Н. А. Римский-Корсаков. «Снегурочка». Парижская Национальная опера, на сцене Опера Бастий.
Дирижер Михаил Татарников, режиссер и художник Дмитрий Черняков

В Парижской опере завершились премьерные показы оперы «Снегурочка» в постановке Дмитрия Чернякова. Это вторая работа режиссера, сделанная специально для главного оперного дома Франции. До этого он в 2009 году представлял здесь «Макбета» Верди, копродукцию с Новосибирским театром оперы и балета (дирижер Теодор Курентзис), а весной 2016-го состоялась первая чисто парижская постановка «Щелкунчика» и «Иоланты» Чайковского, объединенных в большой трехактный спектакль с общим сюжетом. Диптих Чайковского, в котором важную роль играла камерная, домашняя атмосфера, уместился на сцене Дворца Гарнье, а «Снегурочку» (дирижер Михаил Татарников) отправили покорять вселенские просторы Опера Бастий. Любопытно, что оперу русского композитора в постановке российского режиссера живьем посмотрели в общей сложности (8 спектаклей) около 20 тысяч человек (в зале 2700 мест). Аншлаги были на премьере и на последнем спектакле, интерес к постановке подогрел и показ оперы в кинотеатрах. Понятно, что пока французский зритель реагирует прежде всего на имя режиссера, но какая разница, если на спектакле он встречается лицом к лицу с Островским, рейтинг которого именно сейчас начал стремительно расти не только у нас, но и за рубежом. Если говорить о главном достижении новой работы Чернякова, то это превращение «Снегурочки» в оммаж русскому драматургу.

Сцена из спектакля. Фото Elisa Haberer

Однажды в Париже уже ставили оперу Римского-Корсакова. В 1908 году ее спели в Опера-Комик на французском языке в оформлении Николая Рериха. А еще за год до этого две песни Леля из «Снегурочки» вместе с прочими хитами из оперного наследия Римского-Корсакова (ударные фольклорные фрагменты из «Руслана и Людмилы», «Садко», «Млады», «Ночи под Рождество» и «Сказки о царе Салтане»), а также сюиты и целые картины из опер других русских композиторов вошли в программу устроенных Дягилевым «Исторических русских концертов» в рамках так называемых вторых Русских сезонов. Тогда Дягилев и Рерих (которого в качестве художника посоветовал директору Опера-Комик все тот же Сергей Павлович) хотели рассказать Парижу про Русь изначальную, про мистическую страну, богатую дикой экзотикой. Сто лет назад упор делался на изобразительный ряд, на внешнюю сторону экспортируемой «русскости». Черняков в своих постановках опер с русскими сюжетами — «Сказании о невидимом граде Китеже и деве Февронии», «Князе Игоре» и в апрельской «Снегурочке» — эту пеструю обертку безжалостно сдирает.

