Меня в Курентзисе бесконечно покоряет преданность своему делу — и бескомпромиссность. Знаю, что многие музыканты, которые работали с ним, считают это как раз непрофессионализмом: дескать, если ему нужно тридцать репетиций вместо десяти, значит, он просто плохой дирижер. Но уверена — есть и те, кто прошел эти тридцать репетиций и заразился. Наверняка такие есть в нынешней musicAeterna; не верю, что только за длинным рублем поехали в Пермь ребята из Москвы, не верю!

История моих собственных отношений с творчеством Курентзиса, впрочем, тоже начиналась с некого отрицания. Безусловно, его талант — и то, что одни называют харизмой, другие — кривлянием, а я, пожалуй, назову отношением к нотному тексту (такая у человека манера — проживать текст), — мне всегда очень импонировали. Впечатления от «Орфея и Эвридики» Глюка — живы до сих пор, а минуло уже лет десять. «Катерина Измайлова» (Новосибирский оперный театр на «Золотой маске»), «Весна священная» с Национальным филармоническим оркестром России, когда я впервые почувствовала музыку Стравинского, с которой у меня были довольно напряженные взаимоотношения. Как минимум — почувствовала энергию ритуала, энергию самой земли (конечно, еще и потому что сидела в Большом зале консерватории в том месте, где через пол передавалась вибрация от звучания большого барабана и литавр, еще до ремонта зала).

Т. Курентзис. Фото А. Муравьевой

Когда Курентзис перебрался в Пермь, о его тамошних успехах я узнавала по статьям коллег, сама же добралась туда далеко не сразу. Что меня поражало: огромные бюджеты (а ведь кроме постановочной группы или солистов в Пермь приезжали даже музыканты оркестра! Не удовлетворяли маэстро отечественные валторнисты, скажем) тратятся на два-тричетыре показа спектакля, а то и вовсе на один-единственный концерт. Казалось, что слишком уж низкий КПД. Впрочем, мой собственный опыт этот скепсис отмел. Еще бы — впервые в Пермь я приехала на «Королеву индейцев». Я была потрясена. До тех пор, да и после, такого совершенного спектакля я не видела и не слышала. Как слушателю и как профессионалу мне стало абсолютно понятно, на что тратятся баснословные деньги. Спасибо тем, кто их дает!

Феномен Курентзиса — это свобода. И в Перми он нашел идеальную среду. Он трудится в государственном театре, но винтиком государственной системы его назвать довольно сложно. Не думаю, что ему знакомо понятие госзадания (как и любые другие бюрократические термины и процедуры), он сам — государство. Он собрал музыкантов, которые верят ему, которые готовы вместе с ним искать идеал. Они готовы (пусть и скрипя зубами — или скрепя сердце) к бесконечным репетициям, готовы — для достижения идеального звукового баланса — стоя играть трехчасовые оперы Моцарта (в яме!). И это работает. Можно принимать или нет моцартовские интерпретации Курентзиса, но они, безусловно, уже вошли в историю, причем именно как новая веха, новое слово в интерпретации шедевров австрийского гения. Результат — приглашение в Зальцбург, какое не купишь ни за деньги, ни за красивые глаза (а у Курентзиса они красивые). Думаю, на зальцбургскую публику он произведет тот же эффект, какой когда-то своим потрясающим талантом и, что в данном случае немаловажно, артистизмом и природной непосредственностью произвела Анна Нетребко.

Конечно, в случае с Курентзисом это не непосредственность, сбивающая чопорную публику с толка, а как раз его загадочность и эпатаж. Все эти новые прически, жабо, эполеты, тяжелые ботинки и прочие атрибуты его концертных нарядов — неотъемлемая часть его свободного чувствования себя на сцене. Сибаритство в нем удивительным образом сочетается с аскезой, он не знает полумер. Он расшибется (или расшибутся его менеджеры), но найдет идеальные условия для того или иного проекта, компромиссы — не его выбор. Или будет новое здание оперного театра по проекту Дэвида Чепперфилда — или я уезжаю, заявил Курентзис, и это не кажется блефом. Благо новый (пока в статусе и. о.) губернатор Пермского края Максим Решетников в этом вопросе маэстро поддерживает.

Точно так же не знает полумер и общественное мнение. Кажется, нет ни одного человека, кто бы ровно относился к тому, что делает Курентзис, и к нему самому. Одни буквально превращаются в поклонников, другие — в ненавистников. В свое время я подхихикивала над своей сестрой: тогда еще студентка, она всеми правдами и неправдами пробиралась на концерты Курентзиса, впрочем, как многие — и тогда и сейчас.

С другой стороны — сколько упреков получили эксперты «Золотой маски» за излишнее внимание к проектам Курентзиса! Не счесть. А вот фрагмент моего случайного разговора с музыкантом из Перми. Сетует: «У нас один сплошной Курентзис». «Так это же счастье!» — говорю. «Давайте поменяемся», — мне в ответ. Да, мир, особенно в небольшом городе, тесен: создание в театре «элитного» оркестра и ссылка основного состава «на галеры», приглашение «варягов» (если не ошибаюсь, пермских музыкантов в оркестре меньшинство, а то и вовсе нет), конечно, переживается местным сообществом очень болезненно. Но на другой чаше весов — новый культурный слой в пермской истории. Нет, не один Курентзис вдруг приехал и прославил театр. Здесь есть своя балетная школа (оммаж ей — последняя премьера театра, «Золушка» Прокофьева), была эпоха Георгия Исаакяна, прославившего пермскую оперу. Курентзис же расширил географию, и сегодня российский город Пермь присутствует на музыкальной карте Европы. Лично я ему за это бесконечно благодарна.

Март 2017 г.