Когда я приезжаю в любой другой город, то почти всегда первым делом иду в театр. Когда я приезжаю в Питер, это последнее, что я делаю. Почему я так поступаю? Откуда такая нелюбовь?

Дело в том, что с Питером связаны мои самые травматичные театральные воспоминания. Здесь находится Оперный театр Консерватории, куда отчим приволок меня пятилетнюю смотреть отвратительную «Красную шапочку» с престарелой сопрано в заглавной роли (после чего я на долгие годы возненавидела оперу, фамилию Кюи и сказку Шарля Перро). Неподалеку возвышается Мариинский театр, который я помню еще Кировским и в который мечтала попасть все детство (еще до казуса с «Красной шапочкой»), но в итоге из-за какой-то провинности мама не взяла меня шестилетнюю на вечер классической хореографии, куда билеты добывала по немыслимому блату. В итоге в театр своей мечты я попала уже школьницей — помню, что страшно опаздывала, неслась сломя голову, зачем-то переобувала белые туфли и в итоге оказалась на самой верхотуре, потому что у питерских билетерш своя гордость и после третьего звонка они в партер не пускают. До сих пор, попадая в старое здание Мариинки, я вздрагиваю от ужаса — может быть, потому и предпочитаю ему новое.

С драматическим театром ситуация обстоит все-таки несколько лучше. Мимо «Балтийского дома», с которым связаны самые светлые и счастливые мгновения моей театральной юности (разумеется, не с тамошним «Ревизором», во время просмотра которого я чуть не сошла с ума от ужаса и тоски, а с фестивальными показами, которые мы, будучи студентами, брали штурмом), я прохожу спокойно, без всякого содрогания, хотя и без замирания сердца. В эти минуты я вспоминаю, как не могла заставить себя уйти с «Пианолы, или Механического пианино» Эльмо Нюганена и в итоге опоздала на метро. Первая, литовская, версия «Улыбнись нам, Господи» и по сию пору кажется мне главным шедевром Римаса Туминаса, хотя за минувшие 24 года нынешний худрук Вахтанговского театра выпустил немало хороших спектаклей. Лысая Нина из «Маскарада» Евгения Марчелли эпохи «Тильзит-театра» уже двадцать лет не выходит у меня из головы, хотя пьесу Лермонтова я никогда не любила.

Когда в прошлом году я продюсировала образовательную платформу Дины Хусейн «СОТА» и часть нашего танцевального марафона Dancewalk в Питере проходила на территории Александровского парка, я раздавала воду разгоряченным танцовщикам, но мыслями была далеко: где-то между Марталером, Бергманом и Някрошюсом, спектакли которых видела в былые времена в Балтдоме. И когда через полгода я вновь оказалась в гигантском, бесприютном театре на «Горьковской» — правда, уже внутри, на спектакле Димы Крестьянкина в рамках нашего с Борисом Павловичем фестиваля горизонтального театра, — на меня нахлынули воспоминания о «Гамлет-машине» Андрея Могучего времен «Формального театра». А через месяц после того декабрьского вечера было особенно забавно оказаться в БДТ и обнаружить, как мало он на самом деле изменился со времен моей театральной юности.

Страшно признаться, но лет примерно в тринадцать я, что называется, «подсела» на позднего Товстоногова (точнее, его наследие, так как сам Георгий Александрович умер за пару лет до этого). Подростков тогда еще относительно спокойно пускали на вечерние спектакли даже без сопровождения взрослых, и мы с подружкой, жившей на набережной Фонтанки, бегали в Большой драматический как к себе домой. Вернее, она как домой, а я как на праздник — возвращаться после спектакля в родную Сосновую Поляну было небезопасно, и мне милостиво разрешалось переночевать в центре, так что поход в театр оказывался сплошным удовольствием. Кажется, я пересмотрела тогда все, что шло в БДТ, — от миллеровской «Цены» до дюрренматтовского «Визита дамы», сломавшись только на совсем уж невыносимом для меня горьковском «На дне». «Энергичных людей» с Евгением Лебедевым (вот он, хит эпохи пубертата!) мы пересмотрели раз, наверное, пять, а на комедии Островского ходили днем в субботу, сбегая с уроков. Смех смехом, но театроведением я «заболела» тоже в БДТ — сначала услышав про легендарного завлита, а затем познакомившись с Диной Морисовной Шварц лично. Еще любопытнее, что во время учебы в СПбГАТИ любовь моя к БДТ улетучилась как дым и на обязательные к просмотру спектакли Темура Чхеидзе я загоняла себя пинками.

