Театр Предмета — независимая компания режиссера Михаила Плутахина и продюсера Петра Волкова — появился в 2019 году. Подобный нейминг в театре кукол вписывается в традицию. Московский детский театр теней основан в 1944 году, Санкт-Петербургский театр марионеток имени Е. С. Деммени работает уже второе столетие. Название театра как определение его технологии. С одной стороны — это ограничение, и старые театры вышли за рамки выбранной кукольной системы, с другой стороны — это уникальная возможность исследовать выбранное направление максимально полно.

Театр предмета — явление не новое, но переживающее сейчас очередной всплеск интереса к нему. Театр Предмета не воспринимается одиночным радикальным экспериментом, а оказывается включенным в контекст, на фоне которого только ярче видны его отличительные особенности. Показательно, что спектакли команды второй год подряд справедливо оказываются в конкурсной программе «Золотой маски» в номинации «Театр кукол». При этом прямых аналогов в российском театре у постановок Плутахина пока нет. В зарубежном окружении можно вспомнить заметных «предметников» Рене Бейкер, Аньес Лимбо, Като Чато, театр «Отель Модерн». Ближе — работы Яны Туминой. В ее лабораторных занятиях Михаил оказался одним из самых интересных учеников, последовательным и самобытным одновременно.

Плутахин окончил актерский факультет Школы-студии МХАТ — мастерскую Дмитрия Брусникина (2015), которая после выпуска стала театром. Среди его ролей в этот период — Шатов в «Бесах», участие в знаковых работах молодого театра: «Сван», «Это тоже я» и других. Поворотной в карьере стала встреча с режиссером Евгением Ибрагимовым. Во время летней школы СТД РФ Ибрагимов поставил с артистом спектакль «Дон Кихот. Послевкусие». Работа вошла в постоянный репертуар Боярских палат СТД РФ. Получасовая миниатюра идет в сводчатых залах, где объекты (рука-марионетка, тощая узнаваемая фигура из пластилина, мельница из фольги) высвечиваются фонариком из непроглядной темноты и таким образом оживают. Так зародился интерес Плутахина к театру кукол.

Музей истории ГУЛАГа по итогам собственной театральной лаборатории выпустил спектакль Михаила Плутахина «Наблюдатели». Он и стал началом Театра Предмета. Это название — про зрителей. Именно они наблюдают и досочиняют истории, рассказанные невербально с помощью находок недавней экспедиции сотрудников музея.

В то время как документальная анимация составляет целые фестивальные программы мультфильмов, театр кукол робко оставался в стороне от этого направления. Одним из первых шагов в театре кукол doc стал спектакль «И дольше века длится день» творческого объединения «Таратум» (2017), спродюсированный директором Музея истории ГУЛАГа Романом Романовым. Там рядом с куклами кружка играла роль тазика для стирки, а кожаный портфель был вагоном. Театр Предмета пошел дальше.

Реальные предметы интересны не когда они становятся похожи на людей абрисом или движением, а когда в трагическом отсутствии хозяев вынуждены брать на себя функцию хранителей и трансляторов памяти. Бирки на человеке — это смерть, на экспонате — жизнь. В пространстве сцены высохшая стеклянная бутылочка подсвечивается карманным фонариком, а купленная в магазине кружка деформируется молотком. И это не игра в свет и насилие, это они буквально и есть.

Театр Предмета «работает не с универсальным и анонимным предметом, а именно с вещью — с ее биографией и с ее материальной памятью. Есть такие вещи, которые о людях могут рассказать только вещи… ему [режиссеру] важна не эмоция того, кто вещь берет, а сам факт прикосновения к вещи и к вещному»¹, — пишет в своей рецензии Анна Иванова-Брашинская.

Особенность Театра Предмета — это открытость к копродукции с музеями. У этих институций разные подходы к демонстрации вещей в публичном пространстве, но есть важная общность в высокой оценке представляемого объекта, за которым стоит человеческое отношение, судьба.

Второй спектакль — «Священный талисман» —был создан совместно с Еврейским музеем и центром толерантности. Ограничения пандемии спро-воцировали команду проекта выпустить «Священный талисман» в 2020 году сначала как фильм, замеченный отборщиками и жюри международных кинофестивалей. Возможно, поэтому приходится слышать, что разница театра и кино в таком формате практически не различима. Но Театр Предмета — именно театр, потому что помимо прочих исключительно сценических возможностей работает еще и с пространством. Неточно утверждать, что театр предмета не говорит о человеке. Любой театр о нем. Привычный театр занимается выяснением отношений между людьми, театр предмета и Театр Предмета — отношениями зачастую одинокой и невидимой личности и среды.

