С. Алексиевич. «Цинк». Государственный Молодежный театр Литвы.
Режиссер Эймунтас Някрошюс, художник Мариус Някрошюс

В Молодежном театре Литвы в Вильнюсе, открывшемся в этом сезоне после реставрации, состоялась премьера спектакля Эймунтаса Някрошюса «Цинк». Спектакль создан совместно с театром Meno fortas. «Цинк» — первая после 26-летнего перерыва постановка Някрошюса на сцене Молодежного театра. Режиссер проработал здесь с 1977 по 1992 год (был лишь совсем небольшой период, когда он уходил в Каунасский театр). Именно в Молодежном театре появились знаковые спектакли «Квадрат», «Пиросмани, Пиросмани», «Дядя Ваня».

Вернулся Някрошюс в Молодежный театр со спектаклем, созданным на основе двух текстов Светланы Алексиевич — «Цинковые мальчики» и «Чернобыльская молитва».

По книгам Светланы Алексиевич в разных странах поставлено уже немало спектаклей. Ее проза — всегда трагическое многоголосие, из которого выхватываются кровоточащие монологи матерей, воспоминания тех, кто сам прошел войны, видел смерть, знает то, что, кажется, невозможно выразить словами. Документальные свидетельства, которые записывает Алексиевич, всегда неожиданно оказываются глобальными метафорами о жизни и смерти, выводят читателя за рамки частного монолога, окунают его в саму историю. Видимо, эти слепки боли, застывшие в вечности вопросы без ответов, зафиксированные в книгах белорусской писательницы, кажутся театральным режиссерам плодотворным материалом для сценического осмысления.

И. Каниушайте (Светлана Алексиевич в детстве). Фото из архива театра

Нет ничего удивительного в том, что Някрошюс, всю жизнь создававший спектакли, плотно сплетенные из метафор, взялся за прозу белорусской писательницы. Но в «Цинке» он решил осмыслить не столько один из страшных эпизодов истории, будь то Вторая мировая война, Чернобыльская катастрофа, Афганская война, постсоветские 90-е, голоса из которых звучат в книгах Алексиевич, сколько личность самой писательницы, ее путь по этой бесконечной спирали ада без начала и конца. Алексиевич в центре спектакля — ход точный. Она много раз говорила, что пишет не «историю войны, а историю чувств». Она не бесстрастный исследователь, она соучастник. «Цинковые мальчики» начинаются с ее дневниковых записей, в которых она от первого лица говорит о войне, пишет о том, как важно вернуть нам нормальное зрение, при котором востребованным оказывается маленькое, личное, один человек, для кого-то единственный. Так как же мы можем смотреть на отдельные истории, не видя перед собой человека, который смог эти истории найти, пропустить через себя и рассказать нам?

А. Бендорюте (Светлана Алексиевич). Фото из архива театра

Алексиевич в спектакле Някрошюса — хрупкий, но несгибаемый боец. В начале спектакля она предстает перед зрителями маленькой девочкой с двумя карикатурно легкими хвостиками, безмятежно скачущей по сцене от ощущения радости бытия. Уже здесь важна пластика героини, ее движения кажутся упругими и даже настойчивыми. «Цинк» хочется назвать танцевальным спектаклем, все самое важное, вся «история чувств» проявляется именно через линии движений героев, а не через текст.

Сцена из спектакля. Фото из архива театра

Маленькая Алексиевич (Иева Каниушайте) все время удивляется: вот, например, на Новый год ей дарят много завернутых в шуршащую бумагу подарков. Она разворачивает самый маленький и обнаруживает там белого слоненка, открывает следующий — там слоненок побольше, потрошит третий — там большой белый слон. В итоге на краю сцены выстраивается целое семейство слонов, радующих маленькую Свету. Раньше монархи дарили белых слонов в знак благосклонности, но этот бесполезный подарок, который нельзя было продать, обычно начинал тяготить хозяина слона. Так постепенно выражение «подарить белого слона» стало означать дорогое бремя, не оправдавшее ожиданий. А в середине XX века церковные базары устраивали «распродажи белых слонов», то есть безделушек, которые для кого-то оказывались ценными. Слоны, полученные на Новый год маленькой Алексиевич, оказываются провидческими фигурами из будущего писательницы. Ее герои — это, конечно, ее бремя, от которого она не в силах избавиться, потому что это одновременно и дар свыше: мало кому дан такой тонкий слух к чужому человеческому горю, к еле слышному бормотанию незнакомых голосов. Те, кто не был нужен никому, оказывались нужными Алексиевич, это ее ноша, ее белые слоны.

