Б. Павлович. «Циолковский». Театр им. Ф. Волкова (Ярославль).
Режиссер Борис Павлович, художники Мария Лукка, Александр Мохов

В Ярославском театре имени Федора Волкова вышла первая за время руководства Сергея Пускепалиса громкая премьера. Борис Павлович поставил здесь историко-философскую ораторию «Циолковский» по собственной пьесе, где документальный подход причудливо переплелся с научной фантастикой.

«Да на что тут смотреть?» — помнится, саркастично говорила героиня Бьорк из «Танцующей в темноте» Ларса фон Триера, постепенно теряя зрение. Герой нового спектакля Бориса Павловича тоже, похоже, не слишком озабочен свой глухотой. Как известно, Циолковский потерял слух еще в детстве после перенесенной скарлатины и поэтому не смог окончить гимназию, что не помешало ему заняться самообразованием, много лет проработать учителем физики и математики и стать одним из самых неординарных ученых и изобретателей своего времени. В спектакле он, школьный преподаватель, ходит с большой металлической слуховой трубой, но пользуется ею не слишком часто. Внешний раздражающий шум — болтовня гимназисток, нудные нотации директора, причитания вечно беременной жены — только отвлекает его от музыки сфер, звучащей далекой тревожной нотой. И этот постоянный саундтрек композитора Романа Цепелева во многом организует мир спектакля, обозначает его полюса от бытового до внеземного, сакраль-ного.

И. Варанкин (Константин Эдуардович Циолковский). Фото Т. Кучариной

Постановка Бориса Павловича будто состоит из двух отдельных, созданных в разных ключах частей. Первый акт — вполне реалистическая неторопливая зарисовка из жизни гимназического учителя. Исполняющий главную роль актер Илья Варанкин — сухощавый, в круглых очках, с застенчивой улыбкой — тут очень похож на самого Павловича, отчего знающим режиссера лично трудно отделаться от мысли о чертах автопортрета в этой работе. Вообще скромный провинциальный учитель, несущий свет знания в дремучие массы, — тип очень близкий культуртрегерской, просветительской позиции Павловича. Поэтому протагонист, несмотря на все его чудачества, тут выведен с большой долей нежности и симпатии.

В живописном прологе он едет на велосипеде вдоль улиц патриархальной сонной Калуги, будто нарисованных мелом на движущейся карте-проекции. И ты думаешь, что родина Циолковского в очередной раз много потеряла от того, что этот спектакль появился и идет не там. Впрочем, и самого ученого при жизни земляки не слишком ценили, считали фриком, сумасшедшим профессором. Так и в спектакле начальство гимназии очень смешно прячет «неправильного учителя» от внезапно нагрянувших гостей из столицы — знаменитого уже химика Дмитрия Менделеева и авиатора Николая Жуковского, специально приехавших познакомиться со странным изобретателем-самоучкой, который в одиночку и без должной научной базы, пользуясь лишь старыми школьными учебниками, совершил важные открытия в области аэродинамики. Это ключевое для сюжетного развития событие придумано авторами спектакля. Но Менделеев со своей широкой бородой и графинчиком фирменной сорокаградусной в исполнении Николая Лаврова выглядит так достоверно, что поверишь не только в его давний визит в Калугу, но и в физическую материализацию на сцене здесь и сейчас.

И. Варанкин (Константин Эдуардович Циолковский). Фото Т. Кучариной

Все остальные события в пьесе — подлинные, тщательно отобранные Павловичем по письмам, дневникам и документам и плотно спрессованные в один день. Тут личная трагедия Циолковского — самоубийство сына (в его не слишком удачном браке родилось семеро детей, но мало кто из них достиг зрелых лет) — рифмуется с общей природной катастрофой — наводнением. Действительно, дома Циолковского в Боровске и Калуге дважды сильно пострадали при половодье (а еще один сгорел вместе с библиотекой и почти всем имуществом, после чего ученый впал в депрессию), но в спектакле это событие не биографического, а, скорее, эсхатологического масштаба. Жена Циолковского, вечно беременная Варвара Евграфовна, боится надвигающегося катаклизма, слышит его угрожающий гул, приставив к уху железную слуховую трубу мужа, и по-бабьи причитает, как это делали профессиональные деревенские плакальщицы, обвиняя звезды, что увели у нее «милого» (очень сильная сцена в исполнении Елены Шевчук).

Но Константин Эдуардович лишь конфузится за суеверные страхи жены и старается побыстрее прогнать ее из «храма науки», отмахиваясь привычным «всё обойдется». А сам спешит вернуться к смешливым ученицам в одинаковых рыжих паричках, которые явно не понимают его пламенных речей о преимуществах обтекаемой формы дирижабля, но с удовольствием проводят опыты с электричеством: устраивают цепочку из своих тел и получают по очереди короткий разряд током, опуская руку в банку с водой. Сам учитель при этом веселится, словно мальчишка, так что не сразу замечает вошедшего в класс директора.