Здесь уже работают несколько небольших локаций, точек съемки — в сценическом пространстве они разъединены. Зритель, в отличие от кино, может сделать неочевидный выбор и наблюдать не за большим экраном, на который транслируется основное действие, а за камерными макетами, где события уже закончились или только готовятся, пытаться заметить каждое движение рук перформеров.

Стихотворение Лейбу Левина, ставшее отправной точкой для фантазии Плутахина и также возникающее на экране, — не просто текст, оно оформлено визуально, оказываясь элементом сценографии спектакля. Вязь иврита не только сообщает информацию понимающему язык, а образует волшебные узоры. Уже во вторую очередь текст заявляет главную героиню (она же — талисман) — это козочка. Сначала ее, совсем крошечную, вырезают из кусочка ткани, потом под стрекот швейной машинки Singer выходит огромное лоскутное одеяло, рассказывающее о жизни, почти житии в «клеймах». В финале она окажется объемной, кукольной, оставаясь миниатюрной.

Здесь, в отличие от «Наблюдателей», судьбы предметов не атрибутированы историками, они сложились в ансамбль, не будучи принадлежностью людей с общей судьбой, временем и местом существования. Принцип объединения продиктован исключительно театральной логикой. В Театре Предмета вещи не притворяются чем-то, а вызывают эмоции, используя свои обычные качества. Этот подход можно сравнить с принципами перфоманса. Ян Фабр говорит, что «в искусстве перфоманса и вокруг него все реально: художник-перформер не играет кого-то другого, он, собственно, и не играет вовсе, поскольку выполняет действия, а эти действия реальны» ². По сути дела, то же можно сказать о предмете в театре, когда он перестает быть реквизитом, а превращается в действующее лицо.

Самый сильный образ «Священного талисмана» — катушки цветных ниток. Под звуки военного марша и взрывов снарядов они, теряя стройность рядов, подпрыгивают и разматываются. Катушки обнажают свой деревянный остов. Их не хочется сравнивать с людьми, с марионетками в руках богов, превращать их в метафору погибших солдат. За них страшно непосредственно, потому что только что они жили именно своей полной полезной жизнью, а сейчас так быстро ее потеряли. Жизнь эту можно вернуть, буквально от/намотать назад, но это требует желания и усилий человека. Нитки рифмуются со стройной игольницей. Здесь она старинная, в форме красивой женщины, ей по душе общение с такими же немолодыми игрушками и задумчивыми шахматами, наверное уже позабывшими за простоем правила своей игры. Так могла бы выглядеть прекрасная балерина из сказки Андерсена (вот кто умел увидеть в предмете персонаж), если бы она отправилась вместе со своим стойким оловянным возлюбленным на передовую. Нет ничего нелепее такого существа на войне, а она оказывается среди вбитых из-под сцены гвоздей и грубых массивных клещей. В анимации такая работа с персонажами называется stop motion. У Плутахина фигуры приходят в движение с помощью магнитов, это все-таки театр.

Человек как персонаж в «Священном талисмане» невидим, хотя помимо козочки и многочисленных предметов именно его можно назвать главным героем. Колючая проволока и дым из печных труб трагически не дают всмотреться по отдельности в каждого, кто находился в лагере. Судя по игрушкам, здесь только что был ребенок, мы смотрим на мир его глазами. Именно театр кукол, предмета, анимации может убедительно рассказать о человеке на войне или в другой экстремальной ситуации, не демонстрируя его как непосредственного участника оставленного действия, продолжающегося по инерции.

Театр кукол часто и успешно играет с масштабом, в театре предмета они заданы, это не театр художника в привычном понимании. Художник Илья Юдович работает с уже присущими «персонажам» цветами и формами. Ритм тоже ведет себя иначе, теряя прямую зависимость от перформера. Его диктует материал (материя, а не текст) или музыка, за которую в спектакле отвечает уникальный Илья Шаров и ансамбль «Комонь». Тут бы подробно разобраться в происходящем критику с музыкальным образованием.

В «Священном талисмане» партнерствуют фактуры. В одной из сцен здание с замковым силуэтом растворяется от водяных брызг (в ход идут обычные пульверизаторы), обнажая ржавые расчески и очки. На вид ткань, из которой построен замок, напоминает сахар. За ней — странное нагромождение, не сразу открывающее страшные подробности: смятые вещи закостенели на месте в странной склеенной мизансцене и в отсутствие движения лишены жизни. Капли воды оставляют получившуюся конструкцию похожей на паутину — дышащую, несмотря на давнишнее отсутствие хозяина и его новых жертв.

