У. С. Моэм. «Театр» (инсценировка О. Субботиной). Театр им. Евг. Вахтангова.
Режиссер Ольга Субботина, художник Максим Обрезков

У. С. Моэм. «Театр» (инсценировка С. Петрийчук). Театр «Современник».
Режиссер Владимир Панков, художник Максим Обрезков

Любимое театроведческое занятие — разгадывать загадку, почему наши театры вдруг скопом бросаются ставить один и тот же материал. Ищем, как правило, в области окружающей жизни, текущий момент которой как бы должен вызвать у режиссера желание поставить сегодня и сейчас именно этот текст. Теоретически так оно и есть, но не все так просто, и поэтому далее — притягиваем за уши концепцию, благо нам ли не уметь это делать?

Е. Яковлева (Джулия Ламберт). «Современник». Фото Д. Примака

Вот сразу два крупных московских театра одновременно выпустили спектакли на основе романа Сомерсета Моэма «Театр», и к чему бы это? Простейшее объяснение так и просится — пандемийный год, пребольно ударивший по зрелищным искусствам, на время их вообще чуть ли не уничтоживший, вызвал у служителей муз острое желание объясниться в любви смыслу и средству собственного существования. Хотя роман Моэма при всей его британской респектабельности — та еще любовь, по чести сказать, текст и едкий, и по-своему беспощадный. Ну, тогда, предположим, очень захотелось рассказать о себе самих, поиграть в самих себя, подпустить рефлексии и т. п. Тем более наиграться можно всласть, литературный оригинал полон колоритных персонажей, пикантных ситуаций и ярких интерьеров. Так что заодно представляется случай и сделать зрителю красиво, к тому же вряд ли в нынешней ситуации кто-то скажет, что это — «фи».

Театр Вахтангова в лице режиссера Ольги Субботиной сделал это «красиво» с обезоруживающей откровенностью. А вот у Владимира Панкова, поставившего эту вещь в «Современнике», явно были другие задачи. Забавный, однако, случай — оба спектакля оформил один и тот же сценограф Максим Обрезков. То есть художник дважды вошел в один и тот же Театр, но поскольку дважды, согласно пословице, войти никак не получается, декорации абсолютно не похожи друг на друга. Да и спектакли в целом просто перпендикулярны друг другу.

Л. Вележева (Джулия). Театр им. Е. Вахтангова.
Фото К. Логиновой

Е. Князев (Майкл Госселин). Театр им. Е. Вахтангова.
Фото В. Мясникова

А. Ильин (Чарлз Тэмерли). Театр им. Е. Вахтангова.
Фото В. Мясникова

На большой сцене Театра Вахтангова царит невозможная красота: чередуются композиции из тяжелых, «старинных» театральных занавесов и добротных стен богатых лондонских домов, костюмы элегантны, сделаны со вкусом и намекают на стиль 30-х годов прошлого столетия, время написания романа. Играется, в сущности, вся история Джулии Ламберт со всей ее «жизнью в искусстве», но упор делается скорее на жизнь, чем на искусство. Джулия — Лидия Вележева, хрупкая и моложавая, любит-таки своего парвеню Тома (Константин Белошапка) и страдает вовсе не как актриса, но как женщина в кризисе среднего возраста. Муж Майкл — Евгений Князев, который здесь легок, смешлив и, кажется, вообще цинично не принимает всерьез роман своей звездной жены (дескать, пусть выпустит пар, все будет «ок»), однажды в горьком изнеможении хватается за голову и тоже страдает не понарошку. Внутренние монологи Джулии отданы «невидимому собеседнику», антрепренеру Джимми Лэнгтону (Павел Любимцев). Он ведет приму по перипетиям жизни, потому как жизнь ее давно и прочно подчинена указаниям продюсеров или постановщиков спектаклей, и чем лучше они владеют словом, тем богаче внутренний мир актрисы (по крайней мере ей, путающей реальность и сцену, так кажется). При определенных усилиях этот смысловой ход мог бы действительно укрупнить тему, дать так называемый синдром Боба Фосса, то есть сделать «весь этот джаз» и драмой, и приключением, и, в конечном счете, правдой. Однако спектакль Театра Вахтангова решительно отказывается чем-нибудь грузить почтенную публику, кроме внешней красоты, откровенно мелодраматических и откровенно комических эффектов. К слову, публике, уставшей от многомесячного театрального голода, такое жутко нравится, и только у зануд выскакивают неприятные вопросы. Например, отчего в сценах, где изображается театр как таковой, все наигрывают так смачно и красочно, будто никакого другого опыта славная вахтанговская сцена сроду не имела? Даже выдающаяся, согласно автору, актриса Джулия Ламберт в «театральных» сценах пускается в те же тяжкие. Мне скажут: ну, такой был театр в Лондоне 30-х годов прошлого столетия. Но меня продолжают терзать сомнения — такой, да не такой. И откровенная декламация, и картинное премьерство, как бы далеко сегодняшнее театральное время от них ни отстояло, имеют все же свои художественные законы. К слову, вот эта финальная выходка славной Джулии, когда она, вопреки замыслу режиссера и художника, вышла на премьере в сногсшибательном платье, чем окончательно утопила несчастную соперницу, молодую актрисульку Эвис Крайтон (Полина Кузьминская), — возможно ли было такое вопиющее даже для примадонны самоуправство в нашем театре, в том числе и в годы, описываемые Моэмом? Возможно ли было подобное в отечественном режиссерском «театре-доме» с его незыблемой верой: спектакль — это единое художественное целое? Да ни в жисть! А в лондонском, если верить писателю и истории западноевропейской сцены, — вполне могло случиться.