Пространство эксперимента, поиска, науки и фантастики — это его внутренняя вселенная, мир более привычный, понятный и интересный, чем окружающая реальность. Но та рано или поздно отомстит за небрежение к себе, ворвется в его жизнь — письмом из Петербурга с известием о гибели сына и/или тем самым наводнением.

Сцена из спектакля. Фото Т. Кучариной

В этой сцене прежде статичные декорации, развешенные грифельные доски разных размеров, разом приходят в движение — и по импровизированным волнам вдруг проплывают гробы с размытого водою кладбища. Тема смерти и распада тут тесно связана с идеей воскресения, причем не в чисто христианском понимании этого слова. Под видом сторожа Николая (Евгений Мундум), с которым Циолковский ведет философские беседы за кружкой чая, в спектакле явно выведен основоположник русского космизма, религиозный мыслитель Николай Федоров, мечтавший о воскрешении всех мертвых посредством науки и вместе с тем отрицавший технический прогресс как губительный процесс, несущий смерть всему живому.

Е. Мундум (Николай Федорович), И. Варанкин (Циолковский). Фото Т. Кучариной

Вот этим странным визионерским идеям первых русских космистов, мечтавших о колонизации других планет задолго до Королева и Гагарина, посвящен второй акт постановки. Он начинается как школьный спектакль по поэме Заболоцкого (который тоже сильно увлекался идеями Циолковского) «Безумный волк», где наш герой исполняет заглавную роль. И в образе сумасшедшего зверя, который мечтал подняться на небо и свернул себе шею, чтобы увидеть Чигирь-звезду, он, в общем-то, иносказательно играет самого себя — «психа ненормального», грезящего о каких-то других мирах вместо того, чтобы спокойно жить в своей уютной «берлоге».

Сцена из спектакля. Фото Т. Кучариной

В отличие от первого, вполне традиционного нарративного акта, второй неожиданно решен в жанре оратории. Школьная любительская постановка с лапидарно-фантастическими масками зверей тут похожа на авангардную оперу с «новыми формами» в духе Кости Треплева. В этой музыкальной мистерии авторы пытаются если не выразить основные тезисы, то художественно передать сущность космизма и пантеизма, которые так занимали в начале XX века умы русских ученых и философов — от Вернадского с его учением о ноосфере до Владимира Соловьева. Помимо стихов Заболоцкого тут звучат фрагменты сочинений Николая Федорова и самого Циолковского, в частности, о том, что атомы всех живых и неживых существ, переходя из одной формы в другую, в конце концов сольются в единую материю вселенной.

Правда же, напоминает пьесу Треплева о мировой душе? Недаром они с Циолковским тезки, да еще, похоже, родственные души. Ученый, изобретатель, фантаст — по сути тот же художник, видящий дальше и глубже других.

И. Варанкин (Константин Эдуардович Циолковский), Е. Шевчук (Варвара Евграфовна Циолковская).
Фото Т. Кучариной

Начиная спектакль как документальный байопик (в подзаголовке написано «основано на реальных событиях»), Павлович резко бросает сюжет там, где его оставил, и устремляется исследовать внутреннее мироощущение героя — поле его научных воззрений, мыслей и чаяний. Но говорить о таких сложных философских понятиях на театре невероятно трудно. Воспринимать на слух футурологические построения русских космистов почти невозможно. Поэтому весь второй акт превращается в очень красивое, но плохо поддающееся артикулированию смыслов зрелище. При этом сюжетные завязки первого акта остаются брошенными и неразрешенными. Чем закончился приезд Менделеева, как дальше сложилась судьба ученого — об этом мы не узнаем, хотя вроде бы от заявленного жанра байопика ожидаешь именно этого — подробностей судьбы. Но байопик тут переходит почти что в житие. Складывается ощущение, что после трагического известия о гибели сына связь героя с внешним, реальным миром окончательно разрывается и он уходит в инобытие, в финале возносясь над сценой, как витрувианский человек в открытом космосе, — тут великолепная работа художников Александра Мохова и Марии Лукка достигает своего апогея.

Сцена из спектакля. Фото Н. Кореновской

Что, конечно, исторически неверно — Циолковский пережил смерть многих своих детей, революцию, бедность и неустроенность ранних советских лет, всю жизнь продолжал работать над моделью цельнометаллического дирижабля, который в итоге так и не взлетел, и искал способы выхода ракет в открытый космос; получил орден Трудового Красного Знамени, а перед смертью писал письмо Сталину с благодарностями. Но в спектакле перед нами еще не увенчанный славой и не канонизированный советской властью ученый, а молодой мечтатель, фантазер и прожектер, который одним из первых почувствовал неразрывную связь человека со вселенной, нашего локального микромира — с бесконечным космосом. И вместе с тем ощутил разрыв между ними, тоску неполноты бытия человека, запертого на земном шаре, как в тесной клетке тюремной камеры, ключа от которой еще не изобрели.

Май 2021 г.