Когда пишешь об артисте, нужно, чтобы он тебе нравился. И конечно, лучше бы знать его долгие годы. И следить за его ростом, за его ролями, успехами и неудачами. Хорошо бы знать его и как человека. Хотя иногда это совсем и не нужно. То есть иногда лучше бы не знать.

В случае с портретом Сергея Ребрия у меня в наличии только один пункт: мне очень нравится этот артист! Я не следила за его ролями, за его ростом, совсем не знаю его как человека. Более того, мы с ним и не очень знакомы. Сергей Николаевич Ребрий работает в Норильском Заполярном театре драмы им. Вл. Маяковского, а я в Норильске была всего дважды. Один раз приезжала вместе с коллегами-экспертами от «Золотой маски» и смотрела «Татарина маленького». Запомнила этого артиста. Он играл Семена Петровича. Но имя героя я узнала из послужного списка ролей. А так — помнила только, что в 2004 году мне очень понравился Сергей Ребрий в Норильском театре. И еще раз побывала в Норильске в январе этого года. Он играл в спектакле «Жди меня… и я вернусь» (режиссер Анна Бабанова, 2016) одного из зэков, серого клоуна. Играл умно, остро, очень хорошо понимая своего героя, который уже не надеется на другую жизнь, приноровился к лагерной, потому что иначе в ГУЛАГе не выжить. Притерпелся, как говорил Солженицын. И опять подумалось: «Какой замечательный артист — Сергей Ребрий», потому что к этому времени уже было с чем сравнивать, видела его в разных ролях.

Спектакли с его участием появлялись на «Сибирских» и «Ново-Сибирских транзитах», на фестивалях «Красноярская театральная весна». В этом году спектакль П. Шерешевского «Дядя Ваня», где он играет Войницкого, был выдвинут на «Золотую маску», на лучшую мужскую роль был номинирован и Ребрий. Это было очень важно и для Норильского театра, и для Сергея Ребрия, хотя наградами, признанием критиков и особенно публики он не обойден. В Норильске его просто обожают и задаривают цветами. Особенно дамы, конечно. Причем разных возрастов. Трудно определить, в чем его обаяние. Оно во всем. Яркая, запоминающаяся мужская внешность. Ребрий может быть элегантным красавцем Кречинским, он легко играет итальянские роли (Доменико Сориано), французские (граф Альмавива, Сирано де Бержерак, Гарпагон), грузинские (Кинто в «Хануме»), английские (лорд Дарлингтон, «Веер леди Уиндермир»), американские (Билл Старбак, «Продавец дождя»), не говоря уже о русской драматургии (например, об Островском), где ему идет абсолютно любой персонаж и любой костюм впору. И в любой роли Ребрий становится похож на представителя той нации, героя которой он играет. В нем проявляется то итальянская развязность, то английская чопорность, то французская игривость, то русская… вот тут не определить одной краской, тут уж всю палитру подавай.

Конечно, из-за положительного обаяния ему непросто, как мне кажется, играть отъявленных злодеев. И поэтому он прикладывает, можно сказать, все силы, стараясь быть отвратительным. Борется со своим обаянием. Таков его Клавдий в спектакле Анны Бабановой «HAMLET / Mousetrap» (2015). Он суетливый, трусливый, наглый, меняется, кажется, даже тембр его голоса. И одновременно Ребрий является в роли Призрака, в котором чувствуются ужас и мука неотомщенной жертвы.

В нем есть то, что раньше называли странным словом «манкость». Манит он, стало быть, к себе. Хочется на него смотреть, кого бы он ни играл (пусть хоть и мерзавца), да и все тут.

В Норильском театре он появился сразу после окончания Казанского театрального училища. А до этого выбора (ничего не знаю о том, как он пришел в артисты, но выбор был сделан правильный) и монтажником поработал, и в Советской армии послужил. Норильский Заполярный театр стал его единственным театром, его домом. Это ведь тоже необычно. Понятно, что не все мигрируют из Вологды в Керчь и обратно. Некоторые плотно сидят на одном месте. Но одно дело сидеть, например, где-то южнее Полярного круга. А другое дело — с 1989 года работать в «Самом Северном», как называют свой театр норильчане. То ли место силы там, то ли климат норильский ему так нравится. То ли… есть такие мужчины, очень устойчивые в своих пристрастиях. Вот они выбирают раз в жизни жену, работу, город — и все. Конечно, это восхищает. Кажется, любой театр он мог бы осчастливить своим талантом. А он живет и играет в Норильске. (Я к театру им. Маяковского отношусь очень хорошо. Просто очень уж там холодно…)

Определить диапазон ролей Сергея Ребрия невозможно. Тут у него никакой односторонности и устойчивости. Герои, злодеи, простаки, сказочные персонажи, рефлексирующие интеллигенты, отъявленные плуты… Он способен играть все жанры — комедию, буффонаду, мюзикл, драму, трагедию. Его путь был правильным: от низких жанров — к высоким.