Моим новым фаворитом стал Театр на Литейном. То ли близость к родному институту сказывалась, то ли относительная лояльность администраторов, спокойно пропускавших студентов на свободные места. Благодаря этому свой любимый хит конца 90-х («Городской романс» Александра Галибина по «Оборванцу» Михаила Угарова) я посмотрела раз, кажется, девять или десять — после седьмого просмотра благополучно сбившись со счета. Видела я и разной степени удачности спектакли Геннадия Тростянецкого, но настоящим потрясением стала для меня, конечно, «Луна для пасынков судьбы» Клима — нежная, умная, удивительно красивая и в чем-то даже эстетская. Такого театра мы тогда не видели и не знали, он поражал воображение и бередил душу. Именно тогда — как мне теперь кажется — я окончательно предала идеалы моего бэдэтэшного детства и балтдомовской юности, предпочтя задумчивой питерской мороси яркую московскую театральность.

Сегодня, частенько возвращаясь в Петербург (по делам театральным, разумеется), я все время обнаруживаю, что у меня еще есть адреса, по которым найду голоса. Так, в последний питерский приезд я сходила на премьеру в Большой Театр Кукол, где не была ровно двадцать лет, со времен, кажется, «Вохляков из Голоплеков» театра «Фарсы». Удивительным здесь для меня было все — и то, что конфигурация зала совсем не изменилась, и то, что фойе прежнее, и то, что запах в театре, несмотря на многочисленные нововведения, все тот же. Встреча с самим создателем «Фарсов» Виктором Крамером несколько лет назад, во время постановки им выпускного шоу в Парке Горького для Центра фестивальных программ Департамента образования города Москвы (где я тогда трудилась), оказалась отнюдь не такой радостной: люди, определенно, меняются быстрее и сильнее, чем театральные здания.

Уехав в середине нулевых в Москву, я долгие годы смотрела питерские премьеры в основном на «Золотой маске». В стремительной и быстрой первопрестольной почти все они казались более медленными и унылыми, чем дома (все-таки контекст — страшная сила), даже от самых веселых и бойких из них веяло промозглым ветром с Финского залива и нестерпимой достоевщиной. Я расстраивалась и зарекалась ходить на когда-то любимых актеров (любимых режиссеров в родном городе у меня давно нет), но потом забывала о данном самой себе обещании и разочаровывалась по новой. Так бы, вероятно, и продолжалось до бесконечности, если бы в 2017 году мы с фондом «Альма Матер» не начали строить в Питере свой маленький театр в «Квартире» и мне не пришлось жить на два города/дома.

Так у меня появилась новая интересная игра под условным названием «сравни ощущения». Посмотреть один и тот же спектакль («В гостях. Европа» группы Rimini Protokoll, например) дома в Москве и дома в Петербурге — отдельное удовольствие. Или пойти еще дальше — эксперимент так эксперимент — и сходить на заведомо питерскую историю в Москве (в этом году я проделала это с «Маршрутом № 2» из «Маршрута Старухи» и в очередной раз убедилась, что Хармс и ОБЭРИУ — это чисто питерский миф, не читаемый и не работающий в Москве). Если покопаться, таких теряющих от смены места действия мифов в нашем театре хватает, но извечный конфликт двух столиц тут впереди планеты всей — и в театре, кстати, как ни парадоксально, он не нивелируется, а будто бы, наоборот, растет в геометрической прогрессии. В ответ на вопрос о том, почему я теперь работаю в Петербурге, я обычно отшучиваюсь, но сейчас скажу совершенно серьезно. Подобно тому, как невозможно найти в Москве коммунальную квартиру для социокультурного пространства, так и в Питере нет и не может быть двух МХАТов или Мастерской П. Н. Фоменко.

Если в Питере расцвет независимых проектов, множество жадных до работы молодых режиссеров и тяга к альтернативе в любых ее проявлениях, то в Москве ставка на успех, на «качество продукта», на перфекционизм. Питер не заморачивается, Москва шлифует, Питер берет потоком, Москва — энергией, в Питере блеск и нищета, в Москве блеск и богатство. Наблюдать за этим чрезвычайно интересно, особенно в театре. Тем более что ни один разговор о петербургском театре не заканчивается без его сравнения с московским. Так вот, теперь я понимаю, что сравнивать их смешно и глупо, а знать и даже по-своему любить оба одновременно вполне возможно. Поэтому в последние несколько месяцев, приезжая в Петербург, я первым делом отправляюсь в театр.

Март 2018 г.