Сомнамбулической походкой, потирая рукой лоб, ушибленный о дорожный знак, временно переставленный кем-то с проезжей части на тротуар, критик К. шел по перекопанной и перегороженной Гороховой улице. Шел со спектакля, откуда же еще ему было идти. Из пробоины по правому борту его не по сезону объемного пухового пальто (весна нагрянула, как всегда, неожиданно) падали снежные хлопья гусиного пуха. Критик К. шел и размышлял о феномене медного таза. Размышлял о тазах он не впервые, можно сказать, К. думал о них сквозно с тех самых пор, как петербургского критика постиг большой московский провал.

Дело в том, что некоторое время назад К. порекомендовал привезти спектакль одного маленького петербургского театра на большой московский фестиваль. Театр был, как водится, молодой и бедный, но в спектакле его была какая-то особая театральность, именно «какая-то» и «осссобая», говорил критик, растягивая «с», — «это же надо понимать», выдыхал он со значением, и нехитрая риторика возымела силу. Но как только спектакль маленького петербургского театра приехал в столицу, даже сам К. не смог в нем найти ничего особого, да и вообще не смог найти спектакля. Словно бы вся эта питерская иллюзия растворилась в свете московских прожекторов. Критик К. ерзал в мягком московском кресле, тер очки, тер глаза и снова очки — ничего не помогало. По спине его ледяным водопадом бежал пот, ноги барабанили по впереди стоящему креслу сигналы «SOS». К. шептал соседям: «Что это, что это такое?», — а те стыдливо опускали глаза, прекрасно зная, что их общая участь — его, К., рук дело…

Вот с того самого момента критик К. и взялся размышлять о медном тазе. То есть сначала он разузнал, только ли с ним произошел такой дьявольский камуфлет, и обнаружил, что подобные «исчезновения» случаются чаще, чем можно себе представить. «Да, — подумал К., — далеко не все спектакли можно без потерь вывезти из наших театральных подвалов и с чердаков». Но вот как понять, какие — «пожалуй, можно», а какие — «определенно никак нельзя»? Тут-то он и вспомнил, что пару лет назад заезжал в Петербург на постановку один московский режиссер и, посетив несколько маленьких петербургских театров, заявил, что в каждом втором спектакле «у вас тут» присутствует медный таз. И критик К., узнав театральные маршруты московского режиссера, отправился искать тазы. Но они, как назло, нигде ему не встречались. Зато встречались венские стулья — часто и в больших количествах, старые чемоданы — так же регулярно, плохо наряженные манекены, эмалированные ванны, пыльные пиджаки, лыжные палки, наспех сколоченные оконные рамы и картонные двери, дисковые телефоны, турецкие халаты, лисьи воротники, собачьи шкуры, оренбургские платки, потрепанные собрания сочинений, кирзовые сапоги, детские ботиночки и даже газовые фонари. Попутно своим безуспешным поискам критик К. проводил инвентаризацию петербургского бедного театра. Работа кипела, но цель ее была не слишком ясна даже самому К.

И вот как раз когда критик К. шел из очередного театра имени Невыносимых погодных условий по улице Гороховой, пробиваясь сквозь наваливающиеся на него дорожные знаки и водосточные трубы, он подумал «А что, если?..» Мерзко завизжали автомобильные сирены: критик К. замер с поднятым вверх указательным пальцем прямо посреди проезжей части. «А что, если… — повторил он мысленно, прыгая через поребрик, — …если петербургский зритель просто не может увидеть этого таза, так как он к нему слишком привык, совершенно сроднился с ним? Что, если и моя оптика слишком петербургская, чтобы замечать тазы, чтобы слышать, как гулко капает в них вода из вечно протекающих труб?» И еще К. тут же совершенно уверился, что именно эти спектакли с «невидимыми тазами» — самые беззащитные, самые не перевозимые с родного петербургского болота. «Решено! — сказал критик К. вслух, зажав в кулак обнаруженную на правом боку пуховую течь. — Теперь, попадая в театр, я буду мысленно представлять на сцене медный таз, и если он впишется, то, стало быть, вот это он и есть, никем не понятый, по дороге исчезающий, всегда бедный, всегда молодой, на босу ногу петербургский театр!»

Критик К. галопом мчался домой, окрыленный своим открытием, его всклокоченный силуэт исчезал в ветвях Конногвардейского бульвара, оставляя за собой облачко гусиного пуха.

Апрель 2018 г.