Как артист он вырос очень быстро, испытав все, что положено в провинциальном театре. Сыграл классических простаков — Чонкина («Как солдат Чонкин самолет сторожил» Ю. Кима, 1995) и Митрофанушку в «Недоросле» (1997). И множество других дурачков, поскромнее. В его палитре появилось (а может, было изначально) такое естественное простодушие, которое сыграть невозможно. Потом, через много лет, оснащенный этим опытом, сыграл Гарпагона («Скупой» Мольера, 2007), и его скупец был не столько жаден, сколько рачителен. Но главное — он был наивен и даже трогателен до смешного в своей хитрости.

В спектакле Александра Баргмана «Филумена Мартурано» (2015) его Доменико Сориано — обаятельный, но в чем-то очень наивный нахал, которому Филумена (Нина Валенская), а с ней и все женщины в зале прощали и его оскорбления, и попытки вывернуться из крепких ее рук, потому что он был искренен во всем, что говорил и делал. Ребрий играл его очень подробно, мгновенно переходя от ненависти к растерянности, от ярости к смирению, от любопытства к гневу и, в конце концов, — к любви. В последней сцене, где он, жалея Филумену, говорит с ней мягко и нежно, обнимая ее за слабые, вдруг поникшие плечи, Ребрий воплотил мечту всех женщин о сильном надежном мужчине.

Его бесспорное мужское обаяние должно было завести его в дебри, где, как деревья в лесу, стоят одинаковые положительные герои, если бы не склонность его к характерности, к остроте сценического рисунка. И если бы не эта черта умного артиста — находить что-то человеческое, даже трогательное в негодяе и что-то смешное в герое.

Ребрий, со своей искренностью и мужской силой, сыграл, например, Марата в арбузовской пьесе (2005), но в том же году — Петруччо в «Укрощении строптивой» и Сирано де Бержерака. Три такие разные роли в одном сезоне — это требовало уже всей полноты красок. Его азартный, дерзкий и насмешливый Петруччо и одинокий, гордый Сирано демонстрировали силы, явно не до конца востребованные тогдашней режиссурой.

Кречинский («Свадьба Кречинского», 2010, режиссер Александр Исаков) был безупречно элегантный господин, с отличными манерами, статью, со следами легкой усталости на лице. Но что-то, какие-то мелочи все время выдавали его. Чуть больше, чем надо, — учтивости по отношению к Лидочке Муромской. Чуть больше, чем положено, — внимания к тетеньке Адуевой. Напряженность человека, который боится выдать себя, сказать лишнее.

Он метался, как зверь, поняв, что загнан в угол. В отчаянии срывал с себя щегольские усики, и становилось понятно, что не только усы фальшивые. Когда Кречинский находил выход с булавкой и солитером, он вдруг мгновенно преображался. Он тут же становился настоящим барином, щедрым, легким, обворожительным. Это был человек, наслаждавшийся только тем, что сиюминутно, живущий только одним мгновением. Расплюев (Денис Чайников) забавно вторил своему господину и пародийно снижал его радость. Мгновенная перемена состояния делала Кречинского неузнаваемым. Скороговоркой он проборматывал: «Где ты, любовь моя, страсть моя. В истопленной печи дров ищу. Но — надо!» Это «надо» говорил как будто совсем другой человек.

И у этого человека была только одна страсть — игра. И ради нее он готов был на подлость, мошенничество. Ребрий сыграл эту одержимость игрой. Сыграл порок, который герой осознает сам, но ничего не может с собой поделать. Это очень современный взгляд на героя-плута. Не беспощадно-сатирический, а, скорее, аналитический, без гнева и пристрастия.

Иногда в репертуаре Ребрия появлялся и Островский. Он был Телятевым в «Бешеных деньгах», Рисположенским в «Свои люди — сочтемся». Но, конечно, его актерская безудержная стихия проявилась в «Лесе», который получил название «Бенефис Геннадия Несчастливцева» (спектакль А. Бабановой, 2014). Ребрий и есть Несчастливцев в дуэте с Романом Лесиком — Счастливцевым. Это действительно замечательный дуэт. Кажется, что они могли бы и поменяться ролями. Потому что у Аркашки—Лесика иногда возникают серьезные моменты, а трагик Ребрия вдруг кажется уморительно смешным. Несчастливцев, вздыхая, говорит знаменитую фразу: «Разбился я весь с театром… а жаль!» Но видно по нему — не разбился, просто кризис небольшой. Его Несчастливцев полон актерской энергии, и видно, что это хороший трагик. Они с Аркашкой бесконечно занимаются тренингом, проделывают упражнения по биомеханике, ревниво следят за «выступлениями» друг друга, оценивают, подают вовремя реплики. Когда идет сцена запугивания Восьмибратова, кем только ни предстает Несчастливцев, показывая исторические фигуры всех режимов, от Сталина и Гитлера до Брежнева и Жириновского. (Может, это был бы и перебор для комедии «Лес», а для «Бенефиса Несчастливцева» — в самый раз.) А позади внимательный партнер, Аркашка, который вовремя подает нужные головные уборы… Геннадий Демьяныч устраивает настоящий театр и перед Гурмыжской, представ перед ней в роли Отелло. Он все время играет, то Гамлета, то Чацкого. Не играть не может вообще.

