Мы искали материал, на который можно было бы опереться, чтобы сказать несколько прощальных слов о том, чем мы занимались, о театре, который мы любим и в который мы верим, несмотря на то, что он практически умер. И нам показалось,

что Мольер со своими эстетическими и этическими принципами серьезного театра, спектакли которого закрывают (в отличие от спектаклей Бургундского отеля, которые прославляют и ставят всем в пример), нам подходит. Показалось, что тут есть некая рифма.

Если говорить о театре, которым мы занимались, то мы не могли обойти фигуру Корогодского. Даже если кто-то из нас — не из мастерской Корогодского, то он происходит из его театра (когда я был главным режиссером в ТЮЗе — это был абсолютно театр Корогодского) или вышел из его режиссерской лаборатории, как я. Тюзовский, детский театр все-таки жил в эпоху Корогодского—Шапиро—Бородина. Тут тоже возникла рифма: Мольер как строитель театра — и Корогодский как один из последних строителей театра.

И мы стали сначала баловаться, вспоминали тренинги Корогодского, все его показывали, имитировали, в результате остался Сергей Андрейчук: видимо, десятилетнее сидение рядом с ЗЯ не прошло даром, впиталось в него. Они вообще все ударены Корогодским: и его методом, и по-человечески. От Ирины Леонидовны Соколовой — до людей, которые с ним работали уже в Театре Поколений, — все они чувствовали, что это их звездный час. И во время репетиций в каждый перерыв сворачивали на воспоминания об этом золотом веке: и на метод, и на отношения, и на театр. И в «Версальском экспромте» мы с тем театром попрощались. Сейчас я усиливаю финал, там будет более отчетливое прощание.

Сейчас все исчезло. Все перешли на новые рельсы. На самом деле дорогую нам модель воплощал Корогодский и наиболее цельно осуществляет Додин. Еще есть Фильштинский, совершенно замечательный строитель Мастерской. То, что он делает, глубоко и серьезно, я вижу, что он делает с людьми, двигая, толкая их в живой театр, но он не руководит театром как театром.

Ту школу, которой мы принадлежали, мы сдали сами (имею в виду тех режиссеров, которые имеют курсы и театры). Разве все те, кто клянутся школой, регулярно, ежедневно заняты тренингом? Методически безукоризненно репетируют и ставят? А началось все тогда, когда результаты школы, этого метода стали подвергаться сомнению, когда тех, кто так работал, объявили матерыми ретроградами и консерваторами. И практически все, почесав в затылке, стали присматриваться к трендам и заниматься тем театром, который мы показываем в спектакле. Нырнули туда и очень быстро сдали всё, практически без боя. В Москве есть три-четыре человека, но три-четыре — значит, драки нет. Линия фронта прорвана. И потому мы в процессе работы задавали себе вопросы «кто виноват» и «что делать» — и отвечали: «мы сами» — и «в Австралию», начинать все сначала. Набрать там детей, через пять лет это уже обученные артисты, а еще лет через двадцать — театр. Тот, в который мы верим. Только у нас нет уже этих десяти лет и Австралии тоже нет. Она была на Малой сцене Балтдома 20 лет, это была уникальная история. Мы пробовали разные методы, но не очень верили в разные. Наша вера — Станиславский, Михаил Чехов и Моховая времен ЛГИТМиКа. Это наше всё. Мы можем огорчаться и нервничать по этому поводу, а можем попрощаться. Мы и послали прощальный привет в доброй иронической форме (ни к кому из персонажей мы не питаем никаких злых чувств). Получилось как получилось, кому-то это показалось слишком острым, но тут уже мы ни в чем не виноваты: идет как идет, ведет логика репетиционного процесса.

Что касается образов современных режиссеров, то это все были актерские наблюдения, и каждый раз это были шокирующие приносы (в плане режиссерской бессмыслицы), так что мы их как-то облагораживали, пытались отыскать что-то похожее на метод, на язык, на эстетику, размышляли о тех путях, которыми пошел театр. Конечно, актеры, как они говорят, ощущают недостаточность репетиционных методов, но это актеры, деваться некуда, они вынуждены работать, пытаться настроиться на эту новую волну. Это мы тоже осознаем. Но при этом не можем скрыть светлого ощущения от того театра, который рождался через создание жизни в пьесе, через этюды, через все эти бубубу, которые вырастают из нашей памяти и понятны нам…

Будущее покажет, насколько у нас хватит запала заниматься тем театром, который нам дорог. Пока что мы с актером Виктором Бугаковым и художником Игорем Каневским окончили курсы санитаров и как сертифицированные специалисты работаем в разные смены в больнице Кащенко. И начали уже с Витей делать наблюдения, мы уже набрали коллективный портрет Громова и каждый день занимаемся «Палатой № 6».

А артисты Экспериментальной сцены де факто уже давно работают с теми режиссерами, которых изобразили, они уже давно в «магме», но они актеры и не могут упорствовать, на это имеет право только автор спектакля.

На самом деле все получилось толково. «Версальский экспромт» идет на закрытые целевые залы — и это неплохо, трудно представить его в текущем репертуаре. Он ведь для тех людей, которые знают, куда идут и что хотят увидеть, которые понимают, о чем речь. В ближайшее время мы сыграем спектакль в рамках фестиваля «Арлекин», а потом на «Реальном театре». Все классно, все правильно устроено. И вообще, знаете, когда сегодня спектакль не принимают и не выпускают, — это дополнительный повод для гордости. Я не могу не хвастаться этим случаем — единственным за четверть века.

Записала Марина ДМИТРЕВСКАЯ

Май 2021 г.