Дирижера Теодора Курентзиса страстно любят одни — за мессианство, музыкантские пророчества и «новые слова в искусстве» — и так же страстно ненавидят другие — за эскапизм, попрание поведенческих конвенций, нарушение канонов. Те, что любят, готовы обращаться друг к другу не иначе, как «братья и сестры во Курентзисе». Те, что ненавидят, не жалеют самых хлестких эпитетов. Но оба лагеря продолжают пристально и неусыпно следить за новостями «из мира Курентзиса». Почему? Сейчас его время. Были волны массового интереса к Владимиру Федосееву, к элегантному красавцу Владимиру Спивакову, к могучему пассионарному дирижеру-менеджеру Валерию Гергиеву, вытащившему Мариинский театр из кризиса 1990-х и сделавшему ему имя главного оперно-балетного театра в России. Приблизительно в те же годы, когда вспыхнула эпидемия увлечения Курентзисом, на российскую сцену вышел очень сильный игрок Владимир Юровский, но — без тех свойств личности и амбиций, которые в избытке есть у Курентзиса.
Курентзис без видимых усилий умеет поддерживать высокую температуру обжигающей новизны того, к чему бы ни прикасался. Впрочем, делать это ему с разной степенью тактичности, меры и вкуса самоотверженно помогает отряд страстных апологетствующих критиков, пиарщиков, волонтеров, энтузиастов, любителей. О его концертах и спектаклях с легкостью могут написать так же, как, скажем, о киноновинке: «Это кино изменит вас навсегда!» или «После этого кинофильма вы уже не сможете жить по-прежнему!» К Курентзису идут за откровениями — и он ими щедро делится, устраивая встречи с прекрасным уже не только в форматное время вечернего концерта, но бесцеремонно раздвигая границы до полуночных, ночных и даже рассветных концертов, как было на последнем Дягилевском фестивале в Перми. Он не боится много говорить, зачастую парадоксами, максимами, которые «паства» улавливает, как слова духовника. Таких дирижеров в мире больше нет — тех, кто готов быть не только на подиуме, но и в гуще своих многочисленных почитателей. Впрочем, тут процесс взаимный и «безотходный»: дирижер идет в народ, становясь ему ближе, народ идет к дирижеру, отдавая свою любовь и воздавая хвалу. Правда, все это он может позволить себе пока только в российских, точнее — пермских реалиях, где Тео царь и бог. Впереди — работа с западноевропейскими оркестрами, а там его ждет совсем другое боевое крещение и необходимость доказать, на что он способен.
Если посмотреть на явление Курентзиса спокойно и беспристрастно, то прежде всего невозможно не признать в нем феноменальное, зашкаливающее творческое начало, сильный дух созидания, дарящий движение, чувства и мысли. В музыкальном театре в России — единицы из единиц дирижеров, участвующих в создании оперного или балетного спектакля не на уровне «пришел за пару дней до премьеры», а так, чтобы творить оперное или балетное целое вместе с режиссером или хореографом, являя результат принципиально иного качества, который можно было бы причислить к лучшим образцам музыкального театра XXI века. Таким был «Воццек» Берга на Новой сцене Большого театра в постановке Дмитрия Чернякова, где, казалось, из оркестровой ямы звучала не музыка — звучало время. Партитура Берга обретала в руках Курентзиса единственно возможный смысл. Дирижер за пультом оживлял персонажей оперы, как демиург, заставляя дрожать, вздыхать, стенать, смеяться, рыдать. Ты как будто не слушал, а именно видел музыку. Дирижер и сам становился режиссером. В этом заключалась магия Курентзиса, его смелый и непрекращающийся эксперимент по исследованию возможностей классической музыки, которая действительно способна выходить далеко за границы оркестровой ямы и незаметно, но несомненно менять реальность.
Дирижер Курентзис умеет наделять музыкальный звук животрепещущей плотностью, физиологичностью, осязаемостью, особой силой проникновения в сознание. Не случайно название его диска, посвященного музыке Рамо, — «Звук света». Об этой алхимии — «лепке» симфонического звука — легко можно написать как минимум диссертацию. Союз Курентзис—Черняков мог бы породить еще немало шедевров, но, увы, слишком разными и разнонаправленными оказались индивидуальности двух этих творцов. Спасибо им и за то, что удалось создать, а кроме «Воццека» и «Дон Жуана» это были еще «Аида» и «Макбет» Верди.
Любопытно было бы наблюдать за развитием возникшего тандема Курентзис—Селларс, чья «Королева индейцев» поразила тем, как музыка прошлого может становиться музыкой будущего. Селларс нашел в Курентзисе идеального дирижера для воплощения своих визионерских фантазий, равно как и Курентзис обрел в этом режиссере художника с почти детским отношением к действительности, способным видеть то, что перестают видеть взрослые. И Селларс, и Курентзис не любят строго расчерченного времени, а потому в «Королеве индейцев» оно успешно остановлено, почти мистериально не движется, а уже словно бы устремлено к Абсолюту.
В союзе с Робертом Уилсоном Курентзис реализует другую грань своих взаимоотношений со временем: он его идеализирует, наблюдает за его стремительной скоростью, как за безупречно ограненным алмазом. «Травиата» в Перми получилась тем самым «новым словом в искусстве», которое приводит в состояние эйфории апологетов, а антагонистов заставляет биться в истерике поражения. Много надежд возложено на Курентзиса и теми, кто обеспокоен судьбой современной оперы, а этот дирижер может дать новорожденной музыке мощный заряд долголетия.
Март 2017 г.
Комментарии (0)