Настоящий гимн театру Несчастливцев исполняет, уговаривая Аксюшу стать актрисой. Он и публику берет себе в партнеры, дирижирует залом: взмахнет рукой — и зал разражается аплодисментами, подаст знак — и все замирают. Тут и становится понятно, что нет, конечно, не разбился он с театром.

У Сергея Ребрия целая палитра смеха — он умеет вызвать неудержимый хохот зала, иронический смешок, умилительные улыбки, ну и национальный вид смеха «сквозь слезы» ему тоже знаком.

И вот роль Войницкого в чеховском «Дяде Ване» (режиссер П. Шерешевский, 2016 год). Откуда в нем взялась надломленность, абсолютное отсутствие жизненных сил? Из его Войницкого словно вынули стержень, и он вот-вот упадет и умрет. Сергей Ребрий играет человека, потерявшего смысл жизни. Собственно, догадывался-то он об этом давно. Но вот приехали профессор Серебряков (Сергей Назимов) и Елена Андреевна (Маргарита Ильичева), и вдруг стало беспощадно ясно (как это всегда бывает при ком-то постороннем, выбивающем из привычного жизненного ритма), что кумир был ложным, что любовь, которую он вдруг остро ощутил, безответна, что маман глупа, что Соня несчастна. И что жизнь, в общем, прошла зря. А ведь надо как-то доживать. Можно жить стиснув зубы, как Соня (Юлия Новикова), которая здесь часто выступает как старшая, как более мужественная в своем бесстрашии перед бессмысленностью жизни. А он — нет. Войницкий остро осознает эту бессмысленность, ощущает, боится ее, пытается найти опору и не находит нигде и ни в ком. Он умирает от любви к Елене Андреевне, а она умирает от скуки. «Из меня вышел бы Шопенгауэр, Достоевский…» — обвиняя, кричит он, вздымая руки, взывая к бетховенской «Оде к радости». Но музыка не поддерживает его порыв, смолкает. И обвинять некого. Не Серебряков же, в самом деле, виноват в том, что жизнь не задалась. И он сникает, внезапно поняв и это.

У дяди Вани — Ребрия замечательный партнер по несчастью — Астров в эксцентричном, нервном исполнении Дениса Ганина. Только с ним Войницкий иногда оживляется, и становится понятно, каким он был раньше. Только Астров понимает его, потому что сам болен той же болезнью. Сцена их прощания представляет собой беспощадный диагноз врача Астрова: «Какая еще там новая жизнь? Наше положение, твое и мое, безнадежно». А Войницкий все просит: «Дай мне чего-нибудь…» От жизни, надо полагать, лекарство ищет. К сожалению, от русской жизни лекарства нет.

В спектакле он состарен на десять лет. И когда Войницкий—Ребрий говорит: «Мне пятьдесят семь лет, если, положим, я проживу до семидесяти, то мне остается еще тринадцать. Долго!», — он с таким недоумением произносит это «долго», что понимаешь: дядя Ваня эти тринадцать лет не выдержит. В этом спектакле, полном безысходности, Ребрий предлагает зрителям посмотреть со стороны и на свою жизнь. Его игра беспощадна по отношению к Войницкому. Он знает про него все. Не жалеет, скорее — понимает. И нам предлагает: смотрите. Может быть, еще успеете «начать новую жизнь».

Для такого прочтения требуется большое актерское и человеческое мужество. Ведь, пожалуй, впервые за свою сценическую жизнь Сергей Ребрий сыграл современную трагедию. Подступы к ней были и в «Валентиновом дне» (Валентин) И. Вырыпаева, и в «Бесконечном апреле» Я. Пулинович (Вениамин), спектаклях, поставленных Егором Чернышовым.

Но именно Чехов (в прочтении режиссера П. Шерешевского) позволил артисту Сергею Ребрию обнаружить в своем ярком, веселом таланте краски, которыми он раньше просто не пользовался. После этой роли стало понятно: этот артист может играть все. Будем ждать.

Май 2017 г.