И. Бабель. «Крики из Одессы». Молодежный театр на Фонтанке.
Режиссер Семен Спивак, художник Анастасия Паутова

А. Толстой. «Касатка». Молодежный театр на Фонтанке.
Режиссер Семен Спивак, художники Март Китаев и Михаил Платонов

«Касатка». Сцена из спектакля. Фото из архива театра

Двадцать лет назад, в мае 1998-го, я была на премьерных показах спектакля «Крики из Одессы» в Молодежном театре на Фонтанке, а в феврале следующего года — на «Касатке». И после этого смотрела их бесчисленное количество раз, да и весь остальной репертуар театра был мной освоен подробно.

1999 г. Н. Суркова (Марья Семеновна Косарева), А. Строев (Илья Ильич Быков). «Касатка». Фото из архива театра

2018 г. Н. Суркова (Марья Семеновна Косарева), А. Строев (Илья Ильич Быков). «Касатка». Фото из архива театра

Тогда я могла ходить в Молодежный театр, потому что они легко продавали входные билеты не только студентам-театроведам или просто студентам, но и обычному зрителю. Всего делов-то 30 руб. Театр был и остался в саду, где вне зависимости от того, идешь ты на спектакль или нет, можно было отдохнуть, поглазеть на публику, а весной или ранней осенью зайти без билета во время второго акта, смешавшись с толпой куривших зрителей. Ветровку прячешь в рюкзак или специально идешь одетым празднично. Выклянчить билетик у сбегавших было невозможно, как и сейчас — никто не уходит. А курили тогда много и с удовольствием — не только зрители в антракте, но и актеры на сцене. Это, впрочем, сохранилось до сих пор и приятно удивило в наше табаконезависимое время. В запахе сигаретного дыма осталось что-то от того предвкушения радости жизни. Зал старого здания был забит битком, и даже ступеньки в середине зала — самые лучше места и сейчас именно там — занимались мгновенно. Я сидела чаще всего уже совсем на краю, в ногах артистов, если разрешали, а если нет — то стояла/сидела у трубы возле верхнего ряда. Там было небольшое углубление, куда невозможно было поставить стул, и труба отопления часто заменяла мне кресло.

Каждый спектакль начинался с песни, в середине акта был танец или еще песня, эти нехитрые приемы насыщали атмосферу умиротворением, приятием жизни. Молодежный был доступен и понятен. Он незаметно прививал зрителю любовь к театру и театральному искусству. Оно, это искусство, было таким уютным рукоделием в сравнении с холодом помпезных театров. В моем театральном багаже к тому времени был еще один театр — БДТ, и в нем интеллектуальная «Аркадия» или «Загадочные вариации» — как образец высокого искусства про других людей с их совсем другими, не всегда понятными, но такими прекрасными тревогами. А «Крики из Одессы» с битьем посуды и «скумбрейкой» были про меня. Узнавание располагало к себе. История про человека, который всегда хотел греться на солнце, а сыновья не были с ним согласны, не воспринималась трагически. К тому же танец Менделя Крика не был вершиной танцевального искусства, и сочетание специфических движений руками с азартным криком казалось возможным повторить и на собственной кухне.

1999 г. С. Барковский (Абрам Алексеевич Желтухин). «Касатка». Фото из архива театра

2018 г. С. Барковский (Абрам Алексеевич Желтухин). «Касатка». Фото из архива театра

Тревоги маленького человека интересовали Семена Спивака и актеров его театра, и они с удовольствием всматривались в крошечную роль слуги Мити (Роман Рольбин) в трактире. Давали ему возможность крикнуть в спины уходящим пьянчугам: «Эй, старички, плати! Я мальчик злой, покусаю», отыграть всю издевку унизительной ситуации (ему придется отрабатывать эти деньги) и тут же обнадеживали, оставив танцевать с девушкой в пустом зале трактира.

1999 г. Н. Суркова (Марья Семеновна Косарева), С. Барковский (Абрам Алексеевич Желтухин), М. Черняк (Анатолий Петрович, князь Бельский). «Касатка». Фото из архива театра

1999 г. Н. Суркова (Марья Семеновна Косарева), С. Барковский (Абрам Алексеевич Желтухин), М. Черняк (Анатолий Петрович, князь Бельский). «Касатка». Фото из архива театра

Посмотрев спектакль сейчас, удивляешься его неизменности. Мизансцены те же — буквально до жеста. Сменились некоторые исполнители, да большая голова Менделя (Романа Агеева), когда-то посеребренная специально, теперь украшена собственной сединой.

Фомин (Роман Нечаев) и его подруга Люся (Наталья Паллин / Людмила Бояринова) вытанцовывали свое танго, властно беря внимание. Сегодня, как и двадцать лет назад, эти персонажи, сосредоточенные на себе, меняют атмосферу сцены. Трагикомичность ситуаций нарастала и тогда и сейчас, бытовая драма (а в интерпретации «Молодежки» — музыкальная притча, сдобренная еврейским юмором) вдруг меняла настроение, как говорил Абрам из «Касатки», чувствовался францюсский жанр. В этом простом мирке (каким он казался) появлялась претензия. Претензия на другую жизнь. А размах этой жизни был в женихе Двойры — мосье Боярском. В 1998-м его играл Сергей Барковский, и в его звенящем голосе проскальзывала будущая любовь к Двойре. У Нечаева, нынешнего исполнителя этой роли, будущая любовь прочно замешена на финансовом благополучии. Когда-то вот эта уверенность в благополучии персонажей, ничем не поддержанная, кроме веселых слов и танцев, притягивала в театр как магнитом. Попав на спектакль с улицы, буквально из лихих 90-х в призрачно обнадеживающее будущее персонажей, я как зритель испытывала смутную надежду. Хотя, казалось бы, с чего.

