«Лес».
Спектакль-грибница.
Куратор проекта Борис Павлович

Один из сквозных мотивов в дискурсе Владимира Бибихина — молчание, побеждающее толчею приблизительных слов. Только в нем человек открывает полноту своей связи с миром. Под знаком этой философии мы бродили три месяца маршрутами «Леса» Бориса Павловича — и незаметно вышли из осени в зиму. В конце марафона задаешься вопросом: нужно ли выговаривать такой опыт? Уверенного ответа нет. Но по весне, вопреки календарю, грибница ожидает новые всходы. Может, меты первопроходцев пригодятся тем, кто двинется дальше?

Ю. Захаркина. «Лес. Письма». Фото Е. Пчёлкиной

В готовности перемещаться с площадки «Скороход» на линии Васильевского, чередовать парадные интерьеры Комиссаржевки и полутемный цоколь «Борея» вряд ли главное — жажда зрителя насытиться философски. Долгоиграющая история дает ему редкий шанс «собирать» феномен Бибихина из зыбких, непрямых отражений, через многоголосие медиумов. Проект возник не в одночасье, слухи будоражили воображение задолго до октября. В этой ситуации можно было начать дрейф к философскому материку самостоятельно, загодя — как с чтением пьесы перед спектаклем. Но принять в перформере первого вестника неакадемической мысли Бибихина — другое. Речь философа далека от отточенных максим: она взыскующе обращена к жизни. На этой территории и устанавливается наш контакт с актером — человеческое доверие ему готово опередить профессиональные мерки. Может, проводник нужен зрителю и как страховка на очной ставке с философской мыслью, что для сегодняшнего человека очевидный экстрим?

К. Токарева. «Лес. Актриса». Фото О. Екимовой

Разные части проекта помнят про ассоциацию лесного ландшафта с эхом, окликая друг друга: авторский мир Бибихина постепенно проявляется как лексикон. Кошка, что умеет быть кошкой. Немота рыбы и вещие знаки птиц. Человек, высказыванию которого должна прийти пора, — как с греческим «кайрос». В некоторых моментах сквозного бибихинского текста живет свернутый жест, потенциал действия, который перформеры развивают сюжетно. Почти в каждой работе по-своему вспыхивает миг выхода из метрической системы — ситуация покидания равновесия, близкая представлениям о коллизии. Чаще других оказывается востребован и смысл узнавания себя как присутствия в мире, бытия при сути: многие работы устремлены к этой точке композиционно.

Для меня все началось с «Лекции» — и по силе впечатление от нее уже ничто не перекрыло. Ольга Мирошникова отталкивается от обстоятельств середины 90-х, когда Бибихин прочитал курс лекций «Пора» на философском факультете МГУ. Актриса входит в учебную аудиторию Европейского университета, прикрывает подбородок шутливым лоскутом трикотажа, с прорезью для речи: борода — и кивок сегодняшней пандемии разом. Доставая из дипломата записи, закладки, обещает закончить в 18.45, пораньше — чтобы осталось время для вопросов. На наших часах при этом уже больше восьми. И дальше на час зависаешь в неопределенном времени — но безусловном, магическом контакте с самой персоной. Пропорции иронии, игры, приглашения к мысленному диалогу в этом действе какие-то на редкость правильные, легкие, совсем не в ущерб глубине. Всякий, кто имел дело с аудиторией слушателей, уловит здесь надстройку над прямым просветительским сюжетом: лекторство как коммуникация. Час незаметно истечет — а времени на вопросы не останется. Так нередко бывает и в жизни.

А. Засенцева. «Лес. Ангелина». Фото Е. Пчёлкиной

Где-то на десятой минуте, в преддверии разговора об истреблении пифагорейцев, в аудиторию входит опоздавшая — Валентина Луценко. Присев в первом ряду, понемногу начинает жить своей возмутительно-восхитительной жизнью: ставит телефон на зарядку, балдеет от чего-то в наушниках, предается дыхательным практикам перед лекторским подиумом. Вплоть до финала две эти линии будут переплетаться почти джазово, деля пространство — и наше внимание. И в какой-то момент выпады странной особы перестанут казаться помехой монологу лектора: восторжествует баланс. Пунктир ненормативного, «безбашенного», допущенный в учебное пространство, словно раскачивает нашу уверенность в том, что полноценный контакт с оратором — только глаза в глаза. Ведь что-то свое про круг Пифагора эксцентричная студентка, кажется, из процесса выносит. На последней минуте она тихо вручает лектору мандарин — и, приоткрыв окно, две актрисы глядят в метель на Шпалерной.