Когда Черняков писал свой авторский синопсис, его, видимо, заинтересовал занятный эпизод биографии Римского-Корсакова, который после того, как получил благословение Островского на использование текста его пьесы в качестве либретто, втайне от всех отправился пожить в глухую деревню, удрал из Петербурга, точно студент в фольклорную экспедицию. И привез он из этой поездки явно больше, чем музыку, подслушанную у русской природы, или какие-то там народные куплеты вроде «Ах, цветочки-василечки, / вырастаете вы в поле, / расцветаете на воле…». В либретто Римского-Корсакова песенная красота разбавила умильным лиризмом мускулистый текст Островского, а злая сказочка (образчик самых жестких вариантов сказов Афанасьева) спряталась в ракушку. Почти 140 лет «Снегурочка» была любимым песенником для вокалистов. Арии главной героини, Купавы, Леля, Берендея включались в концерты, конкурсы, детские утренники. А когда опера шла целиком, то от нее требовалось быть кукольно красивой, предельно декоративной, боялись, конечно, что не по-детски страшное содержание вдруг проявится. И оно показалось. Черняков в большей степени доверился оригинальному тексту Островского, воздал должное его милой забытовленности и социальной остроте. Новое либретто он снабдил кратким предисловием, в котором говорится, что некие люди, увлеченные изучением славянских древностей и называющие себя берендеями, в наши дни реконструируют и практикуют уклад жизни архаических предков. В Прологе содержится краткая биография Снегурочки. Нам сообщают, что она единственная дочь Весны (Елена Манистина) и Мороза (Владимир Огновенко), после развода родителей осталась жить с отцом. Опера начинается с визита Снегурочки и Мороза в школу, где Весна работает учительницей музыки. Трогательная сцена репетиции с детьми в школьном актовом зале, в которую режиссер превратил знаменитый разговор Весны с замерзающими на лету птицами, наполнена ностальгическими артефактами его прошлых постановок: желтая штукатурка стен, деревянная мебель, типовые, но довольно красивые светильники на стенах. Но прошли те времена, когда спектакли Чернякова игрались в апартаментах при закрытых дверях. В лес, а затем в открытый космос вырвалась уже героиня «Щелкунчика» Мари. В «Снегурочке» образ дома, где живут (работают, учатся) обычные люди, возникает только в этой единственной сцене прощания Снегурки с родителями.

Сцена из спектакля. Фото Elisa Haberer

Далее дядька с рюкзаком (Леший в исполнении Василия Ефимова) сопровождает элегантно (чуть гламурно) одетую в короткое розовое пальто Снегурочку до входа в лагерь берендеев. Этот лагерь составляют пестрые, прижатые вплотную друг к другу домики на колесах, деревья с толстыми кронами, майское деревце с ленточками, складные стульчики и столики с клеенками и чашками-мисками на них. Вообще-то дома без фундамента, висящие над землей на колесах (те же курьи ножки) в глухом лесу на краю света, мебель походная, посудка пустая, без еды, — это антураж сказочной зоны, в которой есть место инфернальному. И Снегурочке поначалу здесь очень не по себе. Сказка задает определенный формат: набор персонажей (бабка с дедкой (Бобыль и Бобылиха), царь, злая царевна, волшебные помощники), сюжетные ходы, элементы фантастического. Островский придумывает особую сказку — он в какой-то момент разрывает цепочку запрограммированных событий, главный персонаж у него вдруг начинает совершать неожиданные с точки зрения жанра поступки (например, Катерина в «Грозе» бросается в воду; механизм такого жанрового сбоя — превращение сказки в мистерию — любопытно показывает Могучий в своей постановке в БДТ). «Снегурочка» самим Островским была определена как сказочная пьеса, то есть драматург снова балансирует на стыке жанров. Только то, во что мутирует данная сказка, — совсем не мистерия, а жесткая драма с мрачным финалом, от которой и МакДонах бы не отвернулся. Черняков запускает сказочное в форме игры, так же как он делает в «Трубадуре», но в опере Верди Леонора становится заложницей реального психопата, которого бессмысленно оценивать, а Снегурочку будут безжалостно «травить» абсолютно нормальные люди, классические добропорядочные мещане комедий Островского.

Драма завязывается в первые минуты первого действия. Снегурочке (бесконечно трогательная Аида Гарифуллина) нравится местный музыкант Лель (импозантный контратенор Юрий Миненко), выглядящий как стопроцентный перверт, она выказывает ему знаки внимания, а он ее избегает. Лель сначала хочет соблазнить Снегурочку, но действует слишком грубо — накидывает ей на голову венок из одуванчиков, тянется к ней руками. Потом Снегурку каким-то образом замечает жених Купавы статный купец Мизгирь (инфернального вида немецкий бас Томас Йоханнес Майер) и страстно в нее влюбляется. Купава (соблазнительно красивая и сладкоголосая Мартина Серафин) в слезах бежит за справедливым судом к царю Берендею (аккуратный и точный Максим Пастер), который проживает в своих палатах под открытым небом в соседнем лагере. У Снегурочки, как и у Жизели, больное сердце — она хватается за него уже во время исполнения своей арии «Как больно здесь! Как сердцу тяжко стало!», а в конце акта, когда Купава в состоянии аффектации винит подругу во всех своих несчастьях и со злобой переворачивает столы с закусками, у Снегурочки начинается истерический припадок — она вскакивает на стол и истошно кричит.

