Петербургский театральный журнал
Блог «ПТЖ» — это отдельное СМИ, живущее в режиме общероссийской театральной газеты. Когда-то один из создателей журнала Леонид Попов делал в «ПТЖ» раздел «Фигаро» (Фигаро здесь, Фигаро там). Лене Попову мы и посвящаем наш блог.
16+

ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ ПЕТЕРБУРГА

«ЖИЗНЬ С ОЩУЩЕНИЕМ ОТКРЫТОГО ШАМПАНСКОГО»: ШПАЛИКОВ, ТАШИМОВ, РУССКИЙ

Р. Ташимов. «Шпаликов». Ельцин Центр (Екатеринбург). Режиссер и художник Николай Русский

 

ШПАЛИКОВ

Геннадий Федорович Шпаликов (6 сентября 1937, Сегежа, Карельская АССР — 1 ноября 1974, Переделкино, Москва) — советский кинорежиссер, поэт, сценарист, — сухо сообщает Википедия.

И. Кожевин (Шпаликов). Фото Л. Кабалиновой

«Солнечный», «бескорыстный», «необычайно талантливый», «добрый», «замечательный человек» — все эти и многие другие эпитеты повторяются в воспоминаниях современников, когда они говорят о Шпаликове. Легкий и веселый, фантастически одаренный, он кончил трагически: удавился на собственном шарфе в Доме творчества писателей в Переделкино.

Шпаликов — герой-аутсайдер. С одной стороны, кажется, что именно в его даровании никто не сомневался, с другой, он оказался совершенно неуместным в реалиях советского времени. Со сменой власти Шпаликова стали вспоминать все чаще, он идеально встраивался в типаж мученика режима, несмотря на то, что под официальный запрет никогда не попадал.

Он стал героем и воплощением самого короткого и самого романтичного периода советской власти — оттепели. Идеалист, один из первых представителей советского авторского кино, последователь французской новой волны и итальянского неореализма — ему пророчили большое будущее. Разочарованный и не сумевший (не захотевший) перестроиться под требования времени Шпаликов уходит вместе со своей эпохой. Сначала, по собственному определению, он стал «профессиональным алкоголиком», а потом вышел из запоя и написал свой последний сценарий «Девочка Надя, чего тебе надо?». В нем отражен конец эпохи, бессмысленность собственных мечтаний и веры. Жители города собираются на местной свалке, чтоб расчищать территорию, но вместо этого пируют и поют песни под гитару, сидя на куче мусора. Идейная Надя публично сжигает себя на костре.

1960-е. Г. Шпаликов, И. Гулая. Фото из личной коллекции Генриетты Перьян

2018. А. Забегин, В. Сизоненко. Афиша к спектаклю. Фото Л. Кабалиновой

 

ТАШИМОВ

— Знаешь, говорят, там, на репетиции, появился красный шарф. Никто не приносил, а он лежит. Шпаликов повесился на красном шарфе… А я книгу беру про него, страницу загадываю и смотрю, что Гена скажет: нравится ли ему наш спектакль?

Ринат Ташимов — драматург, пьесы которого отличаются самобытностью и национальным татарским колоритом, впервые пишет пьесу, основанную на документальном материале о герое оттепели — Геннадии Шпаликове. Обрывки воспоминаний скомбинированы так, что причудливым образом создают фантазийную реальность.

Это пьеса-плач о несбывшейся жизни, которую сам Гена оплакивает, стоя на крыше: «Он не плачет, но из его глаз градом бежит вода. Этот ливень его глаз дело. Вода поднимается, она начала затапливать город». И все, что осталось от этого человека, легко умещается в короткую авторскую ремарку: «И город затопило, но Гена вдруг резко остановился, утер лицо рукавом и стал песней». Закончилась оттепель, закончился Гена — все смыло с лица земли и с карты истории, но по лужам продолжает шагать какая-нибудь девушка и напевать «А я иду, шагаю по Москве». Песенка, которую Шпаликов написал прямо на съемочной площадке, торопясь скорее пойти в ресторан, стала всенародным достоянием.

Ташимов пишет пьесу-исповедь, лирическую, он сочувствует герою, романтизирует и идеализирует его и будто вместе с ним топит в слезах город и эпоху. Он если и не отождествляет себя с Геной, то любит его «искренне, как настоящего друга», память о котором будет храниться бережно, несмотря на общую безвестность. Эту мысль Ташимов вкладывает в свой авторский постскриптум, включая в него просьбу вернуть эти воспоминания, где бы они ни были найдены, по адресу самого драматурга — адресу его родительского дома.

 

РУССКИЙ

Режиссер, в отличие от драматурга, Шпаликова настоящим другом не считает, он смотрит на него взглядом жестким, скорее холодно исследуя его судьбу, чем романтизируя тему несостоявшейся жизни талантливого человека.

Шпаликов (Игорь Кожевин) входит в этот сценический мир мертвецки пьяным. Стоит над писсуаром, долго пытается использовать его по назначению, образно выражаясь — чтоб опустошить себя. С этим предметом Гена практически не расстается по ходу действия, метафора ясная: писсуар — это жизнь Шпаликова. В системе координат спектакля Гена всегда не к месту. Он то находится даже не вне ситуации, а над ней, то вдруг включается, проникает внутрь действия, пытается стать непосредственным его участником, но все попытки тщетны: его отодвигают, отстраняют и просят помолчать.