Опыт «Лекции» дал и важную зарубку на будущее. В аудитории были предусмотрены инструменты для путевых заметок — Павлович уже делал так в «Исследовании ужаса». Параллели авторской мысли Бибихина вспыхивают в уме постоянно: обрадовавшись, я исписала чуть не полтетради. Про звезду, ободряющую собственным молчанием рыб, — у Введенского, про иной оттенок безмолвия — в метерлинковском «Сокровище смиренных». Но выяснилось, что забрать с собой скоропись не удастся. В сквозном пространстве «Леса» вершится круговорот тетрадей: они кочуют с площадки на площадку. В ремарках-автографах тебе дана возможность встречи с другим — тем, с кем разминулся на очередном маршруте. Читатьросчерки незнакомой руки, вникать в ее зарисовки и дорожные знаки сделалось дальше необходимым «затактом» к каждому новому шагу.

О. Мирошникова, В. Луценко. «Лес. Лекция». Фото В. Бородиной

Черты сходства обнаруживаются в «Ожидании» и «Актрисе» — они устроены линейно и развиваются как сюжеты самоузнавания. Татьяна Шуклина погружает нас в обстоятельства на грани нервного срыва: театральный администратор отчаянно тянет время из-за актрисы, опаздывающей к началу спектакля. Действие происходит в фойе «Субботы», перформер мечется между зрителями и предбанником, мониторит ситуацию по телефону. Делает все, чтобы мы услышали: «Свернули не туда… вернуться… может, вам сюда и не нужно?» Смысл разговора оставляет автомобильную навигацию — делает рывок к экзистенциальному. Тезис Бибихина об отказе от поступка, что может оказаться спасительным, здесь взят на развилке. Опаздывающей нужно опоздать окончательно, не появиться, чтобы администратор отказался замещать другого и пошел на риск собственного высказывания. До этого момента актриса демонстрировала взвинченность немного искусственно, напоказ. Теперь — шаг к смятению, порыв вернуть зрителям деньги: понятно, он не находит поддержки. И наступает перелом — время «пора», потребность заговорить своим голосом.

К. Плюснина, Б. Павлович. «Лес. Книга». Фото Е. Пчёлкиной

Контакт с нами качественно меняется. После долгой паузы, в которой — сброшенный к полумраку свет, добыча кипятка у барной стойки, медленное поглощение бутерброда под блюз, перформер делает вдох и спокойно выходит в центр фойе. Стартует с вопроса: бывает ли стыдная забывчивость? Все девочки помнят первый танец с отцом — а ее память молчит. Просит кого-то из зрителей потанцевать с ней, доверчиво приникает к плечу вызвавшегося. Каждое следующее слово убеждает все сильнее: прерывистый лирический монолог произносится Татьяной Шуклиной, от первого лица. Но к финалу — странный сдвиг к verbatim, фразам о счастье администратора, что невидимо миру. И отрефлексировать впечатление с Звенигородской как-то не удается: прорыв к личной речи в «Ожидании» налицо, но ее субъект остается для зрителя непроясненным, размытым.

О. Мирошникова. «Лес. Лекция». Фото В. Бородиной

Тут нужно притормозить для главного вопроса: уместность аналитики в отношении спонтанных опусов «Леса». Грань между представлением и практикой жизни в них подвижна. Заметки post factum бессильны передать главное в этих часовых действах: опыт со-размышления, очерченный условием «сейчас». В какой-то момент с иронией примериваешься к лейтмотиву героини «Ожидания»: она говорит — не могу отменить свое присутствие в мире. И я — не могу не искать всюду сигналов драматургии, даже на лесных полянах. Кое-что отыскивается и тут. Можно заметить, что аналог метричности несколько участников проекта готовы увидеть в самих обстоятельствах роли: внятно обозначенные вначале, они преодолеваются далее выходом в перформативность.