В финале один материал сыграет другой, и это исключение из обычных правил сработает — парадоксально, шокирующе. Вернее даже будет сказать, что один материал своими свойствами обогатит образ другого, возьмет на себя смелость сотворчества. Камера вновь акцентирует внимание на первом секторе, где когда-то появился домик с умиротворяющим светом в окне. Площадку постепенно завалят куски ткани, и это лучшие развалины, которые можно увидеть на сцене. Уютное оказалось брошенным, теплое представляет холодное, мягкое выглядит твердым. Ниток больше нет, поэтому уже невозможно сделать заплатки, восстановить, соединить фрагменты жизни.

Театр Предмета — театр лабораторный. Преимущественно так, в формате лабораторий, рождались его спектакли. Конечно, такой алгоритм работы имеет и свои минусы, и именно он может не привести к появлению спектакля. Проект «Несказки» был показан в разных вариантах на двух лабораториях — сначала в ЦИМе (театральный альманах «Сказка сегодня»), потом в РАМТе (Лаборатория по поиску новых форм коммуникации театра с современными детьми и подростками), — но по итогам обеих не имел продолжения.

Фольклорная хтонь — идеальные персонажи и среда для Театра Предмета. И вновь их спектакль оказался немыслим без аудиосоставляющей, особенно вокала, свое продолжение имеет визуальный прием «живого кино». В сопровождении ансамбля «Комонь», в компании актеров и художников Плутахин, как дирижер, в большом зале ЦИМа разыграл с помощью магазинных солдатиков и супергероев последнюю битву, которая возникает вновь и вновь, незабытая и никогда не завершенная. Символизирующее жизнь яйцо, оказавшись золотым, сразу же становится атрибутом Кащея в гробу-спальне.

В большом фойе РАМТа тема яйца продолжилась в эскизе по Курочке Рябе, а появившееся в какой-то момент тесто протаптывает дорожку к Колобку, который уже, скорее всего, и тогда занимал команду Театра Предмета как еще одна часть возможной «несказочной» трилогии. Само яйцо сценично как Предмет, к нему можно относиться то как к чему-то живому, поддающемуся насилию, то как к исходящему реквизиту, приобретаемому в супермаркете. Экран позволяет увидеть остроумно придуманную мышку, сыгранную перчаточной куклой с интонациями и повадками Петрушки. Он же помогает перестать различать тела актеров, когда на застывшие лежащие фигуры расставляют домики — так исполнители превращаются в землю, вернее, в Землю.

Театр Предмета способен поставить и веселый спектакль для детей, изучая новые возможности заданного в названии направления. После трагических историй, созданных в копродукции с музеями, на лаборатории «Театр и современ

ная драматургия для детей» в рамках специальной программы «Детский weekend» фестиваля «Золотая маска» родился спектакль «Мия и дракон» по новой пьесе Арины Чунаевой. В нем сохранились живое музыкальное сопровождение и живая трансляция действия предметов со стола на экран, но прибавился резвый интерактив с шариками.

В новом спектакле режиссера Плутахина появился текст и стало смешно. Но самое важное — иные возможности предметов, на сей раз полностью купленных в магазине, не нагруженных чужими воспоминаниями и привязанностями. Если с девочкой и драконом все понятно, это кукла и игрушечный дракон, то незаглавные роли играют пары, состав исполнителей меняется при встрече с драконом. Пожарный из огнетушителя превращается в игрушечную красную машинку с лестницей, на маминой чашке появляются сердечки, а фискалящая тетка-соседка из замызганной серой щетки с совком оборачивается стройной белой щеточкой с точеной женской фигурой. Остроумная и трогательная история доброго превращения.

«Анима аллегра» — такое определение можно было бы вспомнить в связи со спектаклем «Мия и дракон». Эти два слова часто и устойчиво встречаются вместе. Но Театр Предмета, даже когда не бывает «радостным», непременно работает с «анимой», а именно занимается «анимацией». Это слово означает не только развлечение в приморском отеле и является синонимом мультипликация. Театр Предмета — прежде всего оживление неживого, такой одушевленный материализм.

Январь 2022 г.

1 Иванова-Брашинская А. В порядке вещей // Петербургский театральный журнал: Блог. 2020. 16 янв. URL: https://ptj.spb.ru/blog/vporyadke-veshhej/ (дата обращения 10.01.2022).
2 Фабр Я., Дрис Л. ван ден. От акта к актерству: Руководство Яна Фабра для перформера XXI века. М.; СПб., 2022. С. 61.