1998 г. Р. Агеев (Мендель Крик), Р. Щукина (Нехама). «Крики из Одессы». Фото из архива театра

2018 г. Р. Агеев (Мендель Крик), Р. Щукина (Нехама). «Крики из Одессы». Фото из архива театра

«Францюсский жанр» витал и в «Касатке», не таком танцевальном, но не менее уютном спектакле. Неимоверная сладость жизни в деревне, на вольных хлебах, о которой с восторгом вспоминал князь Бельский (Михаил Черняк), заставляла приходить снова и снова. Особенно городской затяжной осенью с тоскливым ливнем, хотя по календарю уже давно зима. Ощущение другой жизни, уже когда-то случившейся, но к которой нет возврата, — манило. Солнце 1906 года было жарче, и кругом все такие прекрасные люди, а если и хамы, то не со зла, а от растерянности. Жизнь простоватой «богемы» со скандалами и песнями, неожиданной смешной истерикой с всхлипами по поводу проданной шубы обезьяньего меха казалась великолепной. Касатка Натальи Сурковой — затмевающая всех красавица-певица, своенравная, но добрая, — была достойна счастья, как никто. Сочувствующий всем «домовой» Абрам Желтухин (Сергей Барковский) вызывал улыбку уже при первом своем появлении. Реакция зала всегда была одинаковая — те, кто уже знал, как он выйдет, начинали похохатывать заранее. Зрители, впервые пришедшие на «Касатку», затихали, а на третьем его появлении уже хохотали вместе со всеми. Как любой хороший гэг, появление Абрама было повторяющимся аттракционом. Посмотрев спектакль в марте 2018-го — увидела все ту же реакцию в зрительном зале.

1998 г. «Крики из Одессы». Сцена из спектакля. Фото из архива театра

2018 г. «Крики из Одессы». Сцена из спектакля. Фото из архива театра

Играют уже в новом здании, где публики в два, а может, и в три раза больше, но сцена теперь не на расстоянии вытянутой руки и модерновая кровать с вычурными лилиями стоит на возвышении, как памятник самой себе. Задник кажется недоделанным, ткань закрывает только половину высоты сцены, соразмерно огромной яблоне в саду тетки, а выше дерева только чернота. Но зритель тот же. В смысле, как и тогда — те, кто видел, привели своих подруг и сами пришли. На выходе они будут обмениваться впечатлениями о том, что «уже не первый раз» и «всегда так хорошо», хотя уже «не молоды». Да, молодые герои уже не так молоды. Если в «Криках из Одессы» актеры по возрасту примерно догнали своих персонажей, то в «Касатке» они стали сильно старше. Но ходят именно на этих актеров, хотят слышать только это томное Касаткино из романса «Я грущу» или специально произнесенное Ильей Ильичом в нос «Ах, Раиса!»

1998 г. «Крики из Одессы». Сцена из спектакля. Фото из архива театра

2018 г. «Крики из Одессы». Сцена из спектакля. Фото из архива театра

Р. Нечаев (Фомин). «Крики из Одессы». Фото из архива театра

Пересматривая спектакль сейчас, я, конечно, видела актерскую усталость от текста, слышала скороговорку первой, особенно долгой сцены и уже не надеялась вспомнить, за что полюбила его двадцать лет назад. Но одна сцена, повторенная 350 раз (именно столько прошел спектакль к марту 2018 года), вернула мне память. И, конечно, ее играть должны были только те же актеры. Александр Строев — самоуверенный Илья Ильич, неожиданно теряющийся, умолкающий на полуслове, вспомнивший безумие своей юношеской влюбленности, и Наталья Суркова — Касатка, невзначай намекнувшая, что это она и есть, его безумная страсть. За столом, как и двадцать лет назад, должны сидеть и Наталья Суркова, и Татьяна Григорьева — тетка Ильи Ильича, с ее высоким пронзительным голосом, уже учуявшая что-то неладное, и Михаил Черняк — недоумевающий князь Бельский. Все на своих местах. И в 2018-м, как и в 1998-м, Илья Ильич Быков закуривает, отходит от общего стола, издалека смотрит на гостей, на Касатку и вспоминает. Мизансцена выстроена так, что чайная суета идет на первом плане, нам хорошо все видно, но мы следим только за Ильей Ильичом, уже ушедшим в глубь сцены, завороженным своими воспоминаниями. «В разгар веселья падает из рук бокал вина», — пел несколько лет назад питерский рок-исполнитель и как будто описывал самую лирическую сцену в ироничном спектакле о любви Молодежного театра.

Сейчас обе постановки по-прежнему пленяют обаянием простой жизни, где песни и танцы расставляют все по своим местам, а антагонист и протагонист оказываются хорошими людьми и все, буквально все, достойны счастья.

Март 2018 г.