Принцип построения сценической композиции основан на ассоциативном монтаже и позволяет соединить несовместимые понятия, как в тяжелом похмельном сне. Так, на экране, расположенном на заднем плане, возникает вагон и абрис Крокодила Гены, постепенно фон темнеет, и вот уже в черном пространстве остается лишь белый контур Крокодила, будто обрисованный криминалистом труп. А на мотив «Голубого вагона» напевают пресловутые «А я иду, шагаю по Москве». «Каждому, каждому в лучшее верится…» — автоматом крутятся в голове слова из мультфильма 1974 года — года смерти Шпаликова.

А. Фукалов (Хрущев), В. Прусаков (Никсон). Фото Л. Кабалиновой

Русский расширяет заложенную в пьесе историю лирического героя и обращается к целой эпохе. Он работает с мифологическим представлением об истории, создавая лубочную картинку «советчины». Здесь танцуют в обнимку Хрущев (Александр Фукалов) и Никсон (Валерий Прусаков); Михалков (Ильдар Гарифуллин) — совсем мальчик времен «Я шагаю по Москве», но наделенный сегодняшними усами, речевой и поведенческой манерой. Градус идиотизма и наивности производит впечатление психоделии, фантасмагории. И весь этот пластмассовый мир обрамлен многочисленными культурными отсылками. Здесь и «Аталанта» Ж. Виго, и «Долгая счастливая жизнь», и «Застава Ильича» (сюжетный ход из которой почти буквально процитирован в сцене «Отец»), и т. д.

С одной стороны, Игорь Кожевин предельно точен в своем алкогольном трипе, транслирующем проживание катастрофы личной неустроенности, что делает его персонажа максимально «живым». Из лубка выходит и героиня Валентины Сизоненко — собирательный образ всех женщин в жизни Гены, — когда обретает «лицо» Инны Гулая, жены Шпаликова. С другой, Гена становится на одну линию с персонажами — лубочными картинками и вымышленными героями его же сценариев, предпринимая попытки взаимодействия с ними, тем самым обращая внимание на фиктивность реальности. Сам Шпаликов — тоже миф. Вроде гений, один из самых ярких представителей оттепели, но почему о нем ничего не известно широким массам? Как так вышло, что талантливый и энергичный человек, перед которым, казалось, меркли все остальные, сводит счеты с жизнью?

И. Гарифулин (Михалков), В. Сизоненко (Инна Гулая и все женские образы). Фото Л. Кабалиновой

Ответ находится в принципиально разном у режиссера и драматурга взгляде на сцену «Потоп». Если у Ташимова Гена плачет, пока не затапливает своими слезами целый город, а потом превращается в песню, то у Русского в этой сцене он не просто плачет, но и по назначению использует писсуар, ставший в спектакле символом его жизни. Позже пьяный Гена выведет на его тыльной стороне надпись: «Моя страна не вспомнит обо мне», — и писсуар станет надгробием. Устойчивая для постсоветского пространства мифологема «какую страну просрали» отзывается здесь судьбой советского человека Геннадия Шпаликова — пусть не просрал, но спустил в писсуар.

Гена уподобляется девочке Наде из своего последнего сценария, разочарованная в идее, она сожгла себя, а он удавился. Возможно, это его выбор. Последний человеческий и художественный акт.

А. Фукалов (Хрущев), В. Прусаков (Никсон). Фото Л. Кабалиновой

Для Ташимова «жизнь с ощущением открытого шампанского» — юность, романтика, веселье. Русский героя не идеализирует, но и не осуждает. Безоценочная режиссерская позиция позволяет зрителю самому поставить вопросы (или не ставить их вообще). «Шпаликов» — это трип, бесконечность финальных точек которого работает на абсолютную потерю у зрителей ощущения присутствия. Финалы устаешь считать, теряешь нить повествования, и в длинном, медленно текущем монологе главного героя видится выход в медитативный космос полнейшего безмыслия и бессмыслия.

Вместо постскриптума драматурга возникает постскриптум режиссера:

Долгая счастливая жизнь
Такая долгая счастливая жизнь
Отныне долгая счастливая жизнь
Каждому из нас
Каждому из нас, —

исполняет песню Егора Летова режиссер Коля Русский.

В. Сизоненко (Инна Гулая и все женские образы), И. Кожевин (Шпаликов). Фото Л. Кабалиновой

Смешиваются обреченность и злая ирония — все нелепо и совершенно бессмысленно. А если ничего не изменить, то зачем тогда кончать с собой? И снова — долгая счастливая жизнь… каждому из нас… каждому из нас…

Апрель 2018 г.

В указателе спектаклей:

• 

В именном указателе:

• 

Комментарии (0)

Добавить комментарий

Добавить комментарий
  • (required)
  • (required) (не будет опубликован)

Чтобы оставить комментарий, введите, пожалуйста,
код, указанный на картинке. Используйте только
латинские буквы и цифры, регистр не важен.