Сцена из спектакля. Театр им. Е. Вахтангова. Фото В. Мясникова

П. Любимцев (Джимми Лэнгтон). Театр им. Е. Вахтангова. Фото В. Мясникова

Л. Вележева (Джулия Лэмберт), Е. Князев (Майкл Госселин), К. Белошапка (Том). Театр им. Е. Вахтангова.
Фото В. Мясникова

Но это, как говорится, a propos… Видите ли, изображать на сцене истошное актерство большинство артистов очень любит, как, собственно, и большинство зрителей обожает это лицезреть. Однако к искусству этот процесс имеет отношение только в тех редких случаях, когда самому изображению найдены не первые попавшиеся под ремесленную руку краски и интонации. В спектакле же Ольги Субботиной о Театре побеждает тот самый необременительный и, увы, бессмертный театр, который ловко оснащен несколькими, годными на все времена и географические территории штампами.

А в спектакле Владимира Панкова Джулия Ламберт, которую играет Елена Яковлева, вообще не устраивает сцены посрамления своей молодой соперницы. Нет этого эпизода в сценической редакции романа, хотя все его основные сюжетные линии все же сохранены. Спектакль «Современника», кажется, поставлен и вовсе не про театр, но про актрису, обладающую и силой личности, и талантом — точно! Дело, разумеется, в самой Яковлевой, которая играет сильно, стильно и очень… по-русски. Красивая, с отличными физическими кондициями (в одной сцене даже с ходу садится на шпагат!), в черном платье, выгодно облегающем роскошную фигуру, с грудным, хрипловатым, сексуальным голосом, эта Джулия одинаково… нет, не только эффектна, но по-человечески значительна и на вечере в честь ее очередного артистического триумфа, и в каморке молодого, намеренно не красивого и не привлекательного любовника Тома (Михаил Шамков). Вырвавшись из своего богатого мирка в обычную дождливую жизнь, дама по имени Джулия Ламберт становится настоящей героиней русской пьесы: с каким вкусом прикладывается к рюмке, как запросто и по-домашнему сидит на полу, привалившись плечиком к любимому, как может внезапно всплакнуть по-бабьи и так же внезапно и жестко отбрить. Художник Максим Обрезков на этот раз сочиняет некое условное пространство вечной публичности: лестница, покрытая красной дорожкой, маленькая сцена в глубине; тут же обитает огромное количество персонажей и просто музыкантов, как это бытует в спектаклях Панкова. Словом, здесь вокруг бедлам, уединения практически нет, и это, конечно, жизнь артистки, а большой ли, маленькой — не столь уж важно. Яковлева играет большую, ей подарены и монологи из великих пьес, которые она произносит хоть и с повышенной экзальтацией, но без грубого наигрыша. Впрочем, и вне театра как такового мы, повторяю, ощущаем с ее выходами присутствие интересной личности на сцене.

М. Шамков (Том). «Современник». Фото Д. Примака

Е. Яковлева (Джулия Ламберт). «Современник». Фото В. Луповского

М. Шамков (Том), Е. Яковлева (Джулия Ламберт).
«Современник». Фото В. Луповского

К этому «Театру», в отличие от вахтанговского, аналогия с кинематографической фантазией Боба Фосса гораздо более применима. В общем, она даже прямо читается в той самой красной лестнице, напоминающей кабаре или каннскую дорожку. К тому же перед нами почти что мюзикл (композиторы Сергей Родюков, Артем Ким) или, как называет свой метод сам Панков, СаунДрама, вещи, согласитесь, близкие. И нет решительно никакой респектабельности, и шума много, и темп бешеный. Однако, взявшись за старого доброго Сомерсета Моэма, режиссер, вероятно, почувствовал, что все в его романе, несмотря на солидную долю правды и лихие перипетии, слишком чопорно и пресно. Что не хватает в нем любезного русскому сердцу надрыва, что совсем нет экзистенции. И тут на помощь пришел любимый Чехов. Да, да, правильно, Аркадина. Могла ее, между прочим, реальная Джулия в своем Лондоне и сыграть. Да и Раневскую, чьи тексты тоже вплетены в ткань спектакля, могла воплотить, время вполне позволяло.

Но здесь речь не о том, могла ли, нет ли, а исключительно о предполагаемом режиссером внутреннем родстве этих героинь: актерство, любовник, взрослый сын, молодая соперница, проходит жизнь… Вишневый сад! В какой-то момент на задник маленького театра в глубине сцены проецируются лица корифеев «Современника»: Даль, Дорошина, Богатырев, Гафт… Тени больших актеров витают в пространстве сцены этого театра, несмотря на его недавнюю реконструкцию. Они все еще здесь, а рядом вовсю буйствует молодое племя учеников Панкова: поют, играют на музыкальных инструментах, танцуют. Новые формы, так сказать, толкаются со старыми, и всем места явно не хватает. Околотеатральная лондонская тусовка начинает говорить чеховскими текстами, сын Джулии и Майкла Роджер (Ильдар Тагиров) так и вовсе превращается в Костю Треплева, а актрисулька Эвис (Пелин Гериш), вместо своего партнерства с великолепной Джулией, играет здесь пьесу про «людей, львов, орлов и куропаток». В финале все, включая большую актрису Д. Ламберт, оказываются в инвалидных креслах и звучит реплика Фирса: «Уехали, а про меня забыли». Чехов интеллигентно, но решительно подвигает Моэма, и тот, признав, что не ему суждено удержаться на верхней ступени литературно-театральной лестницы, деликатно уползает за кулисы.

Сцена из спектакля. Фото В. Луповского

Сцена из спектакля. Фото В. Луповского

Тем временем думаешь: вот толкают друг друга простое, незатейливое прочтение оригинала и сложносочиненная авторская конструкция, сооруженная на основе того же оригинала. А утешает, главным образом, одно соображение: всем места хватит. Москва-то большая.

Май 2021 г.