепы постепенно пробивалась, прорастала тонкая артистичная натура. Как взгляд его становился глубоким и осмысленным, образ мыслей — сложным, интересным, своеобразным, как иногда вдруг выказывалось в нем какое-то эстетски-утонченное остроумие.

Одно время он был очень увлечен Бастером Китоном, непрестанно смотрел и пересматривал фильмы с его участием. Он явно что-то перенял у этого комика с каменным лицом. Во всяком случае, какая-то скрытая китоновская ирония всегда просвечивает в каждой роли артиста Блинова. Мне кажется, что он всегда немножко держится на дистанции от персонажа, в таком брехтовском очуждении. Эту дистанцию и создает ирония. Артист как будто тайком прикалывается, шалит, шутит над своим персонажем. Есть какая-то теплая ирония артиста к наивности и максимализму персонажа Платона Зыбкина («Правда хорошо, а счастье лучше» Театра Комедии); артист язвительно подтрунивает над высокомерием и капризами персонажа-наследника Тутти («Три толстяка», БДТ) или же по-дружески забавляется над честолюбивыми порывами персонажа Мити Сизова («Водевиль Дилетант», БДТ).

Гена — эксцентрический актер. В характере его актерской природы есть что-то гаринское или мартинсонское. Он всегда до остроты графичен в пластике, он всегда создает непростой и очень отточенный темпоритмический рисунок роли, у героев его всегда какой-то небытовой способ произнесения текста. Мне кажется, что Гена — один из лучших учеников Ю. А. Васильева. Во всяком случае, когда слышу Гену со сцены, всегда узнаю васильевскую технику речи. То, как Ю. А. учил нас чувствовать и создавать ритм, дышать, чеканить слово, — очень отчетливо слышится у Гены.

Однажды, когда Гена был актером Театра Комедии, я пришел к нему на спектакль. Это был «Визит старой дамы». Гена там играл одного из горожан. Я считаю, что хорошего артиста всегда можно определить по тому, как он работает в массовых сценах. Если артист не думает, что просто миманс, что его не видно в толпе, но если он нашел для себя живое в каждой сцене, если он беспрестанно существует наряду с главными героями, не перетягивая на себя одеяло, если он придумал себе маленькую роль внутри многофигурной группы — это и есть хороший артист. Притом всегда очень видно, кто как работает в массовых сценах. За Геной в роли горожанина я следил очень внимательно, и не только потому, что он мой однокурсник! На него попросту хотелось смотреть! Он работал, он ни разу не выпал, он придумал, сочинил себе каждую секунду существования на площадке. После спектакля договорились встретиться у служебного входа. Встречаемся, у Гены на зубах что-то сверкает, какая-то фольга.

— Что это у тебя на зубах? — спрашиваю я.

— Это я забыл снять…

— А зачем это?

— Это я себе придумал… — отвечает Гена. — Все горожане в последнем акте куплены. С тех денег, которые заплатила городу мстительная дама за смерть Альфреда Илла, каждый уже что-то для себя сделал… Вот мой герой поставил себе золотые зубы.

Г. Блинов (Митя Сизов). «Водевиль Дилетант». БДТ им. Г. А. Товстоногова. Фото С. Левшина

И ведь я не увидел со сцены этих зубов и, думаю, никто из зрителей не увидел. Но может быть, благодаря этим золотым зубам мне все время хотелось смотреть на Гену, потому что эти зубы — залог подлинного существования на площадке.

Есть у нашего брата артиста такая подлая черта — очень мы любим быть недовольными, без конца сетовать в курилках на «все не то», на «не такие» репетиции с «никакими» режиссерами. Хоть порой я и сам, бывает, поддаюсь этой слабости «быть недовольным», все же очень меня это раздражает. Назвался груздем — полезай в кузов. Репетируешь — изволь сделать для себя работу интересной, найти манок, зацепку. Не получается — уходи, а ныть и плакаться в кулуарах — скверность. Потому что эти закулисные толки губят общее дело, превращают театр в мутное болото. Никогда я не слышал, чтобы Гена принимал участие в подобных разговорах. Когда Гена служил в Театре Комедии, мне все казалось, что он не в своем месте, что он из другого теста, не для этого театра. И я все пытался выудить из Гены подтверждение своим мыслям, но он никогда не критиковал, не бранил свой театр. Хотя я ощущал в нем некую дисгармонию. Думаю, именно из-за собачьей преданности, из-за желания верить в дело, которым занимаешься, он намеренно обращал свое внимание только на самое достойное в своем театре. Когда он явно ощутил эстетическую несовместимость взглядов — честно ушел. Ушел без долгих рассуждений. Ушел в никуда. В БДТ он очутился уже потом.

Г. Блинов (Ромео 1). «Джульетта». БДТ им. Г. А. Товстоногова. Фото С. Левшина

У Гены золотые руки. Когда мы с однокурсниками решились сделать свой театр — «ЦЕХЪ» — и стали строить сценическую площадку, очень многое приходилось делать своими руками. Гена был здесь отличником. Он прекрасно овладел сварочным аппаратом, вплоть до того, что после всяких утилитарностей стал создавать необычные арт-объекты. Если вы зайдете в фойе ЦЕХА, непременно обратите внимание на причудливые светильники, сделанные из старых водопроводных труб. Это работа Гены. Актерство — дело призрачное, эфемерное… Что ты там делаешь — воздух, потрогать нельзя. И иногда тянет что-то поделать руками, хотя бы для того, чтобы ощутить, что дела твои существуют не только в эмпирических сферах. И вот в ЦЕХЕ встречают перед спектаклем зрителя теплым сиянием сварные hand-made светильники. И, кажется, что свет от них становится ярче, когда подумаешь, что сделал их яркий артист, светлый человек, лучистый мой друг — Гена Блинов.

Май 2021 г.