(Окончание. Начало см. в № 28)

РЕЖИССЕРЫ

Галина Волчек

Эймунтас Някрошюс

Петр Фоменко

Робетр Стуруа

Клим

Валерий Фокин

Виктор Крамер

Андрей Могучий

Григорий Козлов

Кама Гинкас и Генриетта Яновская

Лев Додин

Режиссеры, в отличие от артистов, редко улыбаются в кадре. Есть, видимо, что-то такое в их профессии, что не способствует улыбке, следы дисгармонии на лице, нешуточной борьбы с собой и миром, недовольство, мученичество, напряжение. Смятенье, нечеловеческая загнанность и усталость — вот общие черты нормального режиссерского портрета. Их лица как ыб напоминают нам, глядя на нас с фотографий, что профессия их — одна из самых трудных в мире и даже стоит по смертности где-то наравне с летчиками-испытателями, не ниже. Они, в сущности, и есть летчики-испытатели: сочиняя спектакли, они испытывают неведомые и не существовавшие до них МИРЫ. Каждый спектакль, если относиться к искусству театра всерьёз, — это выход в открытый космос человека и человеческих отношений. Тут не до улыбок.

Когда-то в фильме Феллини «Репетиция оркестра» музыканты устраивали бунт против дирижера. Они крушили инструменты, мебель, стены под дикие вопли-скандированья: «Дирижеры нам больше не нужны!» Сколько бы артистические «оркестры» не бунтовали, ни возмущались, ни обижались, но музыка и гармония побеждала хаос только тогда, когда кто-то один брал в руки палочку, собирая воедино волю, ритмы, голоса…

Вот и на фотографиях Татьяны Ткач от наших режиссеров редко дождешься улыбки. Разве что Г. Козлов с В. Крамером расслабились и выдали в объектив по загадочной «улыбке Джоконды», за что им большое спасибо. Да еще Гета Яновская рассмеялась: видимо, ей неплохо в объятиях Камы Гинкаса. Остальные настроены более драматически, но все равно прекрасны и неповторимы. Петр Наумович Фоменко ужасно похож на Льва Николаевича Толстого (произведения которого неоднократно ставил в театре и на телевидении), только что без знаменитой бороды. Эймунтас Някрошюс глядит на бренный мир, словно Тень отца Гамлета, трагически зорко и смутно одновременно. Клим смотрит в объектив так, словно пришел на землю издалека и готов поделиться мистической тайной происхождения и природы театра…Роберта Стуруа, обычно веселого, тоже тчо-то тревожит. Ка и Льва Додина, обычно невеселого.

Разумеется, во всей полноте и объеме их личности отпечатываются в их спектаклях. Там они проявляются окончательно, со всеми совими тайнами, грехами, стирахами, верой и любовью. Но и фотография, как нечаянный и секундный «слепок души», тоже способна о них что-тог рассказать.

Июнь 2002г.