К. Плюснина, К. Пономарева-Бородина. «Лес. Пустота». Фото Л. Кравченко

А. Засенцева. «Лес. Ангелина». Фото Е. Пчёлкиной

«Актриса» Кристины Токаревой — единственная из виденных мною работ, где идеи Бибихина развиваются не в нейтральной среде, но исходят из резонанса с конкретным пространством. Эффектный лестничный марш театра Комиссаржевской: мы преодолеваем его, влекомые актрисой в среднее фойе. Здесь она напряженно мерит круги, перемежая реплики Норы, восклицания критики, строчки Блока памяти Комиссаржевской, — а из больших окон открывается вид на галерею «Пассажа» с оживленной толпой. Перила на площадке перед амфитеатром: отсюда мы провожаем взглядом хрупкую фигурку, покидающую театр. Эти пространственные перемены — про траекторию неуклонного восхождения. К чему? Ролевое и здесь поначалу окарикатурено, фиксировано: актриса берет тон экзальтированного экскурсовода, собираясь вести зрителей маршрутами мифа. Первая на пути — Греция с ее театром, помещавшимся между торжищем и храмом: на Итальянскую летит эхо. Дальше — шаги к мифу о Комиссаржевской и постепенное расставание с уверенными интонациями. Перформер словно чувствует невозможность постигнуть актерский феномен извне — через очертания биографии, чужие мемуары. И медленно настраивается на слышание внутренних вопрошаний Комиссаржевской, проецирует их на себя.

Поворотными в драматургии «Актрисы» становятся моменты языкового сдвига — то, что Бибихин называл «сменой аспекта». Лингвист по первому образованию и переводчик М. Хайдеггера, Л. Витгенштейна, он ценил возможность взглянуть на слово вне закрепленных коннотаций — как бы открыть его заново. Обстоятельства Норы, уходящей из-под мужской опеки, останавливают внимание актрисы на слове «решимость». В его этимологии — связь с разрешением, развязыванием, распусканием. И, высвободив волосы из пучка, она долго кружит, как в танце дервиша: отпускает себя навстречу интуитивному. В расставании Комиссаржевской с «Пассажем» сегодняшняя Кристина Токарева угадывает жест не капитуляции — но внутренней сосредоточенности, чреватой продолжением. Как в умолкании ребенка перед открывшимся слишком значительным, большим.

А. Дроздова. «Лес. Мое место». Фото Е. Титовой

Уже у черты Нового года появились «Письма» Вероники Абдулмуминовой — самый дерзкий, провокативный голос проекта. Материал переписки Владимира Бибихина и Ольги Седаковой, кажется, мало располагающий к изощренным концептам, преображен двойным остраннением: герои зависают между текстом «Лысой певицы» Ионеско и компьютерной игрой The Sims. Зрителю, не слишком продвинутому в гаджетах, приходится туговато — но фантастическая отдача Юлии Захаркиной и Михаила Титоренко действует поверх всяких барьеров. Психологические вибрации реальных участников эпистолярия загнаны сценой в жесткий регламент: шарнирные колени и локти, движение по прямым траекториям, схематичные реакции-междометия. В этой тактике, поначалу шокирующей, может, — намерение обнажить ход самой мысли, не обременяя ее «слишком человеческим»: в одном из писем Седаковой есть реплика про неприятие «задушевности» в русском искусстве.

А. Дроздова. «Лес. Мое место». Фото Е. Титовой

Метричность действия, возведенная в степень, снова предполагает сбой, выход из заданности. Переписка, где дачная Азаровка окликала Ожигово, в какой-то момент поменяет направление — и придет пора «Писем о Рембрандте»: они появились уже после ухода философа и посвящены поэтом его памяти. Обмен репликами сменится монологизмом, и контрапункт России — Запада словно потеряет актуальность ввиду тех сфер, где географические границы отменены. «Недоуменность» перед объемом бытия — ключевой пункт в пространстве Бибихина — здесь словно материализуется музыкой Владимира Раннева: она дает «Письмам» дыхание полноценной формы. И перспектива самостоятельного проката выглядит для этой части вполне реально.

Еще мой цикл успел вместить творение очередной главы «Книги» с Борисом Павловичем и Ксенией Плюсниной: кодекс писаного и неписаного в сегодняшнем театре, навеянный бибихинским «Введением в философию права».

Еще — было чудное «Застолье» Саши Никитиной и артистов фонда Alma Mater: пироги, песни, воображаемые путешествия — и толкование записок-мыслей Бибихина, вытянутых из шапки.

И еще — непременно будет встреча с «Пустотой». На первом круге я до нее не дошла. Но тетрадные голоса, как один, уверяют: ждать весны — стоит.

Первая половина февраля 2022 г.