Сцена из спектакля. Фото из архива театра

Маленькая Света вырастает во взрослую Алексиевич: черная обтягивающая одежда и пластика пантеры. Роль выросшей писательницы играет Альдона Бендорюте. Актриса вернулась к работе с Някрошюсом после тринадцатилетнего перерыва, до которого Бендорюте сыграла в двух спектаклях режиссера — в «Трех сестрах» и в «Песни песней». Она играет жестко, со сдерживаемой страстью, создавая образ писательницы через язык тела. Героиня невербально взаимодействует со своими героями. Каждый раз, когда на сцену со своей исповедью выходит очередной герой, рядом с ним оказывается сама Алексиевич. Мы не слышим ее вопросов к героям, все самое важное происходит на пластическом уровне. В одном из эпизодов спектакля мать рассказывает о своем сыне, которого посадили в тюрьму за жестокое убийство, которое он совершил после возвращения с Афганской войны. Алексиевич прижимает, почти бросает мать к боковым колоннам, резко отходит в сторону и вновь прижимает. Между женщинами чувствуется почти сексуальное напряжение. Для того чтобы вытащить наружу такие истории, нужно всем своим существом проникнуть в иное бытие, но при этом остаться снаружи. Именно так ощущается Алексиевич в своей прозе. Сама она называет себя исследователем бесследного.

Сцена из спектакля. Фото из архива театра

В реальности писательница — человек очень закрытый, о ее личной жизни почти ничего неизвестно, а факты из ее биографии умещаются в нескольких абзацах. Наверное, именно поэтому ее история в спектакле — это история странствий по душным дорогам к местам смерти и жизни героев ее книг. За собой она влачит на веревке огромный диктофон-чемодан. Никаких вещей, только табличка с надписью «Светлана» и номером телефона. В этом парадокс спектакля и самой Алексиевич: ее кажущаяся абстрактной судьба предельно конкретно ощущается в самих историях, рассказываемых в книгах и в спектакле.

Но одно событие кажется вполне конкретным: в 1992 году в Минске ветераны Афганистана организовали политический суд над Алексиевич за развенчание героического мифа в «Цинковых мальчиках». В спектакле суд превращается в футбольный матч. Судья, которого сыграл Сергей Ивановас, свистит, поднимает желтые карточки, а аудитория кричит «Ола, ола, ола». Только кто чемпион? Ответа нет, «Ола» в «Цинке» оказывается бесплодным криком в никуда. Во время судебного процесса мать требует выплатить ей компенсацию за якобы попранные честь и достоинство ее сына. Прокурор хочет повесить ее на пожарном рукаве (на заднике сцены металлическая пятиконечная звезда, по бокам которой стоят два столба с этими пожарными рукавами). Огонь, кровь — красный — цветовые и тематические лейтмотивы спектакля, его контрапункт. Почти все девушки в спектакле одеты в красное. Одна Алексиевич в черном, будто в трауре.

Сцена из спектакля. Фото из архива театра

В конце первой части спектакля Алексиевич—Бендорюте повторяет клятву верности государству и, словно роковая женщина из фильма-нуар, изящно курит. Кому верна Алексиевич? Какой ценой она добивалась этих историй? Кажется, ответа нет и у Някрошюса. В его интерпретации личности Алексиевич есть что-то страшное, беспощадное, демоническое, но при этом предельно честное и героическое.

Сцена из спектакля. Фото из архива театра

Во второй части спектакля — монологи о Чернобыльской катастрофе. Одна из героинь, которую играет Иева Каниушайте (молодая Алексиевич первой части), рассказывает за игрой в шахматы о том, как погиб ее молодой муж. Эти шахматы напоминают игры рыцаря со смертью из фильма Бергмана «Седьмая печать». Невозможно выиграть в шахматы у самой смерти, конец предрешен. Невыносимый, полный подробностей монолог почти кричащей юной девушки, кажется, заставляет зрителей вжаться в кресла и вызывает желание исчезнуть. Таких моментов в спектакле очень мало, гораздо большее количество эпизодов Някрошюс решает комически. Вместе с условной сценографией это делает спектакль отчасти декоративным, отдаляет нас от того, о чем всю жизнь писала Алексиевич, выстраивает дистанцию между зрителем и рассказчиком, но ведь именно на уничтожение этой дистанции, на проникновение в чужую, очень страшную жизнь работают тексты Алексиевич. Ее книги невозможно читать залпом: слишком больно, слишком оглушает. «Цинк» смотреть на безопасной дистанции, сидя в удобных креслах, можно. Спектакль Някрошюса — про горький, но комфортный смех, мир самой Алексиевич — про горький крик, заставляющий плакать даже мертвых.

Май 2018 г.