А. Островский. «ГРОЗАГРОЗА». Театр Наций.
Режиссер Евгений Марчелли, художник Игорь Капитанов

Телесность, физиология, чувственность — понятия, неизменно сопутствующие критическим размышлениям о творчестве Евгения Марчелли, — воплощены в двух героинях спектакля «ГРОЗАГРОЗА» особенно зримо. Кабаниха и Катерина, которых принято считать антагонистами, в исполнении Анастасии Светловой и Юлии Пересильд кажутся чуть ли не родственными душами. Версия схожести судеб Катерины и Марфы Игнатьевны, якобы бывшей в некой связи с Диким, уже опробована сценой (например, в недавней «Грозе» Уланбека Баялиева в театре Вахтангова), как и «другая Кабаниха», кажется, детально, под лупой изучена режиссерами (начиная с Генриетты Яновской в МТЮЗе). У Марчелли их роднит горечь обреченности, как телесной, так и духовной. Драматургия роли каждой такова, что постепенно происходит сближение двух абсолютно, на первый взгляд, полярных правд.

Правда Кабанихи—Светловой поначалу вполне канонична. «Тебе жена милее матери». Однако актриса не мотивирует эти слова ни капризом, ни самодурством — это отчаянная ревность, трагическая. Обнимающая сына Тихона, в причитаниях и преувеличенном захлебе, Светлова с взъерошенными короткими волосами, с темными горящими глазами, в воздушных белых одеждах видится героиней античной трагедии. Но ее надрыв и рыдания — в то же время и спекуляция. Трагикомический дар актрисы высвечивает это беспощадно. Ее Кабаниха самоиронична в своем обреченном нежелании мириться с молодостью в лице Катерины (привет Аркадиной, сыгранной актрисой в прошлом сезоне). Статья Наталии Каминской, где она пишет о главной «теме» актрисы Светловой — «страх перед неумолимо несущимся временем»¹, — вышла еще до премьеры «Грозы». В этом спектакле страх Кабанихи невозможно прекрасен: строгость, «порода» и одновременно расхристанность русской бабы, надрыв до визгливой хрипоты и спокойный густой низкий тембр. «До меня ли тебе: у тебя жена молодая», — Светлова особенно нажимает на последнее слово. Эти метания, беготня и нервная пластика сперва лишь подчеркивают совершенную статичность Катерины—Пересильд.

Ю. Пересильд (Катерина), А.  Светлова (Марфа Игнатьевна). Фото И. Полярной

Ее правда не так очевидна вначале. Укутанная в платки, затянутая в грубый коричневый плащ, Катерина блаженно и будто обреченно улыбается, не замечая ничего вокруг. Только босоножки на огромной платформе и высоком каблуке кажутся элементом инородным. Впрочем, через несколько минут Катерина—Пересильд явит собственную инородность во всей красе. Это внезапно бесноватое дитя природы, язычница начинает с огромной скоростью носиться кругами по сцене, на бегу сбрасывает с себя одежду и распускает волнистые светлые волосы. Ее неподвижность была гордой, загадочной и выигрывала перед шумной суетой Марфы Игнатьевны. Казалось — столкнулись две стихии: демоническая, огненная эксцентрика Светловой и потусторонняя русалочья холодность Пересильд. Но и Катерина, очень скоро сорвав маску смирения, обнаруживает тех же бесов, что еще бьются в последней агонии в Кабанихе. Резко бросается в омут вожделения, невыносимого плотского томления — ее первая встреча с Борисом скорее напоминает схватку амазонки с молодым непутевым воином. Эта сцена играется дважды. Только во второй раз совсем иначе: Катерина просовывает голову ему под майку, и, тесно прижавшись друг к другу, герои буквально ловят единое дыхание, раскрыв рты, дышат шумно и медленно (как некогда это делали Марина Абрамович с Улаем в их знаменитом перформансе «Вдох-выдох»). В сцене прощания с Тихоном, прежде чем безвольно рухнуть на пол, Катерина так же голодно и немного издевательски сползает руками по мужу (неразрешимость внутреннего конфликта героини режиссер подчеркивает еще и назначением на роли Бориса и Тихона одного актера — Павла Чинарева). Катерина Пересильд оказывается не менее страстной и импульсивной, чем Кабаниха Светловой: спокойно крутит папироски вместе с Варей — а через секунду впечатывает ее лицом в стол, стоит той заикнуться о возможности свидания с Борисом.

Труднообъяснимое родство двух Кабановых произрастает из некой общей природной сущности — это не просто витальная женственность обеих героинь, но с мистической подоплекой. Даже кажется, что в момент признания Катерины в измене на лице старшей Кабановой не видно гнева. Она медленно двигается к невестке, не отрывает от нее вопрошающего взгляда. Горькое разочарование, но и сочувствие (таким видится и жест Кабанихи, приобнявшей Катерину за плечи). Даже в «говорила я…» слышится не злорадство, но какое-то глубинное понимание. Перед мощью этой незримой связи, построенной между героинями Светловой и Пересильд, рушатся все рациональные доводы, могущие указать на полярность этих двух женских миров.

Май 2017 г.

1 Каминская Н. Анастасия Светлова: вариации на экстремальную тему // Петербургский театральный журнал. 2017. № 84. С. 20.