А. Гарифуллина (Снегурочка). Фото Elisa Haberer

Второй акт открывается идиллической картиной. Опрятный старик с косичкой сидит на полянке с палитрой в руках. Вокруг него по-семейному уселись хористы. Конструируя в опере картины славянофильских хеппенингов, Черняков активно включает «мемы» советского фольклора, обогащая определение «русскости»: пионерлагерь, общепит, «мальчики налево — девочки направо», водка-охота-рыбалка, школьная самодеятельность и дом творчества. Для иностранцев это, наверное, смотрится такой же экзотикой, как оформленные мирискусниками оперы и балеты дягилевской антрепризы. И хотя Черняков не стремится специально воздействовать на зрителя декоративным рядом, не строить его он не может. Советское прошлое должно прирасти в конечном счете к культурному опыту XIX века.

Ну а то, что происходит в третьем действии «Снегурочки», — это уже во всех смыслах актуальное искусство. По велению своего царя берендеи устраивают мощный фольклорный праздник, так называемый Ярилин день. Парни и девки должны познакомиться и создать семейные пары. Здесь, на празднике решится и судьба Снегурочки — она обещана тому, кто сможет разбудить в ее холодном сердце любовь. Праздник превращается в вакхическое буйство — с выпивкой и пробежками голышом. Лель завладевает всеобщим вниманием, исполнив очередную красивую песню, которая нравится и царю, он велит пастушку поскорее выбрать себе любезную подружку. Наступает адский момент для Снегурочки, которую Лель снова игнорирует, выбрав Купаву. Снегурочка бросается прочь, ее чуть не сшибают с ног вездесущие нудисты. В лесу ее настигает Мизгирь, который обращается со Снегуркой как садист (такие манеры предписаны либретто). Леший (чудесный помощник) избавляет Снегурочку от насилия со стороны взбесившегося Мизгиря, но тут ее нарочно (маскарад закончен, игроки сбрасывают маски) подстерегают милующиеся Купава и Лель. Псевдопастух как раз поет свое нравоучение: «Учись у ней любить и знай, что Лелю / не детская любовь нужна». И Снегурочка бежит глубже в лес, деревья хрустят пластиковыми ветками. К ней навстречу выходит ее мама Весна, поджигает сердце дочери, та мчится назад, к Мизгирю. Наступает переломный момент, одну-две секунды маячит фантом хеппи-энда — любовники могут убежать, спастись, обыграть команду берендеев. Но она слишком слаба, ее сердце на пределе, а он, точно сбежавший из оперы Вагнера герой, запрограммирован какой-то другой игрой и не может менять ход событий этого сюжета. Время потеряно.

Между тем счастливые парни-берендеи предъявляют царю своих невест, природа ликует. И когда Снегурочка умирает от сердечной недостаточности (ее труп отодвигают на самую авансцену, подальше от священного луга), а Мизгирь куда-то таинственным образом улетает, Берендей поет свой финальный хит, начинающийся словами «Снегурочки печальная кончина / и страшная погибель Мизгиря / печалить нас не могут». С колосников, раскачиваясь, спускается огненное колесо, славяне воздевают руки к небу, поют благодарственный гимн солнцу.

В своей постановке Черняков не берется осуждать людей, которые молятся солнцу и водят хороводы, просто формула его оперы-игры, как и оригинальная формула пьесы-сказки Островского, помогает ярче высветить палитру человеческих характеров и нравов.

